Русская фантастика – 2016 (сборник) - Колесник Светлана (читать книги без регистрации txt) 📗
Два месяца в грязи и сырости, под пулями, под обстрелом.
Два месяца рядом со смертью, которая каждый день забирает кого-то из тех, с кем еще утром ты делил хлеб.
Уводит, не разбирая, кто солдат, кто офицер, кто молодой, а кто уже почти старик.
Но – повторюсь – мне везет: я ни разу не был ранен, хотя у меня на глазах от людей оставались кровавые ошметки. Месиво из кишок и костей, оторванные руки и ноги. Желе из размозженных голов… Я навсегда запомнил свой первый бой, когда смерть прошла совсем рядом со мной, оглушив близким взрывом. На лицо брызнуло что-то горячее и склизкое, залепив глаза и нос. Машинально вытерев лицо, я увидел, что пулеметчик, которому я подносил ленту, валяется на дне окопа. Несколько долгих мгновений я смотрел на того, кто только что говорил мне, что нельзя бояться обстрела, потому что смерть любит трусов… И лишь стерев с лица липкую субстанцию, я увидел, что у моего боевого товарища, имени которого я не успел запомнить, нет головы, и земля вокруг заляпана красным и грязно-желтым… И такой же грязно-желтый у меня рукав гимнастерки, которым я вытер лицо… Дальнейшее я помнил плохо – меня выворачивало и корежило, хотя желудок исторг из себя все содержимое сразу, как только я осознал, чем было перемазано мое лицо…
Удивительно, как я при этом не разделил участь своего несчастного товарища – пули вокруг жужжали, как рассерженный пчелиный рой.
И снаряды тоже вздымали фонтаны земли почти рядом.
Судьбе было угодно, чтобы мой первый бой не стал последним.
А еще, наверное, меня спас оберег – круглый серый камешек на прочной шелковой нитке, который повесила мне на шею мать.
Она не хотела, чтобы я ушел на эту войну, которая гремела в далекой Европе. И отец тоже – но он хотя бы не плакал и не пытался меня отговорить. Только угрюмо сверлил взглядом пол и шумно вздыхал.
А мама плакала…
Но я, как всегда, был непреклонен. Мне уже полгода как исполнилось шестнадцать, и я давно считал себя взрослым.
И полагал, что мое место сейчас там, где вот уже три года решается судьба всего мира.
Мое место было среди героев, которые делали историю.
Я хотел стоять рядом с ними, плечом к плечу.
Мои родители и на этот раз не хотели меня понять, а объяснять им что-либо было бесполезно.
Они забыли, кем они были еще двадцать пять лет назад.
Они предали идеалы своей юности, в которые свято верили, когда были чуть старше меня.
Мои мама и папа, как вы сейчас далеко!..
Между нами – необъятный океан.
Но я обязательно его переплыву, чтобы обнять вас.
Я не знаю, когда, но я к вам вернусь.
Я вернусь…
Мои родители, Белисарио Батиста Палермо и Кармела Сальвадор Гонсалес, когда-то тоже были солдатами.
Они сражались за свободу своей страны.
Вместе с армией генерала Масео они прошли всю Кубу с востока на запад, выбивая из городов ненавистных испанцев.
Мои родители были героями Освободительной войны.
Они и познакомились на той войне.
А когда война закончилась и испанцы навсегда покинули наш прекрасный остров, они решили, что всегда будут вместе.
Поженившись, они купили небольшой домик на окраине Велитаса – местечка недалеко от городка Банес.
Там я и появился на свет 16 января 1901 года…
Родители долго спорили, как меня назвать. Мать хотела, чтобы я носил имя Рубен – так звали ее деда, который в поисках лучшей жизни приехал на Кубу из далекого Китая.
Лучшей жизни он здесь не нашел – работал от зари до зари на испанца-плантатора. Однако в Китай не вернулся. И я его понимаю – Китай давно уже не та великая Поднебесная империя, которой в древности принадлежала половина мира, он давно уже поделен между сильными соседями, а также европейцами, и жизнь там очень тяжела.
Она нелегка и на Кубе, где хорошо живут только сахарозаводчики и плантаторы, однако мне хочется верить, что когда европейская война закончится и наступит мир, многое изменится.
И на Кубе, и в Европе, и Китае.
Если будет иначе, то это значит, что все зря, что миллионы людей погибли на этой бойне напрасно.
Мать хотела дать мне имя Рубен, а отец, который, похоже, не очень желал моего появления на свет, потому что наотрез отказался давать мне свою фамилию – Батиста, настаивал на имени Фульхенсио.
Он даже пригрозил матери, что перестанет с ней жить и разведется, если та будет перечить ему, но моя мать была непреклонна: только Рубен!
Я не знаю, как долго они бодались, два солдата Освободительной войны, но в итоге у меня двойное имя: Рубен Фульхенсио.
И одна фамилия: Сальдивар.
Я не раз пытался спросить у отца, почему он не хочет давать мне свою фамилию, но он всегда уходил от ответа.
И лишь однажды сказал: «Давай не будем ворошить прошлое, сынок. Ты наш сын, а остальное совсем не важно».
Я тогда не понял, что он сказал, – а сейчас мне предельно ясно, что мой отец сомневался в том, что…
Что он мой отец.
Возможно, у него были причины для сомнений.
Но я не имею права ни в чем обвинять свою мать, даже если она действительно когда-то согрешила.
Я знаю только одно: я – сын Белисарио Батисты и Кармелы Сальдивар.
Сын героев войны за независимость Кубы.
Я, Рубен Фульхенсио Сальдивар.
У меня сейчас только фамилия матери, но я очень хочу, чтобы к ней была присоединена фамилия отца.
Когда я вернусь домой, я смогу найти слова, которые убедят моего непреклонного отца дать мне его фамилию.
И тогда я буду зваться Рубен Фульхенсио Сальдивар-и-Батиста.
Но для этого я должен вернуться.
И я вернусь!
Я вернусь!
Наша семья никогда не жила богато. Я работал с ранних лет – помогал отцу убирать сахарный тростник, а с 10 лет отвозил его на ближайший заводик. Владел им янки, у которого был взгляд профессионального карточного шулера, и это врезалось в мою детскую память настолько, что у меня до сих пор перед глазами стоит его хитрый прищур.
Я, как и мои родители, не любил нахрапистых североамериканцев. На Кубе их многие не любили, справедливо считая, что янки помогали нам в войне с испанцами исключительно для того, чтобы самим занять их место.
Иногда я слышал, как мой отец говорил, понизив голос, что если бы сейчас у народа появился новый вождь – наподобие Хосе Марти или Антонио Масео, который призвал бы подняться на борьбу за освобождение Кубы от незваных гостей с севера, то он, не раздумывая, достал бы из подвала свою старую винтовку и вступил в ряды новой повстанческой армии.
Однако отец говорил об этом только в стенах дома с матерью, и никогда – с соседями. «Сейчас такие времена, что доверять нельзя никому», – не раз слышал я от него.
Я хорошо понимал, о чем идет речь: мне уже исполнилось двенадцать, я уже не был неразумным ребенком и хорошо понимал, о чем шепчутся взрослые, обсуждая, почему исчезают люди, которые слишком громко ругают правительство.
Люди исчезают, а полиция отказывается их искать.
Мне было двенадцать лет, и я понимал, что моя Родина, которая двадцать лет назад боролась за свободу, снова возвращается во времена рабства.
И я дал себе слово, что, как только стану совсем взрослым, посвящу себя борьбе за свободу Кубы.
И, если будет нужно, отдам за нее жизнь.
Потому что свобода дороже жизни.
Когда мне исполнилось тринадцать, меня отдали в квакерскую школу – откуда я сбежал год спустя, не выдержав угнетающей атмосферы лжи, которой пичкали наши неокрепшие души.
Учителя старались привить нам христианское благочестие, убеждали нас, что жить нужно по Заповедям Божьим. «Земной мир несправедлив, – вбивали нам в мозги, – но таким его создал наш Господь. А противиться воле Всевышнего есть страшная гордыня, один из смертных грехов!»
Я, как и все мои одноклассники, с прилежным вниманием слушал то, что пытались вложить в наши головы, однако в разговорах между собой мы высказывали сомнения, ибо большинство из тех, кто учился в школе, были из бедных семей, и потому вполне резонно возникал один вопрос.
