Раб и солдат - "Greko" (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT, .FB2) 📗
— Но господин генерал… — загомонили старшие офицеры.
— Это не обсуждается! Я буду первым, чья нога вступит на берег Туапсе. Имейте в виду, господа, с нами на борту молодой художник. Айвазовский, — Раевский улыбнулся Серебрякову, намекая на общие корни моряка и живописца. — Ему поручено создать полотно, прославляющее действия армии и флота!
… Море разошлось не на шутку. Штиль сменила болтанка. На больших кораблях ее было сложнее переносить. Построенным на пушечной палубе тенгинцам 2-го батальона и карабинерской роты из Михайловского укрепления приходилось несладко. Солдаты стояли навытяжку с зелеными лицами, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не проблеваться на палубу. Порой кое-кто не выдерживал и выбегал из строя к ведрам, стоявшим у задраенных пушечных портов.
Вдоль строя прохаживался фон-Бринк, отбирая тех, кто пойдет с ним в первой очереди десанта. Егор Егорович был мрачнее тучи. Морская болезнь его поразила вместе со всеми. Как идти в бой с солдатами, измученными качкой? Его внимание привлек здоровенный солдат с румянцем на лице и заспанными глазами. Такому молодцу не в карабинерах место, а в гренадерах.
— Экий ты, братец, оборвыш. Отчего такой вид?
— Рядовой Девяткин, Вашбродь! — молодцевато отозвался Вася, преданно пуча глаза и изображая вид лихой и придурковатый. — Из Михайловского укрепления. Поизносился.
— Пойдешь со мной, Девяткин, в первой очереди десанта!
Коста. Старый квартал Стамбула, конец мая 1838 года.
Я шел по улицам Стамбула, тревожно поглядывая по сторонам. Главное — не столкнуться с начальником стражи. На мне не было мундира с орденами — моих непробиваемых доспехов в Османской империи. Переоделся у Тиграна в привычную черкеску, нацепив кинжал у тонкого пояса. Если нарвусь, кинжал не поможет. Но рука непроизвольно, сама собой, крепко сжимала его рукоятку. Одна надежда на спутников. Ахмет со своим колюще-режущим арсеналом и Бахадур со шпагой- тростью. При несчастном случае сможем отбиться, даже если главполицай будет со своими людьми. Но не хотелось бы так закончить день, когда вся операция была в полушаге от успеха.
Улицу сменяла улица, темную подворотню — кривой переулок. Ночь уже обрушилась на город, и это было нам на руку. Мы приближались к нужному месту. Его безошибочно выдавал грохот молотков, не стихавший до полуночи. Квартал медников, кузнецов и камнетесов. Под их оглушительный концерт особо не поспишь. Зато цены в ханах за комнаты минимальные. Приезжие черкесы, экономя свои скудные средства, выбирали именно их.
К нужному караван-сараю пришлось пробираться сквозь выставленные на улочку надгробия. Символично! Кому-то сегодня одно из них может пригодиться.
Неряшливый двор хана, засыпанный мраморной пылью и ярко освещенный горящими факелами, был забит возбужденными горцами. До них только что дошла весть об убийстве их лидера, князя Сефер-бея. Шум стоял неимоверный. Прибывали все новые и новые черкесы, добавляя свои голоса к общему хору. Призывы к кровной мести и споры о выборе новых вождей не утихали ни на секунду. Ждали посланцев от Февзи Ахмед-паши, командующего гвардией султана, и Хафыз-паши, покорителя Курдистана. Оба генерала были из адыгских родов и пользовались значительным влиянием в диаспоре.
Хватало и тех, кого в детстве продали в рабство, потом отпустили на свободу. Они сумели занять видное положение в армии и теперь хвастались, что происходят из княжеских родов. Их высмеивали, но за глаза. Не стоило нарываться на неприятности с теми, чью офицерскую форму украшали золотые и бриллиантовые знаки, пожалованные султаном[2]. Во дворе они держались особняком. В общем гаме участия не принимали. Поглядывали надменно на раскричавшихся соотечественников в пышных папахах и черкесках всех цветов. Выжидали. На кону стоял заманчивый приз — место того, кто будет допущен к подножию трона наместника Аллаха на земле, блистательного победителя Махмуда II.
Я решительно вклинился в толпу. Люди расступились, с опаской поглядывая на мой эскорт.
— Слушайте! Слушайте все! Черную весть я принес вам, почтеннейшие!
— Кто ты? Откуда? — заголосили вокруг.
— Я Зелим-бей заговоренный!
Страшное слово «удэ»-колдун или «нарт» заметалось между пыльных галерей караван-сарая[3].
— Слыхали про тебя!
— Знаем такого!
— Он же урум! Тот самый, кто вынес Гассан-бея из боя! Кровник темиргоевцев. Эй, если тут есть кто из Темиргой, не вздумайте затевать канлу!
— Что нового скажешь? Что может быть хуже смерти Сефер-бея⁈ — закричал бородатый абазинец в ослепительно белой черкеске.
— Подробности смерти вождя хочу вам поведать!
— Тише! Тише! Дайте ему сказать!
— Вот человек, — я указал на Ахмета, — который закрыл глаза князю.
Я планировал устроить знатный шухер и без участия албанца. А с ним и подавно все должно было пойти, как по маслу. Все уставились на него, как на миссию. Ждали откровений. Ахмет не подкачал.
— Вот злодейская пуля, которой убили вашего вождя! — Ахмет задрал вверх руку с зажатой между пальцев пулей. — Как видите, пуля не простая. Она от английской винтовки.
Разумеется, пуля была не та, которой Фонтон убил Сефер-бея. После пристрелки штуцера у меня этого добра хватало. Я не забыл, как Джанхот показал мне пулю с ушками, которой был поражен в самое сердце Джамбулат Болотоко. Фокус, проделанный Ахметом, был моей маленькой местью англичанам за то, что случилось на берегу Кубани.
Пуля пошла по рукам. Черкесы вертели ее с недоумением.
— Странная! Почему англичане? Это они виноваты в смерти князя? Не уберегли! Они и убили! — послышались сердитые вопросы и обвинения. Среди них стали раздаваться нужные мне возгласы, — Месть! Месть! Месть! Отомстим за смерть вождя!
— Слушайте! Слушайте все! — снова закричал я.
— Тише, тише! Пусть Зелим-бей скажет слово!
— Вот человек, который видел убийцу, — я указал на Бахадура.
— Как⁈ Кто⁈ Пусть скажет! — заволновалась толпа.
— Он не может сказать! Он безъязыкий! — перекрикивая всех, завопил я что есть мочи. — Но он может указать дом, в который зашел человек с ружьем!
Что тут началось! В воздух взметнулись кинжалы и шашки. Кто-то, не выдержав, по черкесскому обычаю разрядил в воздух пистолет. На него набросились с упреками. Чай, не в горах! Держи себя в руках! Бахадур с удовольствием демонстрировал всем желающим свой рот. Слышались ахи и злобные призывы.
— Кто со мной? Я иду отомстить подлому убийце! — объявил я, закутывая лицо башлыком. — Веди нас, алжирец!
— Мы все пойдем! Разорвем на клочки! Изрежем! Растопчем! — поддержали меня многие.
Толпа, распаляясь все больше и больше, дружно повалила за мной и моим эскортом. Лишь черкесы в турецкой офицерской форме не последовали за нами. Они опасались погрома, который могли учинить рассвирепевшие горцы и последующего расследования. Но и не дернулись, чтобы нас остановить.
Не сложно догадаться, куда я повел отряд мстителей. Конечно, к дому начальника стражи Старого квартала. Пришла пора ему ответить за все свои злодеяния.
Бахадур довел нас до места. Никто не посмел встать на нашем пути. Люди безошибочно чувствовали запах еще не пролитой крови. Прятались в подворотнях при одном виде потрясающей в воздухе факелами, саблями и пистолетами группы, состоящей из прирожденных убийц. Встреченные патрули в ужасе разбегались. Не исключено, что они решили, что вернулись старые времена греческих погромов.
Алжирец указал на вход во двор. Толпа ворвалась внутрь. Послышались испуганные женские крики.
— Обыщите здесь все! — подлил я масла в огонь и предупредил, особо не надеясь. — Только не вздумайте поджигать, грабить и убивать женщин и детей! Насилия не потерплю!
Черкесы послушно разбрелись по скромному владению полицая. Его уже вытащили во двор. Он ничего не понимал. Призывал к порядку. Просил милости. Подскочивший Ахмет с размаху запечатал ему рот сильной оплеухой. Пленника бросили на колени. Какой-то черкес приставил к его шее кинжал. Из дома летели разбитые сундуки, мебель, циновки, ковры, посуда. Кто-то под шумок уже прятал под черкеской серебряный подсвечник или найденные монеты. Или волочил со двора упирающуюся женщину в надежде пристроить ее какому-нибудь торговцу на невольничьем базаре.
