Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 2) [СИ] (Прода от 28.01.2013) - Берг Николай
— Это ты что такое процитировал? — интересуется Ильяс.
— "Информация о прагматичности крестьян для курсантов спецшкол КГБ и ГРУ".
— Дельно написано. Бене тровато. Да ты говори дальше, вижу же, что распирает.
— Смотреть тошно было. Не так с пленными работать надо, это ж азбука допроса, для дошколят понятная. Ты с ним прямо по-приятельски общался. Как с равным. Нельзя так.
— А как надо? — удивляется Ильяс. Что-то уж слишком удивляется. Не по жучаре такому удивление.
Ремер морщится, сплевывает, как высморкался. Потом все же продолжает разговор.
— Разговоры разговаривать нельзя. Пока, во всяком случае, не обыскали.
— Обыскали. Причем сразу же. При нем оружия — ножик был, да обрез двустволки 20 калибра в кабине. С двумя патронами — с пионерской готовностью рапортует Ильяс. И даже немного пучит глаза от усердия.
— Отвести в сторону от машины обязательно надо. Вы отвели, видел. Но все равно слишком близко сидели. А машина может быть с прослушкой. Я такое видал. И если это не известно заранее и не "так и задумано" — получается хреново.
— Так — соглашается Ильяс. Нормально соглашается, сейчас без налета шутовства.
— Плюс азбука — пленный приводится в неудобное или — и — униженное положение — сидит-лежит, а вокруг стоят, спрашивают сзади, не давая поворачивать головы, сажают в неудобную позу или на неудобную поверхность, дав закурить, поворачивают так, чтобы дым шел в глаза, поворачивают против солнца. Разговаривают "через него" — как через пустое место. Не обращают внимания, наконец. Даже если его вербуют на сотрудничество. Даже тем более — его "по достижении" согласия приводят поэтапно в более приличное состояние — посадят, поднимут, закурят и дадут папироску, руки ослабят а то и освободят, попить дадут. Более того — на виду товарищей. Тут же срабатывает — ему дороги назад-то нет. Ну и показательно — пять минут назад валялся как скотина в грязи — сейчас стоит как человек, курит и воду пьет.
— Совершенно бесспорно — и тут соглашается снайпер. Ремер удивленно смотрит и продолжает так же убежденно:
— Правила определены четкие. Никто не позволит пленному задавать вопросы — это просто из серии кто кого сношает. "Здесь вопросы задаю я! — штамп избитый, но это так.
Кстати фраза "Молчать, я тебя спрашиваю! — она тоже не анекдот. Это просто по-другому выговаривается: "Молчать! Я — тебя спрашиваю!. С упором и акцентом на «Я». Отвечающий по любому становится в подчиненное положение. Подсознательно. Как и оправдывающийся. Тут спорить будешь?
— С какой стати? Опять же полностью согласен.
— Либо его вообще не считают за пленного — хотя бы для вида "О, братишка, ты свободен! Мы освободили тебя от гнета! Давай, помогай нам расправиться с вашими угнетателями!. Или он как все но просто в сторонке и на него в отличие от остальных — нет внимания. "Дежурный придет — разберемся". А так как-то выходит что пленный рулит ситуацией — не он выпрашивает семью свою спасти и его не убивать — а ему видишь предлагают а он кобенится. Нельзя так — убежденно говорит капитан.
— И как бы ты поступил? — спокойно, без подковырки, а заинтересованно спрашивает снайпер.
— Я бы, чего греха таить, в таком варианте позаводил бы его еще на большую наглость — на виду прочих, а потом пристрелил. Демонстративно. Образцово-показательно. И остальные бы запели сразу — убежденно говорит капитан спецназа.
В общем мне действительно позиция Ремера понятна. Просто на самом деле, после разведчика, да тот шоферюга еще и сам добавил — "опять разведка? — с ним я бы так разговаривать не стал. Пускай наемники, пускай разведка незнакомая, и много еще пускай. Но вот предствлю, как с пробитым брюхом уходить от собачек и их хозяев, а потом еще и от зомби. Которые медленные, да. Но с пробитой брюшиной и сам не спортсмен, и тут по уму раненому форы бы дать, но не те вокруг существа, чтоб о милосердии и гуманизме вспоминать… Ловлю себя на том, что представляю себе ремейк картины Мане "Завтрак на траве" с Мутабором, Блондинкой. И провизией в виде этих наших пленных. С другой стороны — мое дело тут даже не шестнадцатое. Вот курсанты — те глазами сверкают свирепо. Наверное полностью согласны с Ремером. Я даже не знаю кто должен был бы резче реагировать — вояки и все те, кто имел схожий опыт, или те, кто впервый столкнулся — вот свои убитые, вот тот, кто их убил. Разведчик-то покойный на дереве сидевший, впечатление на нашу молодежь произвел сильное, хотя всякое видали. Очень всякое.
— Так что слишком миндальничаешь. Тем более, с таким вот… Злобного-шипящего джыгита и то бы пнули разок и все — а такого, делового-спокойного… Мне он не понравился, и вел ты себя с ним неправильно… — заканчивает капитан.
Ильяс кивает. Потом не без ехидства говорит:
— Ты почти во всем прав. Все верно сказал. Только вот потому ты и остался капитаном, а не майором. Майор сразу мне маякнул — слабое звено тут шоферюга, но держится достойно. Значит что? Значит он в холуях, но еще не привык к этому, тяготится. А что у холуя первое? У холуя первое — упавшего хозяина пнуть и к новому перекинуться, чтоб героически служить, ага?
Ремер удивляется.
— Да как-то не заметил я, что он холуй…
— Об том и речь. Ты не заметил, а майор — заметил. А если не холуй — еще лучше. Главное — тяготится он своим положением. Отсюда и танцуем. Сказочку про спор солнышка с ветром, про то, кто плащ с путника быстрее снимет, помнишь?
— Помню — задумчиво отвечает ущученный капитан.
— Вот и всех дел. Понимешь, колоть надо обиженного. Он самый слабый. Вот оно и вышло так. Суди сам — у него самое никудышное оружие из всей их артели. Обращаются с ним свысока — даже этот сопляк тупой. Просекаешь, на что похоже?
— Это что-то типа пассивного альтернативно ориентированного: его того, а он сам — ни в какую — задумчиво откликается Ремер. Видно, что Ильяс его не убедил, но во всяком случае теперь снайпер хоть не выглядит идиотом в глазах капитана.
— Точно так, герр гауптаман — опять шутовски пучит глаза и тянется в струнку Ильяс. Правда тут же сдувается, и не удержавшись пускает парфянскую стрелу:
— Вот потому-то у вас, тевтонов, в «этойстране» ничего не получается. Действуете слишком грубо, без психологизьмы.
— Нашелся тоже мне психолог, морда азиатская — ворчит потомок тевтонов.
— Именно. Сколько там лет ига-то было? — ржет тихонько снайпер.
— Все равно доверять расколовшемуся — даже заметь, если не соврал — нельзя.
— А мне на нем не жениться, попользуем — и ладненько — хмыкает Ильяс.
— Ага… Три раза попользуем. Силенок-то у нас по сравнению с тем, что эти языки наговорили — недостаточно явно.
— Ни б! Еще не вечер. А я чую добычу. У меня на это чуйка работает как швейцарские часики!
— Ага. Песочная клепсидра у тебя, а не чуйка — привычно парирует Ильясово хвастовство Ремер.
Вернувшийся майор огорошил весьма нахальным решением. Некоторое время, после того, как он высказался, стоим и перевариваем сказанное. А сказано всего ничего — мы атакуем. На этом самом трофейном гантраке часть команды доезжает до блок-поста. Последнее время все тут было достаточно спокойно, направление это тихое, потому можно ожидать, что те, кто на блок-посту не чухнутся. А дальше надо захватить этот самый старый танк, против которого у сектантов нет ровным счетом ничего, то есть накормить их тем, что они нам давали тогда на заводе. С огневой точкой в виде танка можно вполне организовать оборону, используя ближайшие строения и оттуда откорректировать огонь той артиллерии, что у нас как бы есть. Есть и еще ряд сюрпрайзов, на которые сектанты не рассчитывают.
Майор смотрит, как шоферюгу поднимают за шкирку, вяжут ему локотки пластиковыми хомутиками для электроники и ведут к остальным, собрав пленных в тесную кучку, потом тихо и монотонно говорит нам:
— Сейчас подходим к этим уродам, чтоб им наш разговор слышно было, сразу явится Саня и доложит, что артобстрел начнут по плану — через полчаса и что нас запрашивают о результатах разведки. И что от нас требуют данных по языкам. Вы, значит, подтвердите, что данные расходятся кардинально, я, значит, задумаюсь. И скажу — что достоверности от языков мы не добились. Так что пусть начинают долбать. А вы смотрите на реакцию. Все ясно? — коротко распределяет роли нашего театра самодеятельности и драмы майор.
