Последняя империя. Книга вторая - Сартинов Евгений Петрович (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗
— Эта схема была отлажена до поточного метода. Все государственные и частные предприятия и фирмы платили один процент доходов в личный фонд губернатора. Официально деньги шли на благотворительность, на самом деле до сирот и убогих доходило не более трети всей суммы. На остальные деньги в Якутии закупались необработанные алмазы, на гранильных фабриках Новосибирска доводились до ума, а затем бриллианты поступали лично к Месяцеву и его семейству.
— И на сколько тянет этот бидончик? — поинтересовался Соломин.
— Почти миллиард в рублях, примерно двести пятьдесят миллионов долларов. Существовал еще личный схрон Молодцова, но эта сволочь успела застрелится, теперь ведем работу с его шофером и остальными приближенными.
— Как они все-таки вышли на этого Семенова? — спросил Сизов.
— Тут не обошлось без предательства. Один из наших людей сдал нашу контору своему губернатору, в том числе номера московских телефонов и электронной почты. Далее все было просто, они проверили кто звонил по этим номерам из Новосибирска и вышли на Семенова.
— Ну что ж, значит пора вам выйти из подполья, — решил Сизов. — Пусть вас боятся.
— Да, пора, — согласился Демидов. — А то в том же Новосибирске едва нашу группу не расстрелял местный СОБР. Хорошо что глава «фебовцов» еще по Чечне лично знал того парня что руководил собровцами.
После того как Демидов ушел однокашники долго сидели молча.
— Интересно, есть ли предел человеческой жадности? — тихо, скорее для себя сказал Сизов.
— И подлости, — вздохнул Соломин.
— У тебя сколько на черный день припрятано бриллиантов? — спросил Владимир.
— Шутишь что ли? — поперхнулся своей минералкой Соломин. — Откуда у меня бриллианты?
— Ну вот и меня столько же. Вряд ли они есть и у Сашки. Нас что же, всего трое таких осталось в этой стране? Помнишь каким был этот генерал, Месяцев, четыре года назад?
— Ну, допустим, тогда он был только полковник, — напомнил Премьер.
— Да, бравый вояка, прошел все горячие точки Союза, раз пять был ранен, его нам рекомендовал Сазонтьев. Начал, вроде, неплохо, претензий к нему не было. И за считанные годы превратился в такое дерьмо.
Через два месяца состоялся суд над тремя бывшими генерал-губернаторами, Месяцевым, Стариковым и Авдониным. Еще один генерал-губернатор, Шабунин, успел застрелиться до ареста. И это было лишь начало большой чистки. Только из органов московской милиции было уволено десять тысяч человек, шестьсот сорок человек осуждено, пятьдесят два — в основном высшие офицеры, расстреляны. Радиоголоса из-за бугра торжествовали. Торопливый говорок Симеона Антипина иногда просто захлебывался от избытка переполнявших писателя чувств.
— Этот год войдет в один ряд в истории России вместе с годом введения Иваном Грозным опричнины, и незабвенным тридцать седьмым — годом начала основных сталинских репрессий. История повторяется снова и снова, похоже что Россия не способна учиться на своих уроках. Те, кто четыре года назад свергали старый строй и расстреливал своих противников, теперь сами получили достойную плату стандартными девятью граммами свинца.
Фокин же в своем обычном телеобращении был предельно краток, но жесток в формулировках. Перечислив результаты всех массовых чисток главный идеолог страны подвел общий итог.
— Военное руководство страны еще раз доказало, что вопреки мнению всех этих сволочей из-за бугра, оно способно самоочищаться от позорящих его честь генералов и офицеров. При этом не идут в счет ни какие прошлые заслуги или симпатии. Сегодня Россия получила еще один хороший импульс для движения вперед.
При всей этой взаимной истерии ни кто из аналитиков особенно не обратил внимание на то, что всех четырех выбывших губернаторов сменили люди далекие от армейской жизни, простые чиновники и люди от бизнеса.
ЭПИЗОД 50
2000 год, граница с Ингушетией, пропускной пункт «Кавказ».
Этот день ни чем не отличался от десятков и сотен дней на войне. Самая адская работа именно здесь, на грани между миром и войной, когда уже не знаешь кто враг, а кто нет. Там, в бою, там все понятно, совсем не так как здесь.
Капитан Юрий Мирошкин с утра пребывал в плохом настроении, и виной всему была вступающая в свои права осень. Еще вчера острая синева бабьева лета словно увеличительным стеклом разжигала последнее тепло остывающего солнца, и капитан даже слегка позагорал, подставив свой коричневый торс последним лучам осеннего светила. Но проснувшись во втором часу ночи Мирошкин услышал словно кто-то робко постукивает одним пальцем по железной крыше его вагончика, и невольная тоска сжала его сердце.
«Еще одна осень на войне, снова грязь, холод, тоска», — подумал он. Кроме того вспомнилось главное, о том что от него ушла Ленка, и эта тоска по любимой женщине накрыла сердце такой безнадежной мукой, что Юрий закусил край одеяла, чтобы не застонать и не разбудить спящих рядом офицеров. Противный вкус шерстяной тряпки окончательно прогнал остатки сна, и Мирошкин так и проворочался до утра, невольно слушая как все требовательней и злей дождь барабанит и по крыше, а усиливающийся ветер иногда свинцовыми очередями швыряет капли в стекло небольшого оконца.
А в восемь утра Мирошкин был уже на посту, и с чисто физическим мучением всматривался в эти чуждые ему лица женщин, старух, стариков, сравнивая их с мутными фотографиями в засаленных, мятых паспортах, пытаясь понять что хотят сказать эти неприятные, вызывающие отвращение, а порой и ненависть люди.
— А-а, гаспадин афицер, это он, просто тогда он был толстай, а счас савсем худай стал, — почти кричала Юрию в лицо высокая, худая как кочерга и такая же страшная женщина неопределенного возраста. При этом она наклонилась почти вплотную к лицу капитана, и Юрия едва не вырвала от адской смеси лука, чеснока и давно нечищенных зубов. Сам престарелый старик ингуш, действительно мало похожий на фотографию в паспорте, стоял молча, медленно и редко моргая глазами.
К Юрию подошел его запоздавший напарник, капитан Василий Зелинский. За глаза их звали Торопунька и Штепсель, настолько забавно смотрелись рядом рослый Зелинский и низенький, коренастый Мирошкин.
