Музыкант-3 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович (читать книги без .txt) 📗
— А вы шутник, Егор Дмитриевич, — хмыкнул Суслов и снова посерзъенел. — Солдатов мне рассказывал, что на приеме в Букингемском дворце вы держались достойно.
— Так ведь старался не уронить честь советского спорта, Михаил Андреевич.
— Я в курсе, что вам это удается, вы же теперь ведущий игрок команды, выигравшей… э-э-э…
— Кубок европейских чемпионов, — подсказал я.
— Ну да, точно. Я-то футболом никогда особенно не интересовался, но благодаря вашим успехам стал почитывать спортивную периодику… А, вот и наш чай. Спасибо, Вера Алексеевна, можете быть свободны.
На столе после ухода секретарши остались две наполненные дымящимся, пахучим напитком чашки на блюдцах, вазочка с сахаром, розетка с вишневым вареньем и небольшая тарелочка с печеньями и конфетами.
— Угощайтесь, — благосклонно разрешил Суслов и сам же положил в свою чашку две ложечки варенья. Я, недолго думая, последовал его примеру.
Только я втянулся в это приятное занятие, как главный идеолог страны, непотопляемый ни при Сталине, на при Хрущеве, ни при Шелепине, вдруг заявил:
— Я ознакомился с вашей необычной биографией, товарищ Мальцев.
Он посмотрел на меня, видимо, ожидая какой-то реакции, но я с невозмутимым видом продолжал пить чай. Тогда Суслов продолжил:
— Весьма неожиданный взлет. Обычная дворовая шпана, и вдруг за какие-то год-два — всесоюзно известный персонаж. Такие таланты и в музыке, и в спорте… А что, вас действительно ударило током?
— Было такое, — нехотя сознался я, думая, кто из друзей прежнего Мальцева проболтался.
— И после этого в вас и открылись эти самые таланты?
— Не знаю, может быть, совпало, а может и в самом деле удар током послужил катализатором пробуждения моих способностей.
— Катализатором, — медленно повторил Суслов, будто бы катая слово во рту, и неожиданно спросил. — Товарищ Мальцев, что у вас было с дочерью Фурцевой? Только не врите.
Опаньки, вот это поворот! Это он что же, пригласил меня поговорить насчет моей личной жизни? Понятно, что я замешкался, а промедление могло вызвать у него подозрение в моей искренности, поэтому я решил с ответом не тянуть.
— Ничего не было, Михаил Андреевич, — сказал я, испытывая непреодолимое желание добавить: 'Мамой клянусь!'
— А из-за кого она вены себе резала? Об этом сейчас вся Москва говорит, и вы наверняка слышали.
— Ну да, вчера услышал… от знакомого. Но почему вы решили, что я как-то связан с попыткой суицида Светланы Фурцевой?
— Но вы же не отрицаете факт вашего знакомства?
Все это начинало походить на дешевую пародию допроса у следователя. Давай уж до кучи, направь мне в глаза абажур, чтобы добиться полной аутентичности.
— Да, мы знакомы, но между нами ничего не было, и вообще я ее не видел… Почти год не видел, с того самого банкета после товарищеского матча сборных Советского Союза и Бразилии.
— Но в тот раз вы вместе отлучались из банкетного зала.
— Михаил Андреевич, Светлана попросила меня проводить ее до уборной. Я не мог отказать женщине, которая после выпитого не совсем твердо держалась на ногах. Проводил — этим все и ограничилось.
— А вот некоторым бразильским товарищам показалось, будто они помешали вам в уборной своим появлением. Якобы и ваш вид, и вид Светланы говорили о том, что вас едва не застали за чем-то непотребным.
Вот блин, это кто же настучал-то? Манга и Флавио там точно были, еще переводчик… Может быть он и стуканул? Теперь поди разберись… Однако, придется как-то выкручиваться, на фиг мне не нужны проблемы с семейством Фурцевых.
— Не знаю, Михаил Андреевич, что там кому показалось, но ничего у нас со Светланой там не было, — с нажимом на последние слова произнес я.
— Ну хорошо, — неожиданно легко согласился Суслов, — в конце концов, это ваши дела, хотя — на будущее — прежде чем вляпаться во что-то такое, хорошенько все взвесьте. Зачастую личное пересекается с государственным… А теперь о делах, так сказать, насущных. Я вчера в какой-то мере неожиданно для себя стал свидетелем бурной дискуссии относительно грядущего музыкального мероприятия. Если точнее, то спора между вами и Екатериной Алексеевной. Проведение фестиваля я практически полностью доверил товарищу Фурцевой, поэтому ваши дебаты открыли мне глаза на кое-какие вещи. Действительно, фестиваль задумывался прежде всего как молодежное мероприятие, но, ознакомившись со списком исполнителей, соглашусь, что та же Клавдия Ивановна, при всем моем к ней уважении, с такого рода репертуаром не привлечет на трибуны достаточное количество молодежи. Что же касается ваших протеже — ансамбля 'Апогей' и певицы Адель — не скажу, что их творчество приводит меня в восторг, хотя до недавнего времени я был не очень-то с ним и знаком. Но и я, знаете ли, стараюсь не мешать личное с общественным. Мало ли что мне не нравится… Вы согласны со мной, товарищ Мальцев?
— Само собой, Михаил Андреевич. Идеология социализма как раз и пропагандирует идею — общественное выше личного. А после 1917-го это практически узаконено.
— Хм, а вы с трудами Владимира Ильича не знакомы? Что-то знаете о марксизме-ленинизме?
— Не буду вас обманывать, близко с этими учениями не знаком, но надеюсь когда-нибудь восполнить данный пробел.
— Что ж, похвальное желание.
Я невольно поднял глаза на портрет Ленина, затем перевел взгляд на висевшее рядом изображение Шелепина. Показалось, что первый секретарь ЦК КПСС мне заговорщицки подмигнул, и я не сдержал ухмылки.
— Кому это вы там улыбаетесь за моей спиной? — подозрительно поинтересовался Суслов.
Он повернулся назад, тоже глянул на портрет Шелепина, глубокомысленно хмыкнул, как будто бы был в курсе какой-то тайны, и снова обернулся ко мне.
— Так вот, мы после организационного собрания пообщались с товарищем Фурцевой, она согласилась, что реализация билетов идет не столь хорошими темпами, как изначально планировалось. На сегодняшний день, по самой свежей информации, продано всего 28 тысяч билетов, тогда как планировалось собрать 100-тысячный стадион. При этом, как ни печально, но примерно половина из уже проданных билетов была реализована на предприятиях… Надеюсь, информация не покинет этих стен?
— Можете не сомневаться, Михаил Андреевич.
— Вчера уже за полночь я закончил знакомиться с экстренно собранной информацией по ансамблю 'Апогей', певице Адель, а также коллективу 'The Beatles', про которых вы упоминали в своей речи на собрании. Что ж, действительно, популярность их не в пример выше, чем у оркестра Утесова или Марка Бернеса…
— Или Шульженко, — вставил я.
— Да, и Шульженко тоже. При этом творческие работы 'Апогея' и Адель получили одобрение художественных советов, так что в плане идеологии, как я понимаю, там придраться особо не к чему. А что, этот… Джон Леннон, он и впрямь высказывался с симпатией о Советском Союзе?
— Так и есть, ему импонируют некоторые аспекты социалистического строя. Равенство, братство, мир без бедных и богатых… Ну и желание посмотреть лично, как живут советские люди, тоже не на последнем месте.
— А остальные музыканты коллектива? Как они относятся к СССР?
— Я с ними не так плотно общался, но, во всяком случае, никакой агрессии или негатива в адрес нашей страны они не высказывали.
— Что ж…
Суслов задумался, потирая подбородок. Затем снял очки, протер линзы носовым платком. Снова водрузил на нос. Вздохнул и посмотрел мне в глаза.
— Товарищ Мальцев, 'Апогей' и Адель в курсе, что вы хотели бы их видеть в составе участников фестиваля? Они смогут подготовиться в сжатые сроки?
— Мы общались по телефону после моего приезда в Москву, и ребята из 'Апогея', и Адель с радостью выступили бы на фестивале. Гастроли у ансамбля закончились неделю назад, а у Адель, напротив, в середине июня турне по Белоруссии. Так что окно есть, и желание тоже.
— Ну тогда звоните им и обрадуйте новостью, что они в числе участников фестиваля.
Я на секунду завис, после чего прочистил горло:
