Пушка Ньютона - Киз Грегори (первая книга txt) 📗

Еще один металлический щелчок, вздох, и он услышал, как Ботем вышел из спальни. Людовик составил в уме план на день. Упорядоченность дней – вот и все, что ему осталось в утешение. Он превратил Версаль в великолепные и точные часы и, хотя был королем, подчинялся этим часам так же беспрекословно, как самый низший придворный или слуга. И даже с большим послушанием и с меньшим правом на свободу – слуга мог улизнуть куда-нибудь по своим делам, например на свидание с прелестницей. У него же не осталось никаких дел, кроме как лежать в постели и притворяться спящим. Зато у него теперь появилось много времени, чтобы думать и вспоминать.

Персидский эликсир продлил ему жизнь и вернул молодость телу, он вновь почувствовал себя тридцатилетним. Но все остальное у него отняли. Умер его брат Филипп, умер его сын Монсеньер, его внук герцог Бургундский и его жена герцогиня Мария-Аделаида. Эти смерти разбили сердце Людовика. Французский королевский дом потерял почти всех наследников. Прахом стали почти все его старые друзья и соратники. Но самой ужасной потерей была потеря Ментенон.

У него осталась только Франция, Франция – ненасытная и неблагодарная любовница. Он знал – хотя министры и скрывали от него это, – на короля тайно роптали. Годы шли, а он становился, вопреки законам природы, все сильнее, здоровье его крепло, и те, кто втайне ждал его смерти и начала новой эры, вынуждены были подло и зло шептаться по углам. Они плели интриги и сочиняли небылицы. Некоторые даже распространяли слухи, будто настоящий Людовик умер, а он – лишь доверенное лицо самого дьявола.

Он вернулся в Версаль, чтобы показать им, что он – король, чтобы восстановить свою славу под стать восстановленному здоровью.

Он услышал голоса вездесущих царедворцев в прихожей, царедворцев, которые только и ждали случая попасться ему на глаза. Услышал шаги и, не открывая глаз, узнал королевского печника, пришедшего зажечь огонь в камине.

Механизмы Версаля заскрипели. Еще шаги – королевский часовщик вошел в комнату, завел часы и удалился.

Да, он правильно поступил, вернувшись в Версаль. Пять лет назад, когда он был при смерти, замок Марли – удобный, славный, уютный Марли – казался местом, где окончится его земной путь. Оттуда Версаль, насквозь продуваемый сквозняками, виделся орудием пытки. На содержание дворца ежегодно тратились фантастические суммы. И все же Версаль был прекрасен, сам Аполлон не отказал бы себе в удовольствии поселиться здесь. И здесь он нужен Франции и своему народу.

Заскрипела, открываясь, боковая дверь – появился главный хранитель гардероба, он принес два парика – парадный и будничный.

Это означало, что в его распоряжении оставалось еще несколько минут. Людовик потянулся под одеялом и с удовлетворением отметил, что чувствует каждый мускул.

После стычки со смертью тело вновь сделалось молодым, живым и с легкостью повиновалось ему. Вместе с жизнью вернулись аппетит и прочие насущные потребности – все, и некоторые из них требовали немедленного удовлетворения.

Почему же, если тело его ожило, чувство страха не уходит? Почему ему снятся сны, один мрачнее другого? Почему он так боится одиночества?

Часы пробили восемь.

– Просыпайтесь, сир, – послышался голос Ботема, – ваш день начался.

Людовик в ту же секунду открыл глаза.

– Доброе утро, Ботем, – ответил он и попытался улыбнуться. Тряхнул головой, глядя на худое лицо пятидесятилетнего мужчины, склонившегося над ним.

– Вы проснулись, ваше величество? – спросил камергер.

– Да, Ботем, – отвечал Людовик, – можешь впустить тех, кто тебе больше всего понравится.

Lever [4] Короля-Солнца продолжался. Вошел врач и справился о здоровье. Затем камергер впустил придворных, тех, кто заслужил честь быть допущенным в святая святых – в спальню короля – благодаря своему проворству и усердию. И все же Людовика охватил страх, вызванный присутствием придворных, их подобострастными докладами и просьбами.

Этот страх не отпускал его до тех пор, пока он не увидел Адриану де Морней де Моншеврой.

– Мадемуазель, – воскликнул король, – чем я заслужил такое исключительное удовольствие видеть вас?!

Адриана склонилась в реверансе.

– Видеть вас – неизменная радость для меня, сир. – Ее улыбка сияла, как безупречный брильянт. – Я надеюсь, ваше величество пребывают в полном здравии.

– Несомненно, моя дорогая. – Он улыбнулся и бросил взгляд на остальных присутствующих. Все они – мужчины, молодые, с блеском надежды в глазах, все они наизготове, соображают, какую пользу можно извлечь из присутствия здесь особы, дорогой сердцу короля.

На Адриане было простое платье с черными лентами, которые подобало носить в Сен-Сире [5] тем, кто достиг высшего ранга. В последние годы жизни Ментенон Адриана стала ее секретарем, но при этом девушка не изменила своей привычки одеваться просто. Людовик не одобрял такие наряды, напротив, требовал, чтобы дамы в Версале появлялись только в grand habit [6], но в своем простом платье Адриана казалась куда милее любой придворной дамы. Платье как нельзя лучше соответствовало ее задумчивому виду и большим умным глазам. Людовик подозревал, что Адриана продолжает носить институтское облачение как свидетельство того, что она посещала школу и успешно выдержала все экзамены. Это означало, что она получила достойное образование, подобающее во Франции всякой женщине дворянского происхождения. Неожиданно Людовику пришла в голову неприятная мысль: «Она продолжает носить это платье для того, чтобы напоминать мне, как ценила ее Ментенон». Чего же, интересно, хочет эта молодая особа?

– Рад видеть вас, – произнес Людовик. – После смерти королевы я находил великое успокоение в ваших письмах. – Этим он дал понять, что разгадал ее намек. И сейчас она попробует воспользоваться преимуществом, которое, как полагает, получила.

Адриана продолжала улыбаться, загадочный изгиб ее губ напоминал улыбку Моны Лизы, чей замечательный портрет одно время висел в его Маленькой галерее.

– Как вы знаете, сир, я живу в пансионе при Академии наук и по мере своих сил и возможностей помогаю философам.

– Вы в Париже! Как вы находите Париж? Она широко улыбнулась:

– Как и вы, сир, – удушающим. Но исследования, которые ведут ваши ученые, потрясают. Конечно, я не все понимаю в том, что они делают и говорят, но тем не менее…

– Мне тоже их теории не вполне понятны, но плоды их трудов по душе. Ученые – источник силы Франции, равно как и те, кто им помогает.

Адриана почтительно склонила голову:

– Не смею злоупотреблять драгоценным вниманием вашего величества и отвлекать от важных дел. Но должна признаться, что пришла просить не за себя. В Академии есть некто по имени Фацио де Дюйе. Это достойнейший человек…

– Который так дорог вашему сердцу? – спросил Людовик с холодком в голосе.

– Нет, сир, – решительно отвергла его подозрения Адриана, – я бы никогда не осмелилась беспокоить вас в таком случае.

– Чего хочет этот достойнейший человек? Адриана уловила перемену в его настроении, почувствовала растущее нетерпение.

– В течение нескольких месяцев он пытался получить аудиенцию у вашего величества, но ему каждый раз отказывали. Единственное, о чем он попросил меня, – передать вам письмо. – Она замолчала и посмотрела королю прямо в глаза – не многие позволяли себе подобную смелость. – Это очень короткое письмо, сир, – закончила Адриана.

Людовик на секунду задумался, затем произнес:

– Я прочту письмо. Этот юнец должен знать, как ему повезло иметь такого покровителя, как вы.

– Благодарю вас, сир. – Она сделала еще один реверанс, понимая, что аудиенция окончена. Неожиданная мысль пришла в голову Людовику, и он остановил Адриану: