Талисман цесаревича (СИ) - Ежов Сергей (прочитать книгу txt, fb2) 📗
— Чего ж ты рекрута господином навеличиваешь?
— Дак сразу видно, что он мне сиволапому не ровня. Из господ. Я так думаю, что скоренько он офицерский шарф примерит. Эвона, слышите, как он рекрутов гоняет?
Ливин прислушался. Действительно, за окном слышались команды:
— Прикладом бей! Резче! Ещё резче! А теперь доворот и коли штыком!
— Каким штыком, каким прикладом? — удивился поручик.
— Осмелюсь доложить, ваше благородие, господин рекрут у местного столяра заказал дюжину деревянных ружей, и с вечера вчерашнего дня муштрует новобранцев не только пешей экзерциции, но сразу и за ружейную принялся. А ещё был здесь портной, он снял со всех мерки. Говорил, что аккурат завтра построит мундиры для всех.
— А платить, кто будет?
— Господин рекрут сказал, что построит мундиры на свой кошт.
— Что ещё он тут натворил?
— Приходил лекарь к вам. Каждый день приходил. Он назначения господина рекрута одобрил, мне велел его слушаться. Я и слушаюсь, ить вижу, что он всё делает вам на благо.
— Ладно, совсем ты меня заболтал, Осип. Зови ко мне этого загадочного рекрута. Только помоги мне сесть, что-то сил нет совсем.
Спустя три минуты я стоял у кровати.
— Ну, докладывай рекрут, кто ты. Я посмотрю, дел ты наворочал.
— Ваше благородие, рекрут Юрий Сергеев сын Булгаков, четыре дня назад прибыл в составе команды в ваше подчинение. Увидев, что вы больны пневмонией, принял меры по лечению, а так как оставлять команду без занятий посчитал неправильным, занялся с нею строевой подготовкой.
— Гладко отвечаешь, только непонятно. Что за пневмония? Я о таком впервые слышу.
— Пневмония суть воспаление лёгких. Смертельно опасное заболевание.
— Ясно. Откуда тебе ведома экзерциция пеша?
— Мой батюшка, отставной ротмистр, в чаянии моей воинской службы занимался со мною, учил самого выполнять строевые приёмы с оружием и без оружия. А ещё учил командовать.
— Хочу посмотреть, чему ты их научил.
— Осмелюсь доложить, ваше благородие, что вставать из постели вам нельзя. Даже нужду вам следует справлять прямо в кровати.
— Под себя что ли?
— Никак нет. Для такого случая я заказал у местного медника-жестянщика особое судно́.
Я нагнулся и вынул из-под кровати удивительный маленький тазик, бортики которого были завалены вовнутрь. Продемонстрировал поручику и поставил назад.
— Изволите ли видеть, справляя нужду сюда, вам не придётся подниматься, нет опасности, что оцарапаетесь, и при этом не коснётесь нечистот. Вашего денщика я обучил пользоваться сим полезным устройством.
— Вот и хорошо, что обучил. Пришли-ка его, а то у меня подпирает, а сил встать, и вправду нет. Ступай.
Я вышел. Так и есть! Как только я ушел, рекруты тут же уселись в тенёчке и принялись судачить о своём. Пришлось рыкнуть:
— Становись! По порядку номеров рассчитайсь!
Поручик, услышав незнакомую команду хмыкнул. Полюбопытствовал у вошедшего денщика:
— Они что, счёт знают?
— Уже знают, ваше благородие! Господин рекрут, по собственному почину занимается с ними и письмом, и чтением, и счётом. Я, не во гнев вашему благородию будь сказано, тоже учусь, даже особую тетрадку для этакого дела завёл. Господин рекрут мне свинцовый карандаш подарили.
— А эти что, не противятся обучению?
— Дык, господин рекрут, им сказавши, что те, кто обучатся грамоте, да храбро проявят себя в бою, могут и возвыситься. У их появится случай выйти в унтера́. Кого, говорит, выдвигать, как не храбрых и грамотных?
— Резонно. Ты, как я погляжу, тоже мечтаешь выйти в унтера?
— В унтера не мечтаю, ваше благородие. Я полагаю после службы в приказчики купецкие прибиться. Да и вообче. Грамота это ж заработок в руках — те же письма на родину солдатикам писать, по грошику-то доходу и прибудет.
— И тут есть резон. Позови-ка мне снова удивительного рекрута.
Минуту спустя:
— Ладно, присаживайся, рекрут, разговор у нас будет долгий.
Я присел на лавку, придвинув её поближе к кровати.
— Что тебя отец обучил воинскому делу, я понял. Это хорошо. Но зачем ты сразу начал обучать ружейным приёмам?
— Это на случай нападения на нас во время следования к месту службы. У нас тут, случается, шалят. Да и в других местах бывает неспокойно.
— Гляди-ка, и тут у тебя есть объяснение. А то, что оружие есть только у меня и воинской команды, коей сейчас тут и нету вовсе?
— Зная ружейные приёмы можно и жердью орудовать весьма ловко. Штыковой бой, как известно, есть отрасль фехтования сродни бою на пиках.
— Ага. Понимаю и одобряю. А теперь скажи-ка мне, на какие деньги ты заказал деревянные ружья, и как мне доложили, ещё и строят мундиры на всех рекрут?
— С вашего позволения, господин поручик, мундиры строятся не на всех, а только на эту команду, на двенадцать рекрут, а я тринадцатый. Я оплачу сию работу за собственный кошт, поскольку хочу предстать перед вами, а впоследствии и перед господами офицерами полка в наилучшем виде.
— Ты надеешься таким образом получить офицерский чин и дворянское звание?
— Буду откровенен, да, надеюсь. Так случилось, что у меня, дворянского сына, имеющего хорошее образование, не появилось возможности вступить армию в достойном чине. К сожалению, мой батюшка на смог передать мне дворянство. Более того: имение, которое я должен наследовать, захвачено посторонним человеком, и его кознями я ввергнут в ничтожество. Военная служба даст мне случай сделать карьеру, другого пути я не вижу.
— Мне доложили, что тебя посещали значительные люди уезда, это так?
— Так точно, ваше благородие. Это мои добрые знакомые через детей, с которыми я совместно учился. Все они предлагали мне помощь, дабы избежать службы рядовым, но я отказался.
— Ну да, причину ты объяснил. Понимаю. Что же, твой план кажется разумным. Скажи, а что тебе известно о воинской службе?
— Кое-что, ваше благородие. Умею составлять и читать карты, разбираюсь в пехотном огнестрельном и немного в артиллерийском оружии, правда, с баллистикой знаком весьма поверхностно. Кое-что понимаю в пиротехнике, могу применить сии знания на практике. Немного знаком с тактикой европейских армий, включая армию турецкую. Насколько я понимаю, мы должны пополнить полк, идущий на очередную войну с Турцией?
— Куда направят наш полк, неизвестно ни чёрту ни аллаху. — пошутил поручик — Мы всё-таки не армейский, а полк внутренней стражи, иначе говоря городовой. Нас столько раз передвигали из города в город, да так и не определили, кого будут нами пополнять.
— Если позволите, господин поручик, у меня есть вопрос: где сейчас дислоцируется полк?
— Сейчас мы стоим неподалёку от Царского Села, охраняем воинские и флотские магазины.
— Может быть, есть возможность перейти на службу, в воинскую часть, идущую на войну?
— Да, кое-кто из офицеров и унтеров из дворян так делают. Ты тоже так хочешь?
— С вашего позволения, да.
— Ну, это далеко идущие планы, не будем загадывать так далеко. Посмотрим, как сложатся дела, и если благоприятно, то тебя и твоих подопечных я определю в свою роту. Я в прекрасных отношениях и с командиром батальона и с командиром полка, так что, думаю, что сложится благополучно. И ещё: я не поблагодарил тебя за спасение своей жизни. Чаю, что без твоей помощи я бы отдал богу душу.
— Ну что вы, ваше благородие…
— Я знаю что говорю. Моя матушка померла от такой же горячки. Спасибо тебе, Юрий Сергеевич. Разрешаю наедине обращаться ко мне запросто: Павел Павлович.
— Это высокая честь, Павел Павлович, я горд ею.
С того момента, когда я очнулся в телеге, избитый и связанный, тем не менее испытывал если не сильнейший душевный подъём, то наслаждался жизнью совершенно определённо. Чёрт возьми, у меня нигде не болело, не мозжило, не отдавало и не давило до темноты в глазах. Да, болели побои, но что такое синяки на груди и спине, по сравнению с двумя рубцами на сердце, камнями в почках и тромбами в венах и постоянно скачущим давлением? Сущие пустяки!
