Рубежи свободы - Савин Владислав (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
— Тоже удавят?
— Нет, ей, после того, как все натешились, живот вспороли. Она кричала страшно, еще когда ее в яму волокли, и землей забрасывали. Батя после на том месте крест поставил, красивый, сам вырезал. И священника привел, чтобы службу прочел и водой покропил.
— Ты одна у них была?
— Нет. Первенец, тоже Олесь, в честь батюшки названный, еще до войны от болезни помер, денег на доктора не нашлось. Нину немцы увели, так и сгинула, может сейчас в германщине счастливая живет. Сонюшка от голода умерла зимой сорок седьмого, когда москали все деревни обложили, и в лесу совсем нечего было есть. Василь зрадныком оказался, когда в пятидесятом прощение объявили тем, кто из леса выйдет и повинится — он вышел, и после в село вернулся, а все знали, что из НКВД отпускают лишь тех, кто не только словами покается, но и выдаст кого-то — ночью к нему пришли, он спрятался, тогда стали его жену Маришку пытать, где Василь, и что сынка годовалого Петрика убьют. Василь вылез, его убили, а после Маришку с Петриком все равно бросили в колодец. Я последняя, выходит, осталась — и кончится на мне наш род.
— Отец тебя, выходит, спасти хотел. Из-под подозрений вывести. Ну а ты его… За что?
— Так велено мне было. Чтобы он к вам живым, никак не мог.
— Центральный провод?
— Повыше. Сказали — сделаешь как надо, будешь богатой, в Париже или Лондоне жить. И миллионер бы меня замуж взял. Тебе бы такое пообещали, согласилась бы?
— Дура, ой дура — Аня качает головой — ладно! Расскажешь все, что знаешь, вот им. Тогда — будешь жить, может быть. Или же — что сегодня сорвалось, ты будешь виновата, на тебя решат, что ты зраднычка, уж я постараюсь. Ты все поняла?
Я зато ни черта не понял! Что произошло? У меня такое ощущение было, что эта соплюшка там и сдохнет как партизанка в гестапо, с криком "хероям слава", и даже крыс не поможет, видел я в Китае, что и там попадались отдельные человеческие экземпляры, кто сдохнет прежде, чем сломается.
Но раз уж так вышло — то куй железо, пока горячо. Мазур, крысюка отвяжи — назад тащить, еще не хватало, в иллюминатор выкинь. Итак, гражданка Стырта Ирина,1936 года рождения, место рождения деревня Стара Гута, на тот момент Волынского воеводства буржуазной Польши — в следственном деле будет записана как в имеющемся документе. Тьфу, ладно тогда с фамилией, если по отцу, то сам черт не разберет — гражданин Завидчук, он же Радослав Вальчак, он же "пан Гжегош", он же Олесь Чума, он же Натан Якубсон, он же "Крыж", какая подлинная? Но надо бы год рождения поправить, раз сама призналась, чтоб ни один судья малолеткой тебя не считал. Ладно, с бюрократией после разберемся — сейчас важно, оперативные показания снять. Например, кто сказал твоему покойному папаше, что американцы готовы долларами заплатить за то, что вы на пароходе учините? Где, когда, при каких обстоятельствах, кто еще при этом был?
И нашла, кому и чему завидовать, сучка — Полина Лобанова, которую ты убить хотела, в Ленинграде родилась, в тридцать восьмом. И повезло ей в Блокаду выжить и уже весной сорок второго вместе с матерью, Лобановой Мариной Викторовной, по Дороге Жизни эвакуироваться, а старшая дочка Соня ту страшную зиму не пережила, а родной отец, старшина Плотников, на Волховском фронте погиб, и фамилия Лобанова по отчиму, на Урале в эвакуации мать второй раз замуж вышла за инженера с ХТЗ, теперь снова вдова, если сама из госпиталя живой выйдет. Первый раз люди на отдых на море выбрались, и вот такое…
Но если подумать, они куда счастливее таких как ты. У них страна есть, и Идея, и светлое будущее. Полине Лобановой в этой стране, СССР, жить в счастье. А ты, сучка, если останешься живой (что очень маловероятно) — то на свободу выйдешь через двадцать пять лет, беззубой старухой. Да и тогда, выше места дворничихи тебе не светит ничего.
Анна Лазарева.
Валя, волкодавом ты был, им и остался. Такие тоже нам нужны — но умные, больше.
Поймите меня правильно — после того сна, что я видела, как в южном городе, во дворце на площади, люди заживо горели, а прыгавших из окон забивали насмерть — я бы каждой из тварей женского пола, кто бензин в бутылки разливали, привязала бы к животу по банке с голодными крысами, и поставила бы сверху по утюгу. Вот только нам сейчас не месть нужна была, а информация — а это совсем другое дело, и иных методов требует.
Ты, Валя, в Китае был — а китайской мудрости не усвоил, что кто себя знает и противника знает, тот побеждает всегда, а кто лишь себя знает — то в половине случаев. Только не помню, кто это сказал — спрошу при случае у Аркаши Стругацкого, кто у нас по Китаю спец? Хорошо тебя научили убивать, стрелять, взрывать — но вот с людьми управляться, тут наука психология требуется, а не как в армии, отдал приказ, который должен быть исполнен, а если не исполнен, наказать! Психология — даже общаясь с такими тварями, как эта бандеровская мразь.
На Верховце самых первых задушили Левчук Палажку и Личко Максима. Палажку попросили дать холодного молока из погреба, она пошла давать молока, а ребята сорвали с нее платок и давай ее душить, а она еще начала кричать, что платок порвешь, задушили и на телегу, тогда поехали за Максимом. Того скоро взяли, так как тот был старенький. Отвезли в Воротневский лес всех. Там люди, обреченные на смерть, выкопали две ямы 4 на 4 и вглубь 4. Других на Верховце прибрали: Ковальчука Тилимона жена долго не признавалась, где он и открывать не хотела, но ей пригрозили и должна была открыть, сказали ей: скажи где он и мы тебя не тронем, она призналась, что в овине в соломе, его вытянули, били, били, пока не убили (он работал в финотделе). А двое детей — Степан и Оля, крепко были хорошие дети 14 и 12 лет. Оля меньшая, то пораздирали на две части, а мать Юньку уже не надо было душить, у нее разрыв сердца получился.
В Воротневе нашелся один герой. Когда пошли за ним, то он открыт стрельбу, но все закончилось тем, что пожгли дом и ему конец, а люди прямо словно так и надо, никто не оборонялся.
В Новоселках была комсомолка Мотря, забрали ее на Верховку к старому Жабскому в погреб и давай доставать живой сердце. И старик Саливон в одной руке держал часы, а во второй сердце, сколько еще будет биться на руке сердце, и когда пришли русские, то сыны хотели поставить памятник, т. к. отец боролся за Украину.
Один наш хлопец ходил к девушке-полячке. Дали ему приказ убрать ее и он говорит: думаю, куда же ее девать, аж идем возле колодца. Я, — говорит, — поднял ее и в колодец. Рано, — говорит, — мать прибегает, плача, спрашивает, не видел ли я, говорю что нет, говорю: идем искать. Идем рядом с тем колодцем, я и мать ее туда.
Выдушили семью Северинов, а дочь была в другом селе замужем. Приехала в Романов, а родителей нет, она в плач, переплакала, да и давай одежду откапывать, а наши из леса пришли, одежду выбрали, а дочь в тот же сундук закрыли живьем и забросали землей яму. И осталось двое маленьких детей, а были бы детки с матерью, то и они были бы в том сундуке.
Ходил у нас парень Виничук у девушке. Дали ей приказ, чтобы она его привела в лес Зоротневский, она его завела — нагнули две березы, привязали за ноги и пустили, и сделали из человека две части. Был также в нашем селе Кублюк. Его направили в Котв, Киверцовский р-н, на работу. Поработал неделю, и что же, — отрубили голову Кублюку и на кол насадили, а Кублюкову дочь взял соседний парень, бандеры приказали убить Кублюкову дочь Соню и Василий сказал: едем по дрова в лес, и там убил.
Это — из показаний той самой малолетки, что она повидать успела, в чем сама участвовала. Вот так эти твари воевали "за свободу Украины" — героям слава! [24] И в отличие от советских партизан, насмерть сражавшихся с немецкими оккупантами и их пособниками — полицаями, "герои" УПА предпочитали воевать с безоружными: свыше девяносто процентов погибших от их рук, это вовсе не военнослужащие Советской Армии и войск НКВД, а мирное население. Которых убивали за то, что ты еврей, поляк, комсомолец, советский работник, или просто показался нелояльным. При том, что в украинской деревне многие связаны родством — так что нередко случалось, что убийцы и жертвы были родней — и это прямо поощрялось бандеровцами, покажи как ты любишь Украину, убей предателей, или убьем тебя. Про "отважных юношей" и "отважных девушек" уже было сказано — добавлю лишь, что в воспитание последних входило групповое изнасилование — "чтоб были готовы к любым методам допроса в НКВД". И среди этих тварюшек, воспитанных с напрочь изуродованной психикой, могли встречаться и фанатичные экземпляры. Считается, что при настоящей пытке заговорит любой — верно, но лишь при условии, что болевой порог окажется ниже смертельного.
