Ермак. Начало - Валериев Игорь (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Развязав большой мешок, я увидел, что он набит золотыми самородками, в остальных мешках оказался золотой песок в основном жёлтого цвета. В одном из мешков песок был красноватого цвета. Завязав все мешки, я их распихал по своим передним перемётным сумкам на Чалом и задумался.
Выходит я был прав в своих размышлениях. Этот так похожий на армейский отряд хунхузов мыл золото и вернее всего посменно. Одна смена моет, другая отдыхает. Намыли прилично. Больше трёх пудов. А объём небольшой. В литровую банку входит в среднем как раз пуд или чуть больше. Это зависит от чистоты золота. Если золото 999 пробы, то в литровой банке его уместится девятнадцать килограмм.
Когда был зимой в Благовещенске специально зашёл в контору, где государственный чиновник скупал золото, намытое старателями с официальными лицензиями. Ценник на стене указывал, что за один золотник золота даётся три рубля пятьдесят с чем-то копеек или около восемьсот девяносто рублей и сколько-то там копеек за килограмм. Но там надо было отдать ещё 10–12 % налогов, плюс процент на засорённость или плотность песка. Но даже по официальной государственной цене выходило не меньше сорока тысяч. Только сдавать официально мы не сможем, а при контрабандной продаже можно было бы и больше пятьдесяти тысяч российских рублей получить. Китайские контрабандисты, как объяснил мне атаман Селевёрстов, скупали золотой песок если перевести в цену за килограмм, по тысяча сто рублей, а самородки по полторы тысячи рублей.
«Хотя нет, — подумал я про себя. — Самородки продавать не будем. Это будет мой НЗ на „черный день“, а песочек при будущей поездке в Благовещенск в новом году надо будет продать. Тысячи по три рубликов каждый из нас получит, а это просто бешенные деньги для казачьей семьи. Никаких забот и хлопот лет на десять, если не больше. А если их ещё и в дело вложить, то вообще всё в шоколаде может получиться. Только пока о данной находке, казачатам ничего говорить не буду. Если тьфу-тьфу доберёмся удачно, потом разбирательств с официальными властями будет много. Хватит с властей других трофеев и драгметаллов, что с тел в кошелях насобираем. Из них правда „премию“ казачатам надо будет выделить, а остальное сдать. А о сорока кило золота, особенно о самородках молчим».
Из задумчивости меня вывел Тур:
— Ермак, я там узел с одеждой женской нашел и нашей формой. Казаки вернее всего из Екатерининской сотни, а офицеры — подполковник и капитан из каких то инженерных частей. Каких полков не знаю. Я таких погон не видел. Берём?
— Обязательно. Что мы покойных голышом или в дерюге комиссии, которая в станицу обязательно прибудет, представим. Ускоряемся, Тур. Быстро собираем всё самое ценное и уходим отсюда.
— Ермак, а коней заберём?
— Тур, их семнадцать штук. Мы их как погоним почти семьдесят верст по тропам? Тем более уверен, что Лис и с ручья всех лошадок не смотря на запрет заберёт.
— Ермак, но ты посмотри какие красавцы! Давай их хотя бы до брода через Ольгакан догоним, а там лучших с собой отберём, а остальных, включая наших «старичков» оставим, а потом с взрослыми казаками за ними вернёмся. За два-три дня с ними не должно беды случиться. Оставим их в овраге рядом с бродом, где родник с ручьем нашли. Ну, Ермак, тут всего-то десять вёрст до брода. И тропа широкая. Быстро догоним!
— Уговорил, чёрт речистый. Меня самого вот такая жаба душит! — я развёл руки в стороны на всю ширину.
— Какая ещё жаба? — удивленно уставился на меня Антип.
— Да есть такая болезнь сердца, которую называют «грудная жаба». При этом заболевании возникают сильные боли в груди, и человеку кажется, что он не может дышать. Вот и я как подумаю, сколько всего придется бросить, что вздохнуть, что выдохнуть не могу.
— Ну, тогда, Ермак, меня жаба больше твоей душит! — хохотнул Тур. — Коней берём?
— Берём, берём. Давайте быстрее.
Управились где то за час. Под вьюками оказалось шесть коней. Из самого ценного, кроме золота, нашлись в одном из шалашей два полных ящика с патронами, каждый на полторы тысячи штук. Можно сказать, что минимум полторы тысячи рублей на патронах наше подразделение с экономило. Эти патроны в трофеи не пойдут, иначе меня жаба задушит точно. Поэтому надо думать, где запрятать то, что в трофеи сдавать не будем. Вернее всего придется по перелескам с какой-нибудь тройкой обогнуть станицу и попрятать всё на моём хуторе, и только после этого всем отрядом входить на улицу Черняева. Решив этот важный для моей жабы вопрос, выбрал в трофеях крепкий кожаный мешок, наполнил его маслом и пошёл выполнять ещё более грязную работу войны.
— Ермак, зачем ты это делаешь? — бледный как полотно Дан, смотрел, как я отрезаю у очередного трупа хунхуза правое ухо и закидываю его в мешок. Хорошо, что он не видел, как я в шалаше отрезал голову предводителю бандитов и упаковал её в этот же мешок, погрузив в кедровое масло, которого много нашлось на кухне. «Дичаю… — думал я про себя при той процедуре. — Бошку главарю отрезал как цыплёнку, никаких особых переживаний. Хотя такая практика совсем недавно присутствовала в боевых действиях на Кавказе».
— Для отчётности, Дан, — ответил я, закинув последний трофей в мешок. — Вряд ли нам поверят, что мы двадцать шесть хунхузов убили и при этом никто из нас даже не был ранен. Трофеи мы собрали, конечно, знатные, но доказательства нужны.
— Какие то они зверские доказательства, — высказался, подошедший Тур, судорожно дёрнув кадыком.
— Мне дед рассказывал, — завязывая мешок, ответил я, — что во время войны с черкесами на Кавказе, которая закончилась всего-то тридцать лет назад, была такая негласная традиция «с черкесами по черкески». Черкесы любили свои врагам головы отрубать, а потом хранить их как знаки своей доблести. Глядя на них кубанские казаки и солдаты-линейцы, убив горца, отрезал тому правое ухо или большой палец правой руки, на котором обычно черкесы носили кольцо — золотое, серебряное, медное или железное, чтобы взводить тугие курки своих кремнёвых ружей. А если же удавалось убить влиятельного горца — главу отряда или князя противника, то отрубали и голову на показ, как трофей.
— Не может быть, — не поверил Дан.
— Деду об этом кубанцы рассказывали, с которыми они вместе воевали во время Венгерского похода. — Продолжил я. — Правда или нет, но с их слов сам барон Засс, командующий Кубанской линией поддерживал черкесский обычай отрубать у мертвых неприятелей головы. А на нарочно насыпанном кургане у Прочного Окопа, где штаб линии располагался, постоянно на пиках торчали черкесские головы, и бороды их развевались по ветру.
— Что то слабо верится в эти ужасы, — поддержал Дана Тур.
— С волками жить, по волчьи выть. Правда, не правда! Я вам сколько уже говорю, что война это грязь и вонь. Мне, думаете приятно уши, да бошки резать? Да я чуть не переблевался!
— Ладно, Ермак, остынь. Надо, значит надо. Ты командир, тебе решать, — Тур примирительно поднял ладони перед собой вверх.
Покончив с трофеями, собрали всех коняшек и двинули в обратный путь, подбирая «зверские» трофеи. На переправе, где устроили засаду, остановились только затем, чтобы пополнить мешок ушами хунхузов и обрушить на их трупы песчаный откос берега, под которым их сложили. Чем меньше следов, тем лучше.
Через три часа соединились с остальным отрядом на переправе через реку Ольгакан. Отправил Ромку наблюдать за тропой, откуда прибыли, быстро соорудили волокуши типа индейских «травуа». Два срубленных небольших дерева с обрубленными ветками прикреплены к седлу и связаны между собой перед высокой передней лукой монгольского седла. Сзади на шесты, также перевязанные между собой, на подложку из веток сложили завёрнутые в плащ палатки трупы офицеров, казаков и женщины с ребёнком.
«Мда… — думал я. — Шесть волокуш, двенадцать вьючных. Караван уже в двадцать девять лошадок получается. В колонну по одному больше ста пятидесяти метров. А эти проглоты, ещё по заводной лошади требуют. Всё, принимаю волевое, командирское решение».
