Битвы за корону. Три Федора - Елманов Валерий Иванович (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
Ну а далее последовала почти неприкрытая угроза в виде напоминания о событиях прошлого лета. Мол, вспомни, что произошло с царской семьей, когда от нее отшатнулась знать? Да, именно князь спас вас от смерти, но ведь и он не посмел тягаться со всей Русью, дав мудрый совет на время отступиться от трона. А год нынешний как бы не хуже предыдущего. Стоит призадуматься, что станется с ним самим, с Мариной Юрьевной и Ксенией на сей раз, ежели завтра некий царевич Петр в сопровождении казаков придет в Москву. Кто спорит, скорее всего он – самозванец, но, учитывая выданное ему еще покойным государем Дмитрием приглашение, навряд ли удастся растолковать народу, что он никакой не сын государя Федора Иоанновича. И не повторилось бы все вновь, но с куда худшими последствиями для Годуновых и в первую очередь для царской семьи.
А в конце своего послания Ксения предположила, что было что-то еще, о чем умолчал ее братец, поскольку, когда она его уговаривала отменить свой указ, тот на ее доводы твердил одно: мол, она не все ведает. Но кроме туманных намеков, как она ни старалась, вызывая его на откровенность, он ей больше ничего не сказал, обозвав ее слепой курицей, которой что ни говори, все без толку. Однако она сердцем чует: и впрямь над ними тучи нависли, но не с той стороны, о которой Романов говорил Федору. Потому мне никак нельзя покидать Москвы. Разве что в Кологрив или Медведково, но никак не дальше. Но мне самому просить ее братца о том не надо – больно тот сердит. Лучше приехать в Вознесенский монастырь, якобы попрощаться с Марией Григорьевной и вместе с нею помыслить над тем, как ловчее и надежнее поступить, чтобы Федор отказался от своего указа. И опасаться мне за свою честь не надо – матушке она сама пояснила, как да что, и Мария Григорьевна уже ждет меня.
Честно говоря, были у меня недобрые предчувствия еще до появления в келье у старицы Минодоры. Не свойственна моей будущей теще дипломатия. Помнится, когда Борис Федорович тайно повелел привезти в Вознесенский монастырь Марию Нагую, она, разъярившись от ее увиливаний, чуть глаза ей не выжгла. А с собственным сыном Мария Григорьевна стесняться тем паче не станет, рубанет сплеча и все.
Но и отвергнуть предложение Ксении я не мог. Это означало бы уподобиться ее брату. Пришлось ехать.
Будущая теща встретила меня неприветливо. Поначалу я решил: причина в том, что она поверила, пускай и частично, наговорам Федора, но нет. Оказалось, всем моим обвинениям на ее взгляд – цена полушка, а самим оговорщикам, то бишь Романову, Мнишковне и Семену Никитичу Годунову, который «хошь и родич, но на старость лет вовсе из ума выжил», прямая дорога на плаху.
Но и мне от нее досталось изрядно. Почему я сразу ей не «пожалился на неправоту Федькину», из-за чего она доселе пребывала в неведении? Да и ныне она ведь вызнала все не от меня – от Ксении, а это тоже непорядок. И отчего я не борюсь, не пытаюсь ничего доказать или, на худой конец, попросить прощения.
– Так ведь ты сама сказала про оговор, – напомнил я. – Тогда за что просить?
– Положено тако на Руси, – отрезала она. – Покорную главу и меч не сечет. Брякнулся бы ему в ноги, глядишь, и примирились давно, а ты коленки пожалел, – и досадливо махнув рукой, буркнула. – Ладно, подсоблю твоему горю. Счас Федя придет, я с ним по-свойски потолкую.
Я хотел пояснить, что грубый напор не поможет, а скорее напротив, повредит, но пока подыскивал нужные слова и прикидывал, с чего начать, она, выглянув в оконце, радостно всплеснула руками:
– Эва, легок на помине. Идет себе и в ус не дует, – и угрожающе произнесла. – Ух, задам я ему перцу!
– Не надо, – отчаянно запротестовал я, торопливо начав пояснять причины, почему этого делать не стоит, но Марию Григорьевна и слушать не захотела. Посчитав, что мое нежелание по поводу ее вмешательства вызвано исключительно стыдом (как это, мужик бабе жалуется?), она досадливо отмахнулась:
– И слухать не желаю! Стыдно в опале быть, особливо когда не заслужил того, и нет в том зазорного, что тебе баба подсобит. Чай, я ему не чужая, да и тебе вскорости матушкой стану, потому молчи лучше. Сиди и молчи, а ежели стыдоба разбирает, ну-ка, пойдем, я тебя укрою, – и она, властно ухватив меня за руку, потащила за собой.
И я послушно пошел. А что делать – не вырываться же! Да и не было иного выхода – уходить-то поздно, Федор уже на крыльцо поднимается. Увидит меня и все поймет, тогда и малейшего шанса не останется.
Укрыть меня было где. Это на прежнем месте, где Мария Григорьевна находилась в первые дни пребывания в монастыре, в ее распоряжении имелось всего две комнатки-кельи, да и те крохотные, а нынче…. Стоило Дмитрию скончаться, как она поставила вопрос ребром. Мол, доколе ей ютиться в лачуге, в то время как ведьма Нагая пребывает в хоромах. На самом деле та хоть и проживала в отдельном домике, но до хором ему было далековато.
Однако слово матушки – закон для послушного сына и Федор попросил меня распорядиться. А так как Мария Григорьевна в каменном жилье не нуждалась, отгрохали ей терем быстро, еще до моего отъезда в Эстляндию и теперь именно ее жилье напоминало хоромы. Во всяком случае, домишко старицы Марфы, подле которого и повелела моя будущая теща поставить свой, смотрелся словно моська возле волкодава.
– Тута хошь и прохладно, припасы хранятся, зато все слыхать, – заявила она, заводя меня в темную комнатушку, благоухавшую ароматом копченостей, солений и прочих, столь же скоромных яств.
Я плюхнулся на лавку, стоящую подле небольшой кадушки, из которой пахло квашенной капустой. Дверь, ведущую в комнату, где мы с нею сидели, Мария Григорьевна, очевидно, чтобы мне лучше слышалось, оставила слегка приоткрытой. Правда, радости мне это не принесло, скорее напротив, одно расстройство.
Нет, начала она разговор относительно правильно, то бишь достаточно мягко, можно сказать, почти дружелюбно. Но надолго ее терпения не хватило и едва выслушав причины, по которым Годунов повелел отписать указ о моей опале, она принялась осыпать его упреками. И если поначалу первые из них были конкретными, то чуть погодя, окончательно распалившись, Мария Григорьевна перешла к обобщающим выводам.
– Умен ты, Федя, да не разумен, а ум без разума – беда.
– Ум у всякого свой, – огрызнулся Годунов, – а на людей глядючи жить – решетом воду носить.
– Ну-ну, ходи по воду со своим ситом. Токмо много ли в нем унесешь?
– Ну и пущай сито. Зато свой ум – царь в голове, как ты меня о прошлое лето учила.
– Так то ежели царь, а коли псарь?! – взорвалась Мария Григорьевна. – К тому ж ты и ныне не своим умом живешь, а все боле по указке советников новых, из коих от половины толку – волку на холку. Воистину, нашел дурень своего поля ягодку. От них же яко от свиней, визгу много, а шерсти нет. А остатняя половина и вовсе пять лет назад лютыми ворогами твоему батюшке доводились. Али запамятовал, что у тебя таковское опосля смерти Бориса Федоровича уже было? А ежели подзабыл, так я тебе напомню, чрез сколь седмиц тебя убивать пришли. И убили бы, ей-ей убили. Ныне тебе князь задел оставил, но оные деньки все одно быстро кончатся, а далее….
– А чего ж он сам-то не пришел, – вяло оправдывался Федор. – Про всяк час ума не напасешься, может порой и я чего-то сгоряча не того, так пущай поправил бы, а не молчком….
– А умный завсегда молчит, когда дурак ворчит, – перебила Мария Григорьевна. – А ты иное припомни: не тот глуп, кто на слова скуп, а тот глуп, кто на дело туп. У князя слово с делом николи не расходилось. Да, неспешен он, и я его за то по-первости поругивала, но опосля пригляделась, да смекнула – верно он все учиняет. А что не торопится, так то ему в похвалу, ибо летами млад, да умом богат и ведает: подчас окольным путем куда быстрее до желаемого можно добраться. Тебе б при таком советчике жить, радоваться, да князя нахваливать, а ты вишь чего учинил! Вот уж воистину сказывают: дали дураку яичко – что покатил, то и разбил.
– Да что ты заладила, матушка, дурак да дурак! – взвыл Федор. – Допрежь того, как его величать, меня б послухала. Ты ж о нем ничего не знаешь! Бес всех умнее, а люди не хвалят, вот и князь таков! Он же на кажном торжище про то, что с Рюриковичами да Гедеминовичами в родстве, сказывает. И про пращуров своих, царей шкоцких, тож не забывает поминать. Потому и меня отговаривал с людишек присягу брать. Мол, пущай ее опосля выборов принесут тому, кого в цари изберут.
