Кровь и пепел - Павлищева Наталья Павловна (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
– Олена, нужно уходить к Авдотье.
– А как же двор? Не, я, пока Степан не вернется, не уйду.
Вопрос с возвращением Степана мучил и меня саму. Что-то долго его не было, пора бы уж вернуться. Неужели случилось что-нибудь недоброе?
Я поймала себя на том, что даже думать стала теми словами, которые произношу вслух. Говорят, для человека родной тот язык, на котором он думает. Это что же, я уже стала древнерусской, что ли?
– Олена, надо уходить, потом может быть поздно.
– Не, здесь пограбят все, те же соседи пограбят.
Да уж, Терентий со Сварой отыграются за унижение сполна. Сами не пойдут, побоятся, но работников своих пошлют.
– Давай, вы с Маней уйдете, а я пока останусь, если что, мне одной прибежать будет недолго.
Олена явно сомневалась, а вот Маня завопила:
– Нет, я с тобой останусь!
– Значит, к Авдотье уходим все втроем. Ну, пойдем хоть сначала посмотрим, что там. Днем пойдем.
Я надеялась, что там, у Авдотьи, сумею уговорить двух упрямиц остаться. Наконец Олена согласилась.
На звоннице звучал набатный колокол, но не оповещая о пожаре, а собирая народ. Со всех сторон, от всех домов к Успенскому и Борисоглебскому соборам спешили рязанцы, не уехавшие из города. Мы с Ефремом и Авдотьей – тоже. Никола махнул рукой и остался дома. Я понимала, что в толпе (хотя они толпы-то настоящей не видели, разве это толпа – несколько сотен человек?) одноногому тяжело.
На паперть собора вышли князья.
Я тянула шею, пытаясь углядеть свое. Романа не видно, не вернулся или уже куда-то умчался снова?
Вперед вышел Юрий Игоревич, поднял руку, площадь вмиг притихла. Во дисциплинка, только что орали, словно на рынке, и сразу тихо! Нет, в тринадцатом веке много поучительного.
– Рязанцы! Бояре, узорочье рязанское, посад… Всем ведома беда, которая на Русь пришла. Первой, как всегда, Рязань встанет против вражины, нам не привыкать. Слышал я ваши крики про Владимир стольный, да только что нам на него надеяться, когда за нас с вами кто заступался, кроме самих себя? И ныне бой сами примем, коли придется.
Площадь загудела, явно поддерживая своего князя. Вот-вот, на федеральные власти и в давние века рассчитывать не стоило. Да только как им объяснить, что дело не в том? А князь снова поднял руку и продолжил:
– Да только, мыслю, сначала добром решить… Десятины во всем тати требуют.
Вокруг заорали:
– Коли только того, так и дать им!
– Пущай подавятся проклятые!
– А чтоб их с той десятины разнесло!
Я слушала и вспоминала анекдот, в котором председатель колхоза сетовал, что из посеянных в позапрошлом году пяти гектаров саранча не оставила ничего. В прошлом году из десяти тоже ничего не осталось. Значит, на сей год надо посеять двадцать, чтоб подавилась проклятая! Смех со слезами на глазах, но на площадь не выйдешь и не станешь кричать, что все сожрет эта саранча и не подавится!
– Попробуем откупиться. Коли только дарами возьмут да дальше пойдут, так пусть. С дарами поедет сын мой князь Федор Юрьевич, ему поручаю договориться. А уж ежели не удастся, – Юрий Игоревич сокрушенно развел руками, – тогда вставай, Рязань, с мечом на свою защиту.
Слева от меня раздался недоверчивый голос:
– Новую подать возьмешь, князь?
Мужик, у которого совершенно рыжая копна волос как-то незаметно переходила в такую же рыжую окладистую бороду, насмешливо косил бусинками глаз. Народ зашевелился, одни стали кричать, что ради спокойствия и не жалко, другие – требовать, чтобы богатеев потрясли, у них закрома куда полней…
– Нет, из своей казны все возьму! Не бойся, Рязань, не обижу.
Теперь площадь орала уже в поддержку. Вперед вышел князь Федор Юрьевич, поясно поклонился народу не надевая шапку несмотря на мороз, стал говорить:
– С дарами и добром иду к татям. На вас свою женку-красавицу и малого сына оставляю. Прошу сберечь и не обидеть, коли чего…
– А с князем Федором дружину послать надобно, чтоб защитили от татей тех!
– Правильно, негоже без охраны-то!
– Не бойся, Федор Юрьевич, женку не обидим, да и тебя в обиду не дадим.
Кажется, Евпраксия не очень понимала, что кричат люди внизу, она чуть беспокойно оглядывалась, но взгляд ее возвращался к мужу.
Господи, какое же это мучение смотреть на человека и знать, что его гибель близка! За что мне такое?! И как я сейчас понимала Кассандру, которой никто не верил. Даже если я сейчас выйду и крикну, что Евпраксии грозит гибель, никто же всерьез не примет, прав был Илларион, когда твердил, что не поверят.
Внезапно народ стал расступаться, пропуская на площадь конных. Так и есть, вернулся Роман со своей малой дружиной. Соскочил с коня, бросил поводья кому-то, легко взбежал по ступенькам. Площадь мигом затихла так, что слышно, как на реке переругиваются бабы, не поделившие лунку во льду.
Молодой князь поклонился народу, а я поймала себя на том, что придирчиво наблюдаю, оглянется ли на Евпраксию? Ну что за дура! До этого ли сейчас? Не оглянулся, наоборот, стал говорить, а глаза кого-то искали на площади. Я слушала и мучилась: кого, неужели любушка все же есть?!
– Не внял нашим словам Великий князь Юрий Всеволодович, не обещает помощи стольный Владимир. Ну что ж, нам не привыкать самим отбиваться, коли придется, так встанем на защиту своей земли! Хорошо бы миром договориться, да только к чему степнякам брать десятую часть, если можно все? Не бывало такого, чтоб они от добычи отказывались.
Но с площади возразили:
– Так ведь и не требовали никогда, приходили и сами брали.
– Да, а ныне вон требуют…
– И пришли внове – зимой…
– Все верно, если согласятся, так хорошо. Но меч в ножнах наготове держать надо! – Голос Романа звенел над площадью.
Вперед снова вышел его дядя Юрий Игоревич:
– Стольный Владимир нам не указ! Рязань никогда на его помощь не зарилась и ныне не будет. Что говорить? Попробуем откупиться, а уж если нет…
Он говорил еще что-то, но я уже не слушала, потому что синие глаза князя Романа нашли меня и он кивнул, словно давая понять, что видит и ему есть что сказать. Я кивнула в ответ. Сердце заливала горячая волна радости. И неважно было, что татары почти у ворот Рязани, что впереди страшные события и возможная гибель. Одного взгляда синих-пресиних глаз было достаточно для счастья. Захлестывающего, нелепого в своей неуместности счастья. Причем только оттого, что Роман просто нашел меня взглядом.
Нашла время влюбиться! И в кого?! Мало тебе, дуре стоеросовой, было мужиков в двадцать первом веке, нужно было притащиться в тринадцатый, чтобы втюриться по уши в человека, дни которого сочтены! И весь этот мир стоит на границе жизни и смерти, его ждет боль, кровь, ужас, смерть!
Но мне было совершенно все равно, наплевать на опасность, войну, Батыя… И вдруг я поняла, что именно в этом есть моя над ханом победа! Я не боюсь его нашествия не потому, что знаю итог, а потому, что есть сила сильней его силы, и это просто любовь!
Наверное, я блаженно улыбалась, когда вернулась домой, потому что Олена озабоченно заглянула мне в глаза:
– Ну чего, прислал Великий князь помощь?
Усилием воли я стерла с лица улыбку и помотала головой:
– От него дождешься, как же!
Олена не поверила:
– Так удалось откупиться?
– Нет, Олена, пока все плохо. И Великий князь помощи не прислал, и дары татарам только повезут.
Та перекрестилась на образок:
– Охти господи…
Я вдруг подумала, что не слишком часто они обращаются к Богу, куда чаще к таким, как Воинтиха. Наверное, не пришло еще время…
Интересно, что епископ-то уехал, а вот все младшие чины (кто их знает, как зовутся, я и в двадцать пер вом-то веке не была в этих вопросах сильна, по мне, священник и священник) остались. В соборах по-прежнему шла служба, на паперти толпились нищие и попрошайки, вот только юродивых больше не было, единственный имевшийся драпанул вместе с епископом. К кому из них идти советоваться или предупреждать, если они ничего не решают, да наверняка и знают все.
