Бандиты. Красные и Белые - Лукьянов Алексей (лучшие бесплатные книги txt) 📗

— Выноси меня, кривая.

Лошадь не обиделась и пошла куда-то в сторону от перестрелки. Умная тварь, тоже жить хочет.

Вынести Богдана она не успела. Едва Перетрусов обрадовался, что спасся, его окликнули:

— Далеко собрался?

Перетрусов от досады даже плюнул.

— Я, между прочим, все правильно сделал, — сказал Богдан, не оборачиваясь. — Развязывай меня и отпускай, вы сами Чепаева профукали.

— Это был не Чепаев, — сказал Белоножкин.

— Да что ты? А кто тогда? Иван Федорович Крузенштерн? Развяжи меня, и я пошел. Деритесь сами.

— Нет, — сказал Белоножкин. — Формально ты обещание выполнил, но по сути — надул. Полковник потом сам с тобой разберется, а мне некогда. Усов, уведи этого мерзавца куда-нибудь, да запри хорошенько.

Богдана заперли, вернее, наглухо заколотили, в каком-то огромном свежем срубе без окон. Наружную стену украшала надпись, сделанная известью: «СДЕСЬ БУДИТ ИЗБА-ЧЕТАЛБНЯ!» Даже часового не поставили для охраны, что для такого лихого бандита, как Богдан Перетрусов, было наихудшим оскорблением. Он решил, что покинет застенок во что бы то ни стало.

Но доски, которыми казаки заколотили вход, оказались слишком крепкими, стены — высокими, а плечи Богдана — слабыми. Скоб для крепежа казаки не пожалели.

Потянулись томительные часы ожидания. Бой в станице то затихал, то возобновлялся, и этот ритм даже начал навевать на Богдана сон. После сотой неудачной попытки вылезти по бревенчатым стенам наружу (добрался до пятнадцатого звена, нужно еще пять!) Перетрусов без сил упал на землю и посмотрел вверх.

Небо уже стало ярко-голубым. Солнца из-за стен видно не было, и слава богу, иначе здесь, внутри, случился бы настоящий ад.

Богдан только сейчас обратил внимание, как тихо стало вокруг. Выстрелы и взрывы умолкли, а после них казалось, будто ваты в уши напихали — никакие звуки не воспринимаешь.

Просто желая проверить, не оглох ли он, Перетрусов заорал во все горло.

— Че орешь, сейчас выпущу, — негромко сказал знакомый голос.

— Лёнька!

— Не ори, не дома. И дома тоже не ори, — прокряхтел Лёнька.

Послышался душераздирающий скрип дерева. Третья доска снизу начала дрожать, а потом отошла от стены.

— Уф! — выдохнул Лёнька. — Сороковкой зашили.

Лёнька оттянул доску на себя, Богдан уперся

руками изнутри. Заскрипела, нехотя вылезая из бревна, вторая скоба.

— Все, бросай, я пролезу!

Лёнька взял Перетрусова за руку и вытащил наружу.

— Что, победили?! — спросил Богдан, отряхиваясь.

— Победили, — мрачно ответил спаситель. — Но не мы. Надо ноги делать, скоро сюда казаки придут.

— Стой! Ты куда? В ту сторону только степь, нас быстро догонят, к реке бежим!

Лёнька ответил уже на бегу, не оборачиваясь:

— Я после Ильина дня не купаюсь. Догоняй.

Аэроплан

— Ты рехнулся! — сказал, округлив глаза, Богдан, когда увидел аэропланы. — Давай лучше лошадь угоним!

— Никаких лошадей! — резко ответил Лёнька. — Я уже накатался.

— Не полезу я в эту страсть! Что я, одичал, что ли?

— Не срамись!

— Ты управлять-то этой штукой умеешь?

Лёнька не умел, хотя некоторое представление

о полетах у него было. Еще в Тихвине, работая в типографии, он читал все, что приносили в набор, в том числе брошюру об аэронавтике и устройстве летательных аппаратов. Лёнька мало что помнил, но петух, которого он сжимал в кулаке, говорил, что это — реальный шанс спастись.

Они спокойно прошли на летное поле, пересекли три узкие полоски голой утрамбованной земли, накатанные аэропланами.

— Левый или правый? — спросил Богдан. Он решил, что пусть уж Лёнька, раз начал, закончит, а петуха можно забрать потом.

— Левый, — уверенно сказал Лёнька. — Иди к винту.

— Почему я?!

— Потому что я знаю, что делать, а ты — нет. Крутанешь лопасть — и сразу в сторону, чтобы руки не отрубило. Понял?

Пилоты Ларионов и Кутько в это время под присмотром двух конных казаков хоронили убитых товарищей. Оба взопрели, и Кутько спросил у казаков:

— Может, подсобите?

— Работай давай. Не ты — так тебя.

— Мы пилоты, а не землекопы! Мы и так взяли на себя все, что могли!

— Не положено. Скажи спасибо, что только двоих хороните, там, у обрыва, сейчас вообще большую яму копают. Шутка ли — две с половиной тысячи ухлопали за ночь!

Две с половиной тысячи впечатляли. Кутько уже жалел, что после Сладковского не задушил Ларионова. После сел бы в «Ньюпор» — и улетел на все четыре стороны... хотя нет, Ларионова убивать было нельзя, в одиночку аэроплан завести сложнее. Бот потом...

У Ларионова в голове шевелились те же самые мысли — и еще пошловатый стих Северянина про ананасы в шампанском.

— Изумительно вкусно, искристо и остро... — вдруг сказал Кутько.

— Что? — спросил казак.

— Что?! — спросил Ларионов.

Звук, который натолкнул их на мысль о Северянине, напугал обоих.

— «Ньюпор»! — заорали пилоты, бросили лопаты и побежали к взлетной полосе, где вовсю стрекотал двигатель аэроплана. Казаки пустили лошадей в галоп.

— Вы куда? — крикнули казаки бегущим пилотам.

— Быстрее скачите вперед, кто-то завел аэроплан! — крикнул Ларионов. — Быстрее!

Казаки поняли и дали шпор лошадям.

Но у них было всего по одной лошадиной силе, а у двигателя французского истребителя «Ньюпор» — целых триста. Подпрыгивая на кочках и колдобинах, аэроплан пошел вперед, сначала медленно, потом быстрее, еще быстрее, еще...

Ручку на себя! Отрыв!

На какое-то мгновение у Лёньки сердце опустилось едва ли не до кишок. Но он взял себя в руки, выровнял начавший крениться аппарат и на бреющем пролетел над головами двух конников, размахивающих шашками.

— Да! — заорал он, и в рот набилось столько воздуха, что не проглотишь.

Пока он набирал высоту, сердце, выкарабкавшись из кишок, пело.

Богдан, сидевший сзади, на полет не обращал внимания. У него в ногах лежал огромный кожаный бювар, набитый чем-то твердым и тяжелым.

Бомбы, догадался Перетрусов. Это было странно — неужели бомбы возят в бюваре? Впрочем, интересно сейчас было совсем другое.

Он выглянул наружу. Под крылом летающей этажерки распласталась станица. Богдан ни за что не подумал бы, что она такая большая, целый город. Может, пока Лёнька набирает высоту, бомба- нуть напоследок? Прощальный подарок от атамана Перетрусова подхорунжему Белоножкину?

Предвкушая потеху, Богдан щелкнул бронзовыми замочками. Из-за рева двигателя и свиста ветра щелканья слышно не было, но Перетрусов знал, что они звонко щелкнули, отстегиваясь.

Внутри оказались кожаные мешочки, объемные и увесистые. Богдан не знал, радоваться ему или печалиться. Это были не бомбы, а монеты.

Вытащив один мешочек, бандит развязал горловину и выудил оттуда желтый кругляк. Двуглавый орел. Царский золотой червонец.

В бюваре лежали те самые двадцать пять тысяч золотом. Жаль, что не бомбы, но тоже хорошо. Богдан завязал мешочек, взвесил на руке и бросил вниз, на станицу.

— На кого бог пошлет, — сказал он и улыбнулся.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Пароход «Бретань» вышел из Гавра по расписанию и в Нью-Йорк добрался в положенный срок. Разношерстная публика высыпала на палубу и глазела на гигантскую статую женщины с шипастым венцом на голове и факелом в руке. Многие аплодировали.

«Бретань» была не шикарным океанским лайнером, а шустрым челноком, перевозящим людей за небольшие деньги в Новый Свет.

За большие деньги люди путешествуют, за последние — ищут новой жизни.

Два черных человека, благодаря труду которых пароход добрался до места назначения, ехали бесплатно. Один открывал топку, другой забрасывал лопатой уголь.

Их смена заканчивалась, они смертельно устали, но до полной остановки было еще далеко. Сейчас уголь кидает один, топку открывает другой. Потом они поменяются. И так — двенадцать часов кряду.

Они не имели права вылезать из трюма и любоваться океаном. Ели объедки с камбуза. Но не жаловались, хотя им все ужасно надоело.