Крепостной Пушкина 2 (СИ) - Берг Ираклий (читать книги онлайн без регистрации TXT, FB2) 📗
«Да будь вы прокляты все. — злость поднялась изнутри меня. — Всё вам неймется. Интриганы хреновы. Придётся крепко это обдумать. Но есть и плюсы. Кажется, я сам не заметил, как прошёл некие уровни проверки от госпожи Фикельмон. Сделаем же так, чтобы они не превратились в кресты. Неужели опять покушение на царя? Все эти слухи о войне, отчего нет? Тут что-то может и похитрее.»
— Александру Сергеевичу тоже вооружаться? — спросил я вслух.
Долли закатила глаза и издала прртяжный вздох.
— Ну почему стоит похвалить за сообразительность, как ты сразу просишь подзатыльник? — всплеснула графиня руками. — Почему?
От ответа, что без бутылки её не понять, я удержался.
Глава 22
В которой Степан знакомится с особенностями светских раутов.
Все дворцы похожи друг на друга. Подчеркнутая индивидуальность каждого строения, почерк руки архитектора, всё это размывалось в глазах привычного зрителя когда увиденных им дворцов становилось много. Всё те же паркетные полы, высота потолков, схожие анфилады, люстры, позолота и даже мебель. Быть может, поэтому сын Афанасиевич поймал себя на том, что мечтает провести неделю-другую в каком-нибудь бунгало на берегу океана. Они, бунгало, имеют схожесть ещё большую, но на какое-то время в самый раз.
Аничков сиял. В царской резиденции старались экономить незаметно. Но роскошь не вызывала в нем почти никаких чувств. Вызывало другое.
— Что-то зажаты вы ныне, Степан. Обыкновенно вы смелее. Но я вас понимаю. Неловкость здесь дорого стоит. — сочувственно шепнула Долли, с трудом сдерживая смех от вида то красневшего, то бледневшего «мужика».
— Подавлен-с, ваше сиятельство, — донёсся ответный шёпот. — Дворец всё-таки. Высшее общество. Культура-с. Манера не обучен-с. Вот и волнуюсь.
— Полно вам. Успокойтесь. Зубы ваши скрипят громче сапог. — не оценила Долли отшучиваний.
При всем своём опыте и таланте читать людей, госпоже Фикельмон не удавалось взять в толк что творилось с сыном Афанасия. Степан страдал, но причина его страданий ускользала от графини.
«Если так пойдёт и дальше — помру, ей-богу помру, — подумал он, — что привязалась перед смертью?» Но смерть никак не наступала, заставляя Степана крепче стискивать зубы, и впрямь скрипевшие от подобного обращения.
Его душил хохот.
Приглашение на раут, или, как говорили почти все «роут», доставленное за подписью самого государя, вызвало невольный вздох. Пришлось идти, теряя ещё один день. От подобных приглашений не отказываются, что же делать.
Честь и впрямь оказывалась громадна. Раут, или, скорее вечерний чай с вином у императорской четы — удел избранных среди избранных. Редко когда собиралось более сотни гостей. Степан, привыкший видеть во всем некий конкретный смысл, задумался. Для чего нужно его присутствие его величеству? Самым льстивым, а потому самым логичным, казалось прежнее соображение, что он прошёл определённую проверку. Мол, посмотрели на него, мужика нижегородского, заслуги перед правящей семьёй имевшего, да и одобрили. Пригласили, посмотрели, чаем угостили, побеседовали. Видят — интересный человек. Необычный. Что же! Раз так — милости просим. Будешь, мил человек, гостем. Мы, Романовы, услуг не забываем.
И хорошо, что простой человек, очень хорошо. Такой при должной обработке вернее собаки станет. А графьям да князьям — бельмом в глазу. Тоже доброе дело. Наглядное подчеркивание разницы между первым дворянином государства и прочими. Хочу и мужика во дворец приглашу. Спасителя своего от козней ваших. То неведомо, что спасителя, но всё знают правду, это само собой. На чай, баранок погрызть. Разок. Но, может и не разок. А может и на раут. А там, глядишь, и на балах его увидим. Что-то такое мельтешило у Степана в мыслях по пути в Аничков.
Реальность оказалась с сюрпризом. Степан, выросший на показанных в кинофильмах балах, да и сам успевший кое-что посмотреть, никак не мог ожидать того, что происходило в действительности.
Вообще было время Великого Поста. Петербуржцы, равно как и москвичи, свято блюли его целую неделю, неодобрительно качая головами на продолжавших веселиться «латинян», «немцев» и прочих неправославных. По прошествии упомянутой недели, православных начинала утомлять собственная праведность, почему жизнь возвращалась в своё прежнее русло. Степан подозревал, что и первую неделю удавалось продержаться только по причине необходимости отдыха от буйства Масленицы.
Выглядело, конечно, серьёзно. Закрывались театры, извозчики снимали колокольчики со сбруй своих лошадок, ломались балаганы, одеяния людей темнели, кабаки и трактиры будто скучали окутанные тишиной, словом — никаких праздников. О душе надо думать. Всей музыки — звон колокольный.
Но проходила неделя, после чего народ, большей частью молодой, если не телом, то духом, возвращался к жизни если не разгульной, то «не слишком постной», как изволил выразиться Александр Сергеевич.
Театры, одно из любимейших зрелищ, не открывались, нет, подобное и впрямь не допускалось, но как существовать без развлечений? Потихонечку, как им казалось, ставили спектакли, исключительно между своих. Чем этот подход отличался от «обычного» — не мог бы сказать никто из участников. Балов не было, но танцы были. Здесь разница выглядела существенней: благородные дамы и господа выкатывались на санях из своих особняков куда-нибудь на пикник, часто не покидая при том границ города, где и танцевали сколько душе угодно.
Увидев один такой выезд впервые, Степан сильно удивился. Представьте себе сани к которым цугом привязаны десятки маленьких санок. На них сидят господа и дамы. Всё это весело, с криками и хохотом, катится прямо по улицам, опрокидываясь при поворотах, вызывая тем наибольший восторг участников.
— Как дети малые. — пробормотал тогда сын Афанасиевич.
Но то улица. Происходящее ныне во дворце заставило его пересмотреть свои представления о приличествующем, равно как и призадуматься (в который раз!) о характерах этих людей.
Здесь нужно упомянуть, что ближний круг государя, те самые счастливцы осененные монаршим вниманием и благоволением, состоял сплошь из людей знатных и в чинах. Или в предполагаемых чинах в будущем, если учесть непременный отряд офицеров гвардии. Выглядели они сообразно. Роскошные, кричаще роскошные мундиры, золото и эмаль, серебро и наилучшие ткани, ослепляющие ордена. О дамах и говорить нечего, как выразилась острословная княгиня Куракина «женщина может позволить себе не носить на плечах состояние только тогда, когда для неё это слишком тяжёлая мелочь». Рубины, сапфиры всех цветов, алмазы и модные тогда изумруды, топазы и прочие драгоценные камни в изделиях лучших ювелиров, все это украшало фантастически изящные платья к которым и прикоснуться казалось страшно. Особенно в части корсетов, затягивающих так, что Степан старался не смотреть. Ему самому было почти физически больно видеть настолько узкие талии.
«Дорого и богато» — сказал он себе, даже мысленно не решившись использовать фрикативное г.
Но и не в этом было дело. Явившись в указанное время, полюбовавшись невозмутимыми лакеями, Степан обнаружил себя тем, кем ожидал, то есть черной вороной на лебедином пруду. Не смутившись, он позволил пробиваться сквозь внешнюю невозмутимость маске сильного страха и изумления. Увы — вскоре маска перестала быть таковой.
Его шокировала деревянная горка. В одном из залов отведённых для раута было то, что более всего походило на горку для катания. Выяснилось — нет, не походило, то была именно горка для катания. Может быть, для детей? Но Бенкендорф, всесильный шеф жандармов не походил на ребёнка. И Нессельроде не походил. И князь Голицын тоже не очень напоминал юношу. И Чернышёв. Государь — тем более. Менее всего мог ожидать сын Афанасиевич стать свидетелем подобного зрелища как царедворцы и придворные дамы с императором во главе катаются посреди дворца на детской горке. С криками, смехом, визжа (дамы) и толкаясь. Отказаться принять в том участие он никак не мог, как и прочие попав в «куча-малу» высочайшего веселия.
