Эволюция. Темная сторона жизни (СИ) - Берия Сергей (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Один раз к нему приходили чтобы убить… Но юноша не прошел дальше «псов», Полкан положил его на пороге, тот даже рта открыть не успел… Три ножа нашли при молодом юристе, и самодельный пистолет. Сашка (нет-нет! не Сашка, а Мастиф)… Мастиф только усмехнулся и приказал вывесить несостоявшегося киллера посреди города, и табличку на грудь прибить гвоздями…
А вчера днем погиб Наиль. Точнее, его убили; правильно говорят, что герои долго не живут. Татарин был героем, Александр в это верил, пусть это был плохой, отрицательный и жестокий — но Герой. С большой буквы, черт его побери, и пусть кто-то поспорит, сразу пулю в лоб… Наиля убили прямо на глазах у Мастифа, и убийца спокойно ушел. Просто развернулся и ушел, только ручкой не помахал…
Татары на первом этаже стучали молотками, готовили сразу два ящика. Мусульманские гробы, без украшений, без малейшей обивки, сколоченные сырые доски, полметра в высоту, изготовить гроб имеют право только родственники или, на худой конец, друзья. Могилу копают тоже они, сами. Все-таки это честно — поручать заботу о мертвых самым близким и родным. Есть в православных похоронах извращенная и гадкая мораль, словно бы это мерзко — заботится об умершей матери, отце, сестре, брате. Словно бы мертвый человек становится куском мяса, никому не нужным, кроме могильщиков.
А в квартире, за спиной Мастифа, который стоял на площадке и нервно курил, рожала Наташа. Ребенка от Гаврилы, их ребенка, нового сверхчеловека, это и думать не надо — зря, что ли, восемь лет вбивали простое правило о единообразии первого поколения… В роддом они не поехали, да и что толку от холодного и темного роддома? Саша нашел и пригласил лучшего гинеколога и лучшую акушерку… потом потребуются подгузники, но он сам нашил марлевых полотнищ, семьдесят на семьдесят, потому что знал, что ребенок будет крупным, и быстро расти. А еще прививки, диатез, крики по ночам, пучит животик, и не знаешь, как помочь… Честно говоря, Александр рассчитывал на семимесячную беременность, но Наташа честно отходила все девять, как и положено. Ничего страшного — отрежут пуповину, протрут йодом или зеленкой, хлопнут по спинке, вот только почему любимая женщина кричит третий час подряд? Пойти, разобраться? Терпи, Мастиф, терпи… Наиля на твоих глазах убили, ты стоял и смотрел, и не к чему сейчас бравада, и злоба ни к чему…
До пахоты оставалась еще неделя, руки изголодались по настоящей работе, по тяжести земли, все было готово, даже тяжеловозы в стойлах нетерпеливо били копытами, сотрясая планету, с таким же гулом, как сейчас молотки, вбивая гвозди в гроб… На другом конце города объявилась банда, это было обычным и привычным делом. Они, маленькие Робин Гуды и Ланселоты, не понимали крошечными мозгами, что никто не будет прислушиваться к их словам, к правилам и законам, которые они пытаются установить. Их просто убивали — пока они не стали большими, пока не приобрели настоящие титулы — барон или, например, комиссар…
Мастиф, Наиль и Равиль шли первыми. За ними, такими же тройками, в ста шагах друг от друга — «псы» и чечены. Замыкали длинную и тощую колонну «стачечники» — Кощей, Тема и Норма. Все знали — куда идут, что будут делать, почти не разговаривали, только пальцы держат спусковые крючки. Гаврила всегда убивал четверых, вот поэтому они ходили тройками. Наиль откуда-то раздобыл невероятную махину — почти пудовую снайперскую винтовку пулеметного калибра 12,7. Она болталась на тощей спине и почти задевала дулом землю, сошки татарин с нее снял, тренировался стрелять каждый день, и не по одному часу, приучал стрелять всех — даже «псы» в состоянии изрядного подпития выбивали из положения «стоя» сорок пять очков с пятидесяти метров…
Помнится, однажды к Мастифу пришел представитель бывшей правящей партии. Тогда, в начале осени, она называлась «Единая Русь». Или «Наша родина — Россия». А может быть вообще — «Росомаха».
Он пришел, конечно, не один. Свита состояла из пяти человек, из которых четверо были женщины. Мастифа они нашли на улице, с топором в руках. Александр заготавливал дрова, рубил старые тополя вдоль проспекта Мелиораторов. Не к месту эти тополя стояли. Во-первых, летом пуха от них много, во-вторых — южный сектор обстрела закрывают. Ну, а в-третьих — дрова все равно нужны. Много и долго говорил человек с холодными, как у рыбы, глазами. Александр знал его — это был директор государственного комбината, унаследовавший пухлое директорское кресло от отца, сволочь, кровосос и подхалим, мечтавший стать большой рыбой, может быть — самой большой, — и обязательно в столице. Мастиф слушал его долго, и не прислушивался к чуши, которую говорил человек в костюме за тысячу долларов — только считал слово «надо». Высокий плечистый человек в норковой куртке произнес это слово пятьдесят семь раз. Александр благодарил судьбу за то, что пришел именно этот человек. Ведь в обществе, среди массы людей невозможно найти и указать пальцем на одного: «Вот этот виноват». Нет, даже надзиратели в тюрьмах зачастую образованные и благородные люди. Ни один чиновник не вызывает агрессии. Женщины в паспортных столах возбуждают даже жалость — они так устают, что хочется помочь. Но впечатления обманчивы. Злоба в душе такая сильная, что ничто её не остановит. Прийти в офис, или в кабинет, в любое помещение, где есть кондиционер, или просто — два письменных стола… И выпустить пулю промеж удивленных глаз… потом достать у мертвеца паспорт из внутреннего кармана пиджака, посмотреть адрес, семейное положение, детей. Приехать по адресу, выломать дверь, схватить за волосы красавицу-жену, но не насиловать, а пустить пулю в живот, чтобы она помучалась, и хотя бы спросила сама себя: «За что?». Воткнуть четырехлетнему щенку нож между ребер и провернуть, чтобы хрустнуло. Из кроватки вытряхнуть сопящий кулек, подкинуть на одной руке — и разбить двухмесячным ребенком окно с восьмого этажа. Найти в спальне деда-ивалида и вытряхнуть старого козла с балкона. Вот такая злоба, вот до такого можно довести человека, вот так выглядит восставший раб.
Мастиф размышлял над вопросом — убить самому, или отдать Наилю, и попросить, по-дружески: «Пусть через неделю сдохнет, ты уж, друг мой, постарайся»… А Наиль мог постараться. Редко кто выдерживал больше двух часов. Татарин не любил замысловатые механизмы и долгие прелюдии, он действовал быстро, «в два приема». Запугивание — не больше пяти минут. Если человек ломался на первом этапе — то мог считать себя счастливчиком.
— Вранье все, что безразличие пугает больше, чем маниакальная увлеченность, — учил Наиль младшего брата. — Сначала — да, может быть. То есть ты спокойно говоришь человеку — что хочешь знать, и что будет, если он сам не расскажет. А потом ты должен наслаждаться процессом. Иногда не надо даже пытать — надо показать, насколько тебе это приятно. Пытуемому кажется, что знания, которые он так трепетно хранит, вовсе не важны для палача. Для палача куда важнее сам процесс, само действие. Тишайший стон должен стать первой нотой, поймай ее, улови мелодию, ты должен играть на беззащитном теле, и должен понимать, что никакие слова не важны по сравнению с болью, и нам не нужна информация — мы лучше поймаем еще одного придурка, и будем наслаждаться его музыкой. Главное тут — голову не потерять. Ведь как только услышишь первый писк — и знаешь, на что давить, как воткнуть, куда повернуть — чтобы не писк был, а крик, гром, стихия, увертюра…
Мастиф долго слушал об идеях интернационализма, об объединение, о взаимопомощи и правильности понимания ситуации. А что еще мог говорить директор, лишившийся электричества, тепла и кредитов, пресмыкающийся перед министром (Саша это знал и даже видел — собственными глазами: как человек-скала становится маленькой кучкой перед человеком из Москвы), насмерть гнобивший женщин в своих, почти родовых «бригадах-звеньях»? Саша крикнул ребят, которые работали рядом: Наиль, Тимур, Гиви, Полкан, Кощей. Они встали, вшестером, только Тимур одного роста с Алексеем Александровичем, остальные — как карлики по сравнению со скалой.
