Кузнец (СИ) - Бляхер Леонид Ефимович (читаем книги онлайн txt) 📗
Потом начался пир. Как и прежде, на площади, теперь уже замощенной и застроенной кругом, поставили столы, вывалили на них все самое-самое, что было. А было много чего. Праздновали, пили и веселились до поздней поры. На следующий день отходили, провожали дауров и бираров с солонами, одаривали их, сами принимали подарки. Только через день началась работа. На этот раз тучи стали надвигаться из Якутска.
Глава 5. Гатлинг
Не успел я решить или, по крайней мере, отодвинуть беду со стороны богдойцев, как начались беды от воеводы-батюшки, Михаила Семеновича Лодыженского. Мало тому было, что ясак с Приамурья шел больше, чем со всего остального воеводства. И не одни только меха, а шелк, чай, специи, которые у персов только за золото покупали. Решил он сам в моих землях еще ясак пособирать. Отправил он сюда сборщиков. Только для моих дауров и тунгусов эти сборщики были такие же тати, как и любые другие. Как поступать с татями они знали. Так и поступили. Ищите теперь их косточки по лесам, да по сопкам. Когда про негостеприимных данников стало известно воеводе, написал он мне грозное письмо. Требовал суд над разбойниками, и о том ему доложить. Кто еще тут разбойник, учинить нужно.
Я не стал выпендриваться. Написал велеречивое письмо, что суд строгий и справедливый по государеву слову устроил. Разбойники наказаны. И ведь не соврал. Кто, как не разбойники, по два раза дань берут? И не за защиту и торговлю, а за просто так. Правда, про это я писать не стал. Зато напомнил, что не плачено в Приамурье казакам жалование уже два года ни денежное, ни хлебное, ни пороховое. А сидим мы, сирые, голы, босы и голодны. Ну, и челом бьет приказчик земель по Великой реке Амур Онуфрейко Степанов сын.
На какое-то время заткнулся воевода. Правда, жалования не прислал. Собственно, кроме пороха, мог бы и подавиться своим жалованием. Конечно, порох был. Только уж очень быстро расходился. Приходилось его тайными путями доставлять. Но успокоился Лодыженский ненадолго.
Отправил он «для ясачного сбора» на Шилку и Амур дворянина Федора Пущина. Это было уже совсем запредельно, поскольку Земли за Байкалом уже год как ведал новый воевода Афанасий Филиппович Пашков. Точнее, не новый, а переведенный царским указом из Енисейска. В Забайкалье, получив по сусалам и от бурятов, и от хамниганов, и даже от енисейского казачьего головы Петра Бекетова, отправленного Пашковым в Забайкалье, Пущин бежал на Амур. Мало того, стал здесь мне права качать. Когда ему объяснили, что вам здесь совсем даже не тут, заткнулся, был посажен на струг и отправлен восвояси.
Кстати, про Петра Ивановича Бекетова. Перед самым началом Кумарского дела, пришел и он. Его казаки смогли поссориться с даурским князем Гантимуром. Тот взяли отряд в осаду в новом острожке на Шилке. Страдая от голода, Бекетов со товарищи все же смог прорваться на реку и по Шилке выйти ко мне. Тут и остался. Для меня Бекетов был сибирской легендой. Я сам возил его по освоенной части Приамурья. Енисейский казачий голова был уже немолодой, за пятьдесят лет. Он с удивлением осматривал города, крепости, пашни и уже совсем не маленькие стада, пасущиеся на заливных лугах у Амура и Зеи. Дивился одетым в кирасы и стальные шлемы казакам, обилию пушек. С изумлением наблюдал почти родственные отношения между русскими людьми и туземцами. Словом, решил знаменитый атаман и второй человек в Енисейске дожидаться со своими людьми воеводу в Албазине. Ну, так и я не против. Есть официальный человек в Приамурье, и пусть батюшка-воевода заткнется в Якутске. Но Лодыженский затыкаться не хотел.
Теперь к нам отправлен отряд в пятьдесят стрельцов с боярским сыном Лонщаковым во главе. При этом, ни мне, ни кому из ближних людей оный Лонщаков не представлялся, где его носит, нам тоже не известно. На всякий случай, наказал я даурам смотреть за переправами. Лодыженскому же написал, что ведать Амур поручено мне, а боярскому сыну со товарищи здесь делать нечего.
Сегодня мне вручили новую главу нашего эпистолярного романа с воеводой. Все, как обычно, грозил он карами, походом и разорением. Как же надоел-то. Самое забавное, что сил у воеводы-батюшки, считай, раза в два меньше, чем у меня. Да и вооружение хуже. Из опасного были доносы в Москву. Но тут уже выручали братья Хабаровы. Через них правильным людям подарками кланялись, на дьяков важных выходили.
Просил я в Сибирском приказе разрешения самому, напрямую отправлять ясак в столицу. Конечно, совсем не потому, что Ленский воевода алчный дурак. Что вы? Просто, даль большая, туземцы немирные. Зачем рисковать? Ответа пока не было. Но с письмом отправил я три отреза шелковой материи. Если учесть, что шелковая лента в те годы считалась хорошим свадебным подарком, то отрезы выходили ценой неописуемой. К ним прилагались и триста рублей серебра. Очень я надеялся, что правильные люди во все века правильные люди, а «смазка» государственного механизма позволит мне повернуть его в правильную сторону.
Скажу честно, воеводу Пашкова в Забайкалье я тоже не слишком хотел. Не дай Бог, начнет он свои порядки устанавливать, туземцев моих притеснять. Мне нужны новые проблемы? О Пашкове я знал, в основном, из «Жития протопопа Аввакума». И там он выглядел жестоким и властным самодуром. Правда, Бекетов был совсем другого мнения о бывшем енисейском воеводе. Но иди знай, где правда. На всякий случай, написал я письмо с «два раза ку» в адрес Пашкова. Дескать, ждем, рады, целую, Онуфрий. Насколько я помнил, тот не очень долго пробудет в Забайкалье. Уже в 1661-м году там окажется воевода Толбузин из Тобольска. Сам же Пашков пострижется в монахи. Ничего, потерпим.
Кое как решив ситуацию с посланниками воевод, занялся я и новым хабаром от похода полученным. На мою, точнее, на войсковую долю выходило больше ста аршин шелка, чуть не пуд чаю, полпуда перца. Серебро же Гришка оценил шестнадцать тысяч рублей. Начинаю чувствовать себя олигархом и государственным мужем. А что? Бойцов у меня уже тысяча человек. Поселенцев русских с туземными примаками и того больше. Тысячи две. Дауров и тунгусов-эвенков, с которыми уже перероднились и перебратались, наверное, больше десяти тысяч. Конечно, дауры – большой народ. Как мы теперь знаем, аж из восемнадцать племен или княжеств. Многие кочуют на другой стороне Амура, кто-то и рядом с «ивовым палисадом» живет. Здесь, под моей рукой, пять племен. И князь Туранчи с братьями у них старший. Был и Лавкай. Только весь вышел. Остатки его сил вместе с разбитыми дружинами Албазы и Гуйгудара ушли за Амур, а кто-то и в роды, которые под князем Туранчи влился. На их месте теперь солоны и бирары живут. Есть два города. В Благовещенске уже почти тысяча жителей. Есть торговые люди, есть мастеровые. С полтысячи живет в Албазине. Это, если без слободок считать. Сам Албазин уже совсем не даурское городище, а вполне мощная крепость. Будущему строителю этой крепости, «воровскому» атаману Никифору Черниговскому теперь придется строить что-то другое. Если его, конечно, наши, как татя не оприходуют. Вокруг крепости деревеньки. Тоже уже больше десятка. Места-то всем хватает. Вольные здесь места. И тянется народ сюда. Протоптали мы дорожку. Теперь не сотрется. Наверное, не сотрется.
Вот и вчера подошла ватага в человек тридцать. Пашенные люди просили место им для поселения отвести. Пашнями у нас ведал Третьяк. Решили мы с ним, что пора людей за Зею двигать. У дальнего острога, который пока так и звали «Дальний» или Бурейский, постановили ставить деревеньку. Туда людей и отправили. Ушли люди, а двое осталось. Старик седой совсем, а с ним девка, вся платком по самый нос укутана.
– Вам чего? – спросил я. Вроде бы все решили, помощь им Третьяк должен выдать положенную. Семена на посев, лошадей для пахоты, всякие крестьянские приспособы, что плотники и кузнецы делают. Даже по два алтына на мужика выделяли. Главное, живите, плодитесь и размножайтесь, землю пашите. Ну, и не забывайте налоги платить. В смысле, десятину отдавать.
– Тут такое дело, воевода-батюшка.
