Битвы за корону. Три Федора - Елманов Валерий Иванович (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
Федор Никитич зло сузил глаза и выжидающе оглянулся на помалкивавшего Черкасского, до которого, кажется, до сих пор не дошло, с кем я его сравнил. Неужто кулачный бой отменяется? Ох, как жаль. А как же с руками быть?
Однако на мое счастье Романов, не дождавшись реакции Ивана Борисовича, сам вступился за своего племяша.
– Ох, князь, князь. Вот зачем ты моего сыновца бараном обозвал? – ласково попрекнул он меня.
Черкасский озадаченно уставился на дядюшку, пытаясь припомнить, когда я говорил такое и почему оно пролетело мимо его ушей. Видя, что до того не дошло, Федор Никитич продолжил:
– А может ты спутал и все наоборот? Может, под твоим началом стрельцы, яко стадо, а под стольником Черкасским в стаю превратятся, ась?
Ну наконец-то сообразил Иван Борисович. Ахнув: «Так ты меня?!» он, сжав кулаки, ринулся в атаку. Фу-у, сбылась моя мечта.
Действовал я осторожненько, чтоб потом ни одна собака не смогла настучать Годунову, будто я – зачинщик. И первым бить по той же причине не стал. Всего-навсего резко отпрянул в сторону и, не трогая самого Черкасского, перехватил его руку, придавая дополнительное ускорение. Правда, позади меня была стена, в которую его кулак с моей помощью и въехал со всей дури, но это его проблемы.
Ах, какой вопль раздался! Прямо-таки услада для души. Майский день… именины сердца. Век бы стоял и слушал. Но нельзя, страждущих масса, а раздача только началась….
– Ты почто сыновца моего изобидел, пес безродный?! – возвысил голос Романов.
– Это я пес? – искренне изумился я. – Да ты послушай, как твой племянник воет и сразу ясно, что ты ошибся. К тому же я его и пальцем не тронул, – боярин продолжал колебаться, не решившись нападать, и я его подхлестнул, поучительно заметив: – А меня правильнее сравнить с волкодавом, которому таких псов как ты, боярин, пяток на один зубок.
Что, получил, мурло? Будешь знать, что воспитанный человек никогда не станет грубить первым, дабы оставить за собой последнее слово. А за кем последнее слово, тому и матом крыть. Одного не пойму, чего ты застыл, как вкопанный и в драку не лезешь? Чуешь, что по сопатке надаю?
А тот продолжал колебаться. Видно моя стремительная разборка с Черкасским произвела на него слишком сильное впечатление.
– Мда-а, – задумчиво протянул Романов. – Видать, у тебя на роду написано, до старости не доживешь.
– Ничего страшного, – усмехнулся я. – У тебя на роду такое написано, не на каждом заборе увидишь, ну и что? – и выжидающе уставился на него, усмешливо кривя губы.
– Ты отечество мое не замай!
Вообще-то я имел ввиду иное, но видали каков фрукт?! Меня безродным обозвать – в порядке вещей, а его предков не моги тронуть. Чичас я, разбежался. Нет, милый, что настряпал, то и жри. На-ка, заполучи целый черпак.
– Видел я твое отечество знаешь где? В стончаковой избе. Оно там как раз поверху плавало, когда я над дыркой примащивался.…
Расчет оказался правильным.
– Это ты меня, царского братана [26]…?! – задохнулся от ярости Федор Никитич и распорядился: – А ну, други, обходите его с боков, а мы с братцем, – и он, не договорив, с посохом наперевес, ринулся вперед, а вслед за ним его брат Иван Каша.
Молодой Василий Сицкий, послушно выполняя волю боярина, метнулся, заходя справа. Толстый Иван Иванович Годунов, не столь резво, но направился следом. А вот Репнин и Троекуров хоть и подались влево, но куда медленнее и с опаской, не столько обходя меня, сколько отходя. Значит, разобраться с братьями Никитичами успею, и я, чуть увернувшись от устремленного мне в лицо посоха, перехватил руку Романова и, слегка подсев, продемонстрировал боярину классический бросок через себя.
Тяжелый, гад, оказался. Эх, видел бы меня мясник Микита, перестал бы рассказывать, как я держал за ноги лошадь, отмахиваясь ею от ляхов при обороне православных святынь. Куда мне до коней, когда я и этого козла поднял с превеликим трудом. Даже дыхание сперло, поэтому шмякнул я боярина на пол не сразу, чуть подзадержавшись. Но пауза оказалась мне на руку, поскольку Каша напоролся на его каблук и отпрянул назад, а я, вдобавок, пошатнувшись, немного повернулся, да так удачно, что метнул этого гада аккурат под ноги набегающему Сицкому.
Жаль, обилие одежды сделало боярское приземление не таким болезненным, как мне бы хотелось, но ничего не поделаешь. Зато бедный Вася споткнулся, зацепившись за романовскую ногу, и полетел на меня. Оставалось подставить колено. Раздался глухой хруст и я понял, что в ближайшие пять минут стольник выведен из строя – со сломанной переносицей воевать несподручно. Да и Годунов, следовавший за ним, отпрянул назад, остановившись в нерешительности.
Замешкались и Троекуров с Репниным, продолжавшие свой глубокий обход с фланга. Остановившись, они озадаченно переглянулись, переминаясь с ноги на ногу и у меня хватило времени подмигнуть Власьеву. Ну да, здесь с выходом из палаты тоже строгая субординация, так что дьяк и два его писца-помощника покидали наши заседания самыми последними. Сейчас они во все глаза наблюдали за разгоревшимся сражением. А я, разведя руками, весело прокомментировал ситуацию:
– Вот так всегда: сделай умным людям замечание и сразу поймешь, с какими дураками связался.
Дьяк не откликнулся, продолжая благоразумно помалкивать. Он даже удержался от улыбки, хотя, как он впоследствии признался, ему это стоило немалых трудов. А я, краем глаза подметив, как дверь открылась и на пороге появились пятеро моих гвардейцев во главе с Дубцом, рявкнул:
– Оставаться на месте! Я сам!
Более того, я успел предупредить Троекурова, замахнувшегося на меня своим посохом:
– Не вздумай. Иначе я у Федора Никитича позаимствую, и тогда тебе небо с овчинку покажется.
Ага, остановился, призадумался и… действительно отставил его в сторону. Умничка.
Увы, но так поступили не все. Репнин, видно жаждая мести за прилюдное напоминание о воровстве, моему предупреждению не внял, два Ивана – толстяк Годунов и младший Романов – тоже. А мне наклониться и поднять посох старшего Никитича не успеть – нечего о том и думать.
К тому же за спиной стена. Да, сзади никто не сможет напасть, но зато крайне мало места для маневра. И сменить дислокацию не получалось. Троекуров, чтоб не мешать Репнину, встал спереди, подле Ивана Каши, а мне сместиться вбок мешали поверженные ребятки. С одной стороны протянул ноги (жаль, не навсегда) продолжавший баюкать разбитую руку Черкасский, а с другой сразу двое – неуклюже возившийся на полу Романов, встать которому мешал навалившийся на него Сицкий. Разве перепрыгнуть через них? Можно, но чревато. Тут застыл Годунов, там – Репнин. Придется подождать, выжидая удобного момента.
Но пока я пытался, стоя на месте, увернуться разом от трех посохов – отскакивал, приседал, уворачивался – старший Романов, изловчившись, вцепился мне зубами в ногу. Да, да, именно зубами. Потерька отечества? Возможно, но навряд ли Федор Никитич, переполненный бешенством, думал, что этим неблаговидным поступком может умалить достоинство своего рода. Сомневаюсь, что он вообще о чем-то думал.
А зубы у него несмотря на возраст, дай бог каждому. Я взвыл от резкой боли и попытался выдернуть ногу, но не вышло.
– Ах ты ж собака такая! – заорал я и со всей мочи сдавил боярскую шею за ушами.
Помогло. Опустил. А я ему телефончик изобразил – сложил ладони лодочками и с маху по ушам. Это для профилактики, чтоб на вторую ногу не покусился.
Выпрямиться я не успел, пропустив удар Каши. Была бы на мне шуба – непременно смягчила удар посоха, а когда одна рубаха с кафтаном – чувствительно. И следом второй удар Репнина – по плечу. По счастью, больше не били. Посчитав, что полдела сделано, вся четверка ринулась в ближний бой. Ну да, лупить посохами на расстоянии не такое удовольствие, как собственноручно по роже.
Толпясь вокруг меня и мешая друг другу, они все-таки ухитрились заехать мне пару раз по физиономии, и довольно-таки чувствительно. Вот только лучше бы они этого не делали, ибо я окончательно перестал сдерживаться и деликатничать. Тут вообще началось – не опишешь в словах… Словом, в точности, как в песне Высоцкого.
