Трехглавый орел - Свержин Владимир Игоревич (книги онлайн полностью бесплатно txt) 📗

Глава четырнадцатая

– …Как докладывает посол вашего величества князь Барятинский, в Тулоне, ожидая приказа отплыть в Америку, стоит эскадра адмирала д’Эстена. На судах нагружено знатное количество ружей, бомб, шесть мортир крупного калибра, есть инструменты для раскаления ядер, парусные полотна и на полгода провианта.

– Велика ли эскадра?

– Десять линейных кораблей и семь фрегатов.

– Да, сила немалая. Король Людовик, стараясь побольнее укусить Джона Буля, [3] того и гляди сам себя за хвост цапнет. Сколько, ты говоришь, он уже передал инсургентам через сочинителя Бомарше?

– Один миллион ливров, ваше величество, и еще один намеревается передать в самом скором времени.

– Денег король Людовик не жалеет. А каков государственный долг Франции?

– По сведениям генерального контролера финансов французского двора – один миллиард двести пятьдесят миллионов ливров. Однако же, по более верным сведениям, кои перед королем оглашать не решились, в полтора раза больше. Так что, выходит, в год его величество тратит налоги как бы на три года вперед.

– Что и говорить, рачительный хозяин. Но долго ли так жить сможет? А ведь все ему неймется, глупый осел. Как он не поймет, – поддерживать мятежников, даже если мятеж против твоего кровного врага, дело глупое и весьма опасное. Мятежные идеи заразны, как чума. Ты думаешь, я не сочувствую колонистам? Сочувствую. Они мне ближе и понятнее, чем их полоумный сюзерен Георг III. Да, они, безусловно, правы, говоря, что введенные королем налоги убивают торговлю, что невозможно управлять страной, сидя за морем, что колониальные чиновники неизбежно становятся рвачами и взяточниками, но дело-то не в этом! Чего добьются мятежники, пытающиеся утвердить свою независимость силой оружия? Долгих лет войны? Опустошения своей земли? Вероятного поражения и расправы с зачинщиками в назидание остальным? Скажи, хохол, в этом и состоит их хваленая масонская мудрость?

– Но, ваше величество…

– Я тебе больше скажу. Быть может, Господь отметит правых, и инсургенты возьмут верх. Сколько будет стоить им эта война? Десятой доли потраченных в пороховой дым денег хватило бы, чтобы купить весь английский парламент и заставить его проголосовать за дарование независимости в обмен на лояльность!

Допустим, что Вашингтон и его приспешники победили. Что же им досталось? Громадный долг, который необходимо отдавать банкирам, а отдавать нечем? Так что, помяни мое слово, пойдет их свобода и независимость в заклад, как старое платье в лавку ростовщика. В высокой политике, хохол, прыгать нельзя, но след продвигаться вперед неспешными шагами. Отсутствие верховной власти не превращает толпу рабов в народ. Еще Руссо говорил, что свобода может быть лишь между людей обеспеченных и образованных. Нищета же у власти – это разбой, и по-иному быть не может. Я и сама превыше всего ценю свободу. Свобода – душа всего, без нее все мертво. Я хочу, чтобы повиновались законам, но не рабов. Рабство есть политическая ошибка, которая убивает соревнование, промышленность, искусство и науки, честь и благоденствие. Но свободным человеком невозможно стать по приказу, по чьей-то высочайшей воле. До свободы сердцем, умом, душой дорасти надо. И лишь единение сознательных граждан с государем, отечески пекущемся о народном благе и устройстве государства, есть залог достижения свободы. Все же остальное – заговор тщеславных дураков и хитрых заимодавцев…

Мы путешествовали по России третью неделю, давно сменив пыльный разбитый тракт на убаюкивающую мерной качкой голубую речную дорогу с красивым названием Волга.

– …И долго бился Вольга Святославович со злыми татаровями, пока совсем из сил не выбился. И видят татарови, не могут они одолеть витязя Вольгу, да и Вольга знает, что, сколько бы он ордынских голов ни поснимал, все новые гонители земли Русской на место павших встают. И стали тогда рядить Вольга Светлый витязь и ордынский главный хан Эх Горей, далее им битву вести или же миром разойтись. И порешили, что хан более на Русь не пойдет и всем детям и мурзам своим о том заповедует, а Вольга с того дня не будет наезжать в степь улусам разор чинить. На том по рукам и ударили. И провел тогда Вольга мечом по земле черту от далекого моря Хвалынского до края земли Русской. Да измолил Перуна-батюшку хранить ту границу от вражьего набега. Но только он успел молвить те слова, коварный Эх Горей, узревший, как устал витязь Вольга, решил злодейски свое слово нарушить и по злобе великой вогнал он кинжал в спину витязя. Да только Перун-великий – страж всякой правде, и за всякое вероломство он казнил молнией огненной. Увидал он злодейство Гореево, метнул молнию да поразил хана в пепел. А земля под его ногами разверзлась, и потекла по следу, оставленному богатырским мечом, вода чистая да свежая. А како Вольга Святославович, князем Святославом взращенный, матери и отца своих не знавший, был сын и защитник земли Русской, то, говорят, будто сие Русь-матушка по Вольге плачет. И на нашем-то берегу воля вольготная, а по ту сторону черная степь детей и внуков хана Эх Горея.

Ветеран вахмистр, сидевший в кругу гусар на широкой скамье у борта нашей барки, закончил свое повествование, демонстрируя всем желающим разницу между высоким русским и степным татарским берегами реки. Я лениво повернул голову туда, куда указывала рука вахмистра: там, на степном берегу, то появляясь, то вновь скрываясь за полосой прибрежных камышей, мелькало два десятка всадников на удивительно малорослых лошадках. По виду их вполне можно было принять за недобитых витязем Вольгой ордынцев, во всяком случае, луки и стрелы в колчанах наводили именно на эту мысль. Впрочем, нынешние ордынцы вели себя спокойно, не проявляя к нам, казалось, ни малейшего интереса.

– Вальдар, тебе не кажется, что они нас преследуют? – облокачиваясь на фальшборт, спросил подошедший Ислентьев.

Я покачал головой:

– Вернее было бы сказать, что они нас сопровождают. Хотя вряд ли по приказу государыни.

– Но они так скачут уже третий день.

Я кивнул:

– Но за это время они не предприняли никаких демаршей против нас, да и вообще никоим образом не пытались привлечь наше внимание. Похоже, они просто наблюдают за нами. Хотя зачем им это нужно, я затрудняюсь тебе сказать.

– Кстати, вон погляди. – Ислентьев повернулся назад, указывая на поросший лесом утес, нависавший над рекой со стороны, отбитой славным витязем для славян. Там, на самой круче утеса, среди деревьев, просвеченных вечерним солнцем, ясно вырисовывались силуэты еще двух всадников. Конечно, лиц их было не видать, но по посадке, да и по конной стати они ничуть не походили на степняков.

– Да, занятно. Интересно, это еще кто такие? Надо сказать поручику.

– Он уже знает. – Ислентьев отвернулся от всадников, стараясь скрыть свою заинтересованность. – Это он их заметил.

– Неужели он отвлекся от синих глаз миссис Редферн, чтобы обозреть окрестности? – съязвил я.

– Зря ты так, – пожал плечами Никита. – Не знай я о твоих амурах с герцогиней Кингстон, решил бы, что ты ее ревнуешь. Ржевский боевой офицер и дело свое знает. Все карабины заряжены, по единому свистку солдаты готовы отражать нападение. А уж что любезничает с красивой женщиной, так извини, брат, на то они и гусары. Сам вишь, силком ее к Ржевскому никто не тянет.

Я видел. Я уже который день наблюдал эту игру, в которой мышка искренне считала, что она кошка, и при всякой возможности наворачивала круги вокруг приманки. «Миссис Редферн» была изысканна и утонченна, не говоря ни «да», ни «нет», она томила сердце гусара сладостным «может быть», каждый вечер давая слышать ему свое дыхание и каждое утро вновь заставляя начинать с дальних подступов. Я бы искренне любовался этой старой, как мир, игрой, когда б не знал, что она направлена против меня и в конечном итоге победа госпожи Орловой грозит всем нам неисчислимыми бедами. Ни я, ни Питер не могли поведать влюбленному гусару, сколько верст он провел в пути, ведомый за нос, тем более что и сам Питер был недалек от клинической влюбленности, спеша исполнить, да что там, упредить малейшее желание своей «законной супруги». Поручик же, казалось, готов был отдать жизнь за благосклонный взгляд моей кухарки. И, что самое скверное, не только свою.