Точка Лагранжа (СИ) - Батыршин Борис (лучшие бесплатные книги txt, fb2) 📗
Нельзя не признать — соображения насчёт кошачьей и собачьей шерсти были актуальныраньше, когда в космос летали на ракетах и проводили недели, даже месяцы в условиях полного отсутствия силы тяжести. Теперь же, когда мы вплотную подошли к созданию станций с искусственной гравитацией, где, к тому же, будет одномоментно находиться не единицы, даже не десятки — многие сотни людей, так же масса являющихся источниками самого разнообразного мелкого мусора, пыли и, в том числе, волос — доводы эти не столь актуальны. И всё равно, техники, обслуживающие системы жизнеобеспечения «ботанического сада», косились на Бритьку и мистера Томаса с неудовольствием — «не могли выбрать что-нибудь помельче, и не такое пушистое, вроде хомяка или морской свинки»? Это они ещё не видели сибирских кошек или, скажем, собак самоедской породы и бобтейл — вот где шерсть…
26 марта 1976 г. Сегодня мы собрались в кают-компании (совсем небольшое помещение, куда ему до просторного общего зала в основной части «Астры») и попрощались с Димой Ветровым. Мой бывший артековский вожатый закончил курс специальных тренировок и завтра отправляется на в космос — и не на низкую орбиту, а сразу на геостационарную «Остров-1», чтобы принять участие в её строительстве.
Между прочим, это название — «Остров-1» — станция носит временно, лишь на этапе проектирования и строительства. Когда же она будет закончена, то будет называться «Гагарин». Это решение руководства Проекта — трём новым невиданным орбитальным объектам присвоят русские, американские и французские имена. Станция на геостационарной орбите будет, как я уже писал, будет носить имя первого космонавта Земли; лунную орбитальную станция, к строительству которой приступят в конце текущего года, назовут «Циолковский, причём наши журналисты уже успели приклеить к ней прозвище «Звезда КЭЦ», напоминающая и о калужском мечтателе, и о советском фантасте Беляеве. «Лунный город» получит имя «Армстронг» — по-моему, это справедливо... Ну а станцию, которую собираются-таки разместить в противоположной относительно Земли точке орбиты, по которой наша планета кружит вокруг Солнца, будет именоваться в честь французского астронома и математика Жозефа Луи Лагранжа, ещё в начале восемнадцатого века впервые предложившего решение математической задачи, из которого следовало существование этой самой точки.
Все мы читали — и в фантастике и в научно-популярных книжках — о дальних полётах к планетам-гигантам и астероидам, о всяких там «оверсанах» и кометных орбитах. Но когда я пытаюсь заставить себя поверить в то, что уже через год-другой люди будут работать в невообразимых трёхстах миллионах километров от дома, в точке расположения мифической «Противо-Земли»; что между мной и земным голубым небом будет пылать косматый раскалённый шар Солнца; и, главное, что я, возможно окажусь одним из этих счастливчиков — честное слово, дух захватывает...»
VI
Старт «орбитального автобуса» не произвёл на Диму Ветрова особого впечатления. Это было не так эффектно, как запуски первых кораблей по программе «космического батута». Обошлось без стартовых ускорителей, подбрасывающих контейнер с людьми вверх, сквозь «горизонт событий». Вместо них сработали сравнительно бесшумные гидравлические толкатели, и когда пассажиры опомнились после довольно-таки чувствительного толчка под мягкое место (при посадке объяснили, что ложементы, где они помещались в своих «Скворцах» устроены так, чтобы максимально смягчить нагрузку на позвоночник сидящего) и осознали, что уже находятся в невесомости. Если бы не привязные ремни, удерживающие людей, и не специальные защёлки, в которых перед стартом пометили чемоданчики системы жизнеобеспечения — Дима наверняка взмыл бы под потолок и принялся бы летать по кабине, наслаждаясь невиданными ощущениями. Но процедура выхода из «орбитального автобуса» была отработана до мелочей и подчинялась строгим правилам безопасности. Сначала над люком загорелся красная лампа, потом из потолка и стен выдвинулись на металлических кронштейнах поручни. Дима покорно ждал; снаружи раздалась серия металлических звуков, и сигнальная лампа стала жёлтой. Новые щелчки и поскрипывания, сигнал сменился на зелёный, люк дрогнул, и распахнулся. За ним висел в воздухе, держась за поручень, человек в точно таком же «Скворце».
Он постучал по шлему, потом ткнул себя пальцем в район пояса. Дима, спохватившись, нашарил коробочку с устройством управления, нашёл рычажок, приводящий в действие встроенную в шлем рацию. В гарнитуре зашуршали помехи, и через них пробился голос встречающего — он был слышен ясно и отчётливо, не хуже чем в телефонной трубке.
— Поздравляю вас с прибытием на орбитальную станцию «Остров-1», товарищи! А сейчас по одному, по порядку номеров отстёгиваем ремни и плывём к выходу, держась за поручни. Не забудьте прихватить индивидуальные контейнеры жизнеобеспечения, — добавил он, увидав, как сидящий на переднем кресле левого ряда парень взлетел над виденьем — и повис, удерживаемый натянувшимся шлангом-воздуховодом, идущий от чемоданчика.
— А наши сумки? — раздался в наушниках женский голос. — Их тоже брать с собой? Только тогда обе руки будут заняты, чем же держаться за поручни?
Дима, уже освободившийся от привязных ремней, обернулся и увидел, что спрашивает девушка, на которую он обратил внимание ещё при посадке — высокая, с копной каштановых волос, она представилась спутникам как инженер-кулинар. «Вот уже и повара появились на орбитальных станциях… — удивился он, хотя и знал, конечно, о существовании такой профессии. — Значит, действительно обживаем хотя бы пока ближний космос?»
В кабине раздались смешки — кто-то из пассажиров собирался дать симпатичной попутчице совет, но, видимо, никак не мог сообразить — какой именно, и чем, собственно она должна держаться за упомянутые поручни. Девушка метнула на весельчаков гневный взгляд и покраснела.
— Насчёт багажа не беспокойтесь. — отозвался встречающий. — Его достанут и переправят в шлюзовой отсек станции. А то вы, уж извините, в невесомости пока как щенята новорожденные котята, сломаете себе что-нибудь…
Действительно, припомнил Дима, свою сумку (особую, с эмблемой Проекта, специально выданную каждому из отправляющихся на орбиту, куда полагалось упаковать пятнадцать килограммов личных вещей, которые дозволялось взять с собой) он, как и прочие пассажиры, оставил в ячейке, в хвостовой части кабины. Сейчас она была отделена от общего пространства крупноячеистой сетью из широких строп. Он дождался, когда пассажир, сидящий перед ним, минует люк, после чего ухватил покрепче ручку аварийного чемоданчика и оттолкнувшись, взмыл к воздуху. Правая рука была занята и хвататься за поручень пришлось левой — после чего, нелепо перебирая ногами, плыть к люку. Это оказалось сложнее, чем он думал, и оставалось надеяться, что привыкнуть к невесомости получится достаточно быстро. Люди опытные, уже побывавшие «там, вверху», уверяли, что у новичков на это обычно уходит два-три дня, причём сложное — освоиться с гигиеническими процедурами. Но тут уж ничего не поделаешь: вращение «бублика» станции пока не задействовано, и ближайшие два, может три месяца обитателям станции жить и работать (в том числе, принимать душ, а так же справлять большую и малую нужду) придётся в невесомости.
За люком оказалось нечто вроде гофрированной мягкой трубы, стенки которой медленно колыхались и подавались при попытке опереться на них рукой — видимо, они были надувными, наподобие шлюзовой камеры космического корабля «Восход-2», из которого совершил свой первый выход в открытый космос Алексей Леонов. Дима слегка поёжился, поняв, что за мягкими стенками трубы — уже открытый космос. И к этому ощущению тоже придётся привыкать…
Вдоль переходного рукава — так правильно называлась труба— был протянут толстый шнур, за которому Диме было предложено зацепиться карабином, прицепленным к поясу «Скворца» метровым отрезком стропы. «Вообще-то шнур должен двигаться… — пояснил встречающий. — Цепляешься к проушине, и тебя тянет в шлюзовой отсек станции. Там карабин отсекается, и всё, свободен! Но пока систему ещё не установили, придётся самому…»
