Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ) - Бирюк В. (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
А теперь… пусто как-то. И всё ближе холод могилы, всё меньше сверстников, прежних друзей и врагов. Меньше — здесь. Больше — там. На кладбище… «Ба, знакомые всё лица!». Здесь портретов на обелисках не делают — «знакомые имена».
Андрей не смог сдержать обуревающих его чувств. Вскочил с лавки, чуть не опрокинув кружку с остывшим уже чаем. Прометнулся своей шаркающей кавалерийской походкой, с распахнувшимися, сметающими пыль, полами шубы по каморке.
Четыре шага в одну сторону, четыре — обратно. В застенке — не разбегаешься.
Сел. Снова уставился мне в лицо. Да так, что я под его взглядом и квасом своим поперхнулся.
— Чем докажешь?
Вот так-то, Ваня. А то размечтался: я, де, Боголюбскому верность своих пророчеств прежде не раз доказал! Теперь на слово всегда верить будет!
Ага. Перетопчешься.
«Доверяй, но проверяй» — железное правило. Злиться и ершиться тут нечего. Лови момент, учись. Пока есть с кого пример брать.
— У тебя недавние описания внешности Ростика есть? Не всех же твоих… доброхотов переловили.
— Н-ну… А к чему это?
По моему суждению, Ростик долго и серьёзно болен. Похоже — рак желудка.
Значит — он сильно похудел и почернел. Прежде довольно дородный и светлый лицом, он должен напоминать обгорелую деревяшку.
— Полагаю, что князь похудел сильно, лицом тёмен стал, на висках — кожа впала, постоянные боли в животе, мясное не ест, рвота с кровью.
Факеншит! Давать симптоматику по летописным сведениям, случайными кусочками попавшимися на глаза через восемь веков после смерти пациента…! При том, что летописи дают лишь представление о продолжительности и, кажется, общую анемию.
С другой стороны, и «доброхоты» Андрея могут «поймать» дисфагию, но, наверняка, не мелену.
«Гос. кал — гос. тайна». Во все времена. Вот наоборот — не всегда.
— Так. Ещё?
— Ещё… Как поедет Ростик с Киева, то будет встречаться в Чечерске с зятем, с Олегом. Послы смоленские поедут ему навстречу за триста вёрст. Сын Роман, внуки, Епископ Мануил, вместе с народом, всё население выйдет из города его встречать. Вельможи, купцы, по древнему обыкновению, принесут Государю богатые дары.
Какое счастье, что я когда-то сунул нос в Карамзина! Чисто из вредности. Типа: как выглядит русская история по-монархически, а не только «в свете единственно верной марксистско-ленинской…».
— Мда… Не густо. «Богатые дары»… это-то всегда. Чечерск… встретят за триста вёрст… Ростик уже в Смоленске. Верно, уж и дальше пошёл. А мне о том не отписывает. И к делам Новогородским — не зовёт. Почему? Свою верёвочку плетёт? Для Залесья — удавку?
Почему Ростик не озаботился заблаговременно известить о делах своих Андрея — не знаю. Может, просто устыдился необходимости разбирать спор между сыном и боярами новогородскими? Святослав (Ропак) в такой ситуации выглядит… «папенькин сынок»? Или постоянные, нарастающие боли сузили поле зрения, заставили сконцентрироваться на самом главном: доползти, хоть бы из последних сил, выстрелить словами, вбить, вколотить в эти дурные головы простую мысль: свара — худо, нельзя.
Собрать «знатнейших Новогородцев и взять с них клятву забыть прежние неудовольствия на сына его, никогда не искать иного Князя, разлучиться с ним одною смертию».
Что «знатнейшие Новогородцы» — сплошь воры, лгуны и клятвопреступники — Ростислав знает. Куда лучше меня. Только иных средств, кроме «крёстной клятвы» — у него уже нет.
Хотя… клятва исполнена: новгородцы «разлучились» — «одной смертию». Его. Ростислава.
Я ещё пребывал в раздумье о скоротечности жизни человеческой, о бренности земного существования, о безысходной вечной тоске любого варианта существования посмертного, как Андрей снова вперился в меня:
— Ну и чего теперь делать?
Факеншит! Даже меланхоличности с элегичностью похлебать не даёт! Кстати…
— Теперь — накормить.
Раздражение его от произнесённого мною только усилилось. И тут же было погашено видимым усилием воли. Андрей, как всякий опытный воинский начальник, знает: солдат должен быть накормлен. Потом — хоть шкуру спусти и голову сруби. Но — на сытый желудок.
— Ман-нох-ха! Ты где, собачий сын?! Живо накорми этого… воеводу. И мне кваску принеси.
Снедь была из серии «холодные закуски». Но я не привередлив. Хоть и вчерашние, а пироги мне понравились. О чём я честно и сказал. У Манохи от моей похвалы по всему лицу лучики пошли. Борода встопорщилась, скрывая довольную ухмылку. Палач-кулинар? — Не встречал. Но почему нет? Хобби у человека такое. Законам того самого Исаака не противоречит.
Андрей фыркнул, отхлебнул. И уже не сколько раздражённо, сколько озабоченно спросил:
— Сказывай. Чего дальше будет.
Во! Кажется, я угадал. И с описанием изменений внешности Ростика, и с его «захождением на борт» в Смоленске. Вроде — доверие Андрея ко мне восстановилось. И теперь он собирается выжать из меня по максимуму. Как бы тут… Ага. Мясо запечённое холодное… Вкусно.
Так вот: в предсказаниях в моей ситуации важно не следовать советам «Янки» о пророчествах. В смысле — убрать рассудок в тёмное прохладное место и запустить язык на максимальные обороты.
Андрей, при всём своём боголюбии — реалист. Но — медленный. И трёх лет не прошло, как до него дошло. Дошло, что иметь в хозяйстве пророка — очень даже полезно. Пусть даже и мечтающего стать «ложным пророком».
Мы оба вспомнили давние обсуждения этой темы, с падающим, для наглядности подтверждения всеобщей распространённости пророкизма, стаканом, переглянулись…
— Дальше будет так. Повторю: Ростик до Новгорода не доедет. Вызовет сына и бояр в Великие Луки. Заставит их помириться. Потом… «Великий Князь возвратился в Смоленск, где Рогнеда, дочь Мстислава Великого, видя изнеможение брата, советовала ему остаться, чтоб быть погребенным в церкви, им сооруженной. „Нет, — сказал Ростислав: — я хочу лежать в Киевской Обители Св. Феодора, вместе с нашим отцом; а ежели бог исцелит меня, то постригуся в монастыре Феодосиевом“. Он скончался 14 марта 1167 г. на пути, тихим голосом читая молитву, смотря на икону Спасителя и проливая слезы Христианского умиления».
Я прикончил очередной кусок пирога… с груздями? Вкусно. И, утерев руки и губы, взялся за кружку.
Андрей смотрел «сквозь» меня. Представляя, видимо, картинку. «Дятла», проливающего «слезы Христианского умиления». А чего? Может, Карамзин и прав? Ростик, конечно, «дятел». Но некоторой сентиментальности не чужд. Опять же, на краю могилы, после полугода непрерывных болей…
— Значит, помирятся? Ропака обратно примут?
— Ага. Не надолго. Года не пройдёт — снова выгонят. Этим летом.
— Года, говоришь… Этого-то года нам и не хватит… Думай, ты, Иезикиля Всеволжская!
На что ему «года не хватит»? Чего он такое готовит? Летописи говорят о скором столкновении суздальцев и новгородцев в Заволочье. И о победе новгородцев. Это потому, что «года не хватило»? Или он о чём-то другом?
Факеншит! Мозги сломать можно! Аж аппетит пропал!
— Ты, Китаец Бешеный! Ты скажи об чём — я подумаю.
С Андреем всегда так. Князь-провокатор. Ведь я начинаю всегда тихо, благостно. Типа: посидим рядком, поговорим ладком. А он… пока не заведёт — не успокоится! Вампир эмоционально-энергетический. Даже есть расхотелось!
У меня тёща такой была. Потом, когда её велосипедист переехал, стала по-спокойнее.
Может, сделать велосипед и на Андрея…?
Картинка с велосипедистом, наезжающим на святого русского князя Андрея Юрьевича Боголюбского, сбила нарастающее раздражение. Я сочувствующе, от представляемой реакции князя на внезапное бряканье велосипедного звонка, улыбнулся Боголюбскому, от чего его снова затрясло, и радостно сообщил ему:
— Чего тут думать-то. Через два года возьмёшь Киев, станешь Великим Князем.
Лучше б я промолчал! Беднягу аж вскинуло от моих слов.
