Даймон - Валентинов Андрей (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗

История с вручением подарков имела несколько странный финал. Как я понял, дары вручались не только от самого мистера Зубейра, но и от лица его "друзей". В их число попал и я, поскольку был одарен ответно: несколько голых негров принесли три корзины с лепешками и всякой прочей снедью – а заодно привели некое юное создание, закутанное в покрывало. Мбомо без особых церемоний приоткрыл краешек ткани. На нас взглянули испуганные черные глазки, и послышалось нечто среднее между "ой!" и "ай!". Осознав, что произошло, я хотел немедленно отпустить девочку (ей никак не больше двенадцати лет), но был остановлен моим другом. Мбомо прехладнокровно заметил, что идти "подарку" некуда. Она рабыня, скорее всего из селения, сожженного и дотла разграбленного теми же мачака, что недавно плясали перед нами. Кроме того, если отвергнуть дар, рундо оскорбится.

Я махнул рукой и предоставил Мбомо самому разбираться со всей этой историей.

В подобных хлопотах прошел весь день. Даймоны, вероятно, тоже оказались весьма заняты, так как никто из них меня не посетил. Признаться, сие весьма огорчило. Привык, что поделаешь!

Между прочим, из слов духа Евгении, я понял, что со временем все обстоит еще более странно, чем казалось вначале. Судя по моим записям, Даймон впервые посетил меня 27 июля, то есть менее трех недель назад. Евгения же утверждает, будто ее отец "установил связь" со мной два месяца тому. Итак, мое время и время Даймонов неодинаково. Они умудряются попадать ко мне, так сказать, последовательно, редко пропуская более одного дня (как, например, сегодня). В их же мире между "сеансами связи" (ну и выражение!) разрывы куда более значительны.

Евгения очень просила "не выдавать" ее при грядущей беседе с Даймоном-отцом.

Мой Даймон очень строг.

Дорожка 8. "SeaofLove". Исполняет Том Вейтс(Tom Waits). (4`06).

Как хрипит! Ой, как хрипит! Какое море любви!

– А неплохо, – констатировал Профессор, слегка прищурившись.

– Неплохо, – охотно согласился Алеша. – Очень даже.

Щуриться не стал – все равно под очками незаметно. Тем более, важна не форма – содержание. Но и форма порой значит немало. Милицейская, скажем. Вон их сколько, четверть площади запрудили! А площадь немаленькая, чуть ли не вторая в Европе. В двадцатые заложили, как главную площадь суверенной социалистической Украины. Слева Госпром – Дом Государственной промышленности, с вышкой телевизионной…

…Телецентр, возле которого ногами бьют.

Сзади, чуть левее – родной университет, желтая громадина. Впереди сквер, за ним – академия военная, чуть правее – памятник с толпой милиции вокруг.

И подъемный кран. Только что подъехал.

– Суета сует, – подумав, молвил Профессор, – сама по себе, конечно, есть всяческая суета. Но в агитационном отношении очень даже полезна. Да-с!

Вновь не стал Алеша спорить. Соглашаться, впрочем, тоже. Дело ясное: кран с милицией, любопытных, считай, несколько сот, телевидение со всех каналов. Смотрят же все в одну точку, на памятник. Точнее, на флаг, что к левой руке истукана привязан.

Монумент хотели еще в 91-м на цветной лом пустить. Обошлось – привыкли за долгие годы, кроме того, и при демократии истукан пригодиться может. Скажем, флаг. Тысячи их сейчас по городу, всех движений, всех партий, никто не глядит, внимания не обращает. А к этому толпы валят с самого утра. Еще бы! На монумент взобраться, полотнище втащить, к бронзовой руке присобачить. То ли тоже без крана не обошлось, то ли альпинистов пригласили. Глядит народец на малиновый бархат, читает буквы золотые.

"Отечество и Порядок".

Менты-ментозавры у каменного подножия, топчутся (суета сует!), кран бестолково разворачивают, все такие ма-а-а-аленькие, такие га-а-а-аденькие!

…Этой ночью две "наркоманские" аптеки сизым пламенем загорелись. Без жертв обошлось – и потушили быстро. Неумело поджигали, по-дилетантски.

То ли дело – напалм!

А еще в четыре черные метки присланы. Честь по чести, с адамовой головой и костями куриными. Текст соответствующий: спалим к чертовой матери!

Эхо – оно не только в лесу бывает, не только на "Ау-у!" отзывается.

– Поучительно и весьма, – наглядевшись, заметил Профессор. – Так что у вас случилось, Алексей?

Профессор Алеше в коридоре встретился, на пятом истфаковском этаже. Видать, завернул Женин родитель по делам со своего философского третьего. Странного в том ничего нет и быть не может, но за последнее время стал бывший демократ Лебедев если не подозрительным, то наблюдательным – точно. Идет, скажем, профессор по коридору – велика ли новость? Как в песне старой: один верблюд прошел, второй верблюд прошел, третий… Верблюдов же, в смысле профессоров, на каждом университетском этаже предостаточно. Только почудилось Алексею, что Профессор не просто по коридору идет, не просто с коллегами ручкается и студентам знакомым кивает. Улыбается, отвечает, сам вопросы задает, но глаза не на собеседника смотрят, словно сам Женин отец не здесь, не с народом коридорным. То ли ищет кого-то, то ли мыслями вдаль ушел.

И походка не такая, как после лекций – напряженная, чуть нервная, словно вокруг минное поле…

Чушь, конечно. Наверно, у самого Алеши настроение подобное выпало – нервное, с напрягом. Подумав немного, он и сам рассудил: чушь. Но случаем все же воспользовался. Подошел. Протолкался.

Профессор, здрасьте!

Понятно, не плебейское "здрасьте!" – "добрый день". И без всякого "Профессора", по имени-отчеству, со всем студенческим пиететом. Мол, если не торопитесь, если у вас нет четвертой пары…

Вышли из желтого университетского корпуса вместе. У одного лекции закончились, у другого тоже.

А тут памятник. С флагом, с подъемным краном, с "Отечеством и Порядком".

– А сами как думаете, Алексей?

– Ну-у, – Алеша вздохнул, очки поправил. – Не верится , если честно. Год назад наши… Демократы шум подняли насчет фальсификации. Бюллетени, открепительные талоны, протоколы комиссий с не теми печатями. Но теперь они, демократы, выборы и проводят, Президент за всем следит! Чего опротестовывать?

И на Профессора покосился. Не сказал ничего Женин родитель, кивнул чуть заметно. Слушаю, юноша., продолжайте.

В метро спускаться не стали – через парк своим ходом пошли. До Профессорова дома всего полчаса ходу, и погода подходящая, словно на заказ. Солнышко, почти весна…

– Дело, конечно, не в демократии, это я, Профессор, понимаю. Никому демократия, честно говоря… Сейчас, как и год назад – Восток против Запада. У нас… На Востоке, где русскоязычные – Десант, во Львове – "Опир". Теоретически и те, и другие могут объявить выборы незаконными, вывести народ на улицы – если денег хватит.

– Хватит…

Не понял Алеша, кому сказано было. Ему, в знак согласия или просто слово эхом отозвалось.

…Всего год назад он, Алексей Лебедев, в эту самую демократию верил! В палатке мерз, воззвания господина Усольцева расклеивал…

– Но почему – переворот? Победит, скорее всего, Восток…

…Юго-Восток. № 72.

– …Русскоязычных избирателей много, они сейчас объединились, значит, у нас… у них в парламенте будет большинство. И премьер будет с Востока. Так что? Националы свой "Опир" в бой бросят? Вы этого боитесь, Профессор?

Сказал – и язык прикусил, потому как плохо вышло, хуже некуда. "Боитесь" – даже не намекнул, прямо в лоб врезал. Но не обиделся Профессор, вновь кивнул согласно.

Остановился. По сторонам поглядел. Деревья старые в черной коре, влажные голые ветви сирени, мокрый лед под ногами…

Весна рядом, но зима не ушла.

– Вы, Алексей, не учитываете два фактора. Первый – внешний. Штаты – и те от расклада сил в мире зависят, а мы точно – не Штаты. В близкой перспективы возможны… Скажем так, серьезные и быстрые перемены, которые могут и нас… Накрыть.

– В смысле… Война? С кем?!