Назад в юность - Сапаров Александр Юрьевич (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
Постепенно все наладилось. Большинство наших товарищей работали хорошо. Пришлось уволить только одного второкурсника, который никак не мог понять, что работать все время пьяным никак не получится. И то Амелин старался защищать его до последнего, хотя я говорил, что лучше мы уберем его, чем этим займется отдел кадров депо. Девушки же продолжали свои развлечения, но делали это не так открыто. Похоже, бригадир махнула на них рукой и больше по этому поводу ко мне не обращалась.
Когда мы с Амелиным в первый раз вместе поехали в рейс, я наблюдал, как он, пыхтя, затаскивает в вагон два ящика пива. Я должен был отдыхать первым и ушел после посадки спать. Через четыре часа я встал, чтобы поменять Амелина, и обнаружил следующее. У него в купе около столика на полу стояло штук восемь пустых бутылок, а сам он был слегка навеселе. Командир объяснил мне, что торговля не идет, он не может продать людям пиво дороже, чем оно стоило, совесть не позволяет, и поэтому с горя решил выпить все сам. Он, конечно, предложил мне присоединиться к этому делу, что я с удовольствием сделал. Было очень душно, и бутылочка пивка оказалась очень кстати. Я пил пиво и думал, что в моей первой жизни после определенных событий в нашей стране совесть позволяла многим людям гораздо больше.
Но зато по прибытии на конечную станцию Амелин скупил всю чернику, которую смогли принести женщины, работавшие на железной дороге, и заставил ведрами все рундуки под сиденьями в служебках. Пока мы ехали назад, он все считал, как герой известной сказки, как он будет умножать свои богатства. И действительно, через день в Ленинграде он продал всю чернику торговкам у вокзала в два раза дороже, чем покупал. Они брали по такой цене охотно, потому что сами продавали еще в два раза дороже, причем им не надо было идти в лес и собирать ягоду.
Так прошли июль и август. Я втянулся, и мне работа даже начала нравиться. Иногда я сидел у окна, глядя на пролетающие мимо телеграфные столбы, и думал: «А может, к черту все это? Можно просто работать проводником, не думать ни о каких проблемах…»
К тому же когда я получил свою первую заработную плату за июль, то даже не ожидал, что будет так много денег. Правда, я наработал почти двойную норму часов и мне еще доплачивали небольшие деньги за работу комиссара, но тем не менее получить в те годы больше пятисот рублей в месяц было очень неплохо.
Шел один из последних рейсов. Он у меня оказался вне графика, и я вновь попал в вагон вместе с пожилой женщиной, с которой уже работал в начале июля.
Вечером Евгения Ивановна жаловалась на боли в груди, больше лежала, и я делал все один. Утром, когда я поднял пассажиров и потребовал сдавать постели и готовиться к приезду, она все-таки встала и решила помочь мне напоить пассажиров чаем. Но буквально через несколько минут схватилась рукой за грудь, захрипела и упала на пол. Когда я наклонился над ней, Евгения Ивановна уже не дышала, пульсации на сонных артериях также не было. Я сунул ей подушку под шею и начал делать искусственное дыхание и массаж сердца. В это время в дверях столпилась куча пассажиров, которые пришли сдавать постельное белье. Они начали давать море всяких глупых советов.
Прошло уже почти пять минут с того момента, как Евгения Ивановна находилась в состоянии клинической смерти. Я уже думал, что все это бесполезно, как чаще всего и бывает в таких ситуациях, как вдруг, разогнувшись после серии вдохов, положил руку ей на шею и ощутил легкий толчок под пальцами. Потом еще раз – и Евгения Ивановна шумно вздохнула. Народ за моей спиной ахнул. После паузы, показавшейся мне вечностью, женщина вздохнула во второй раз и повернула голову. Ее зрачки, еще несколько секунд назад полностью расширенные, быстро сужались, и спустя некоторое время она попыталась что-то сказать, хотя говорить не очень-то получалось. Я попросил пассажиров вызвать проводницу из соседнего вагона. Проводница сбегала к бригадиру, и та по рации дала сообщение, чтобы в Ленинграде нас ждала «скорая».
Я с помощью мужчин переложил Евгению Ивановну на сиденье. Она уже почти пришла в себя и шепотом спрашивала:
– Что случилось? Я ничего не помню.
Она по-прежнему жаловалась на боли в груди.
А у меня для оказания медицинской помощи ничего не было, кроме нашатырного спирта. Тут к нам через толпу любопытных пробилась врач, которая достала из сумочки пузырек с таблетками нитроглицерина и дала одну нашей больной под язык. Лучше ей, правда, от этого не стало, но через полчаса мы уже были у перрона Московского вокзала. Бригада «скорой» быстро забрала больную и увезла в стационар.
Так как, кроме меня, иных свидетелей клинической смерти Евгении Ивановны в бригаде не было, то моя возня с ней особого внимания не привлекла. Только бригадир, давняя подруга Евгении Ивановны, высказала мне свою благодарность за своевременную помощь и вызов «скорой». До них даже не дошло, что Евгения Ивановна находилась в клинической смерти и только моя помощь спасла ей жизнь. Зато врач, которая дала нитроглицерин, просидела до Ленинграда рядом со мной, наблюдая за больной и одновременно расспрашивая меня, откуда я такой взялся. Мы поговорили полчаса до прибытия поезда на вокзал. Женщина оказалась заведующей одной из подстанций «скорой помощи» в Ленинграде, и когда мы прощались, она написала мне номер телефона и свои данные, сказав при этом:
– Не знаю, буду ли я еще работать на этом месте через пять лет, но если буду, то можешь смело обращаться ко мне, место для тебя всегда найдется.
На следующий день я пришел в депо, и Амелин обрадовал меня новостью, что руководство местного отделения Октябрьской железной дороги нами довольно и обратилось в университет с просьбой продлить нашу работу еще на сентябрь. А наш ректор, учитывая, что занятия все равно начинаются только в октябре, спокойно на это согласился. Кроме того, у нас теперь будут рейсы на юг, в большинстве своем в Новороссийск, откуда мы станем вывозить детей, находящихся на отдыхе на побережье, и доставлять их по всему северо-западу, в основном в Мурманск.
Я, уже приготовившийся к месяцу безделья, расстроился, но делать нечего, придется работать.
После коротких рейсов, которые у меня были до этого, рейсы до Новороссийска показались намного интереснее. Наш состав на юг шел пустой, ревизоры нас практически не проверяли. Наши кадровые проводники, а за ними и мы, сажали безбилетников сколько могли. В Новороссийске мы успевали немного позагорать и поплавать в море. Зато обратно, когда все вагоны были заполнены детьми, эти трое суток до Мурманска казались бесконечными.
Однажды был такой случай. Мы только проехали «Волховстрой», я прилег после своего дежурства, а Амелин начал работу. Тут двери служебки распахнулись, и улыбающийся Вова пропустил в купе двух молоденьких проводниц, при этом пояснив, что девушки тоже приехали из рейса, сейчас направляются домой и он пригласил их к нам. Девушки были довольны и веселы. Они приехали из Симферополя и везли домой подарки: крымские яблоки и массандровское вино. Бутылка вина сразу оказалась у нас на столе, а купе заполнилось ароматом яблок. Мы сидели втроем, иногда к нам заходил Амелин и, пригубив винца, снова уходил смотреть, чтобы дети не залезли куда-нибудь не туда. Я смотрел на счастливых девчонок и думал, как все-таки иногда немного для счастья надо – просто приехать домой, привезти подарки родным. Девушки не строили никаких грандиозных планов, не пытались изменить историю, они просто жили и радовались этой жизни. Через три часа они, чмокнув нас Вовой в щечку и поблагодарив за приют, вышли на своей станции, оставив в нашем купе запах яблок и хорошее настроение. А я долго не мог заснуть и думал, почему у меня не получается так и почему мне все время что-то особенное нужно получить от жизни…
Все когда-нибудь заканчивается, закончился и наш сезон. Вагонное депо было довольно нашей работой и расщедрилось нам с Амелиным на почетные грамоты. Начальник вагонного депо сообщил, что если мы раздумаем учиться на врачей, то проводниками он нас точно примет. Я представил отчет о работе в комитет ВЛКСМ университета. Там немного попридирались по поводу отсутствия стенгазет, политинформаций, боевых листков и всякой другой ерунды. Я же упирал на специфику работы, дескать, мы были разобщены, работали в разное время, поэтому такая работа проводилась по минимуму. Но благодарственное письмо от начальника отделения железной дороги все эти недочеты компенсировало.
