Заговор - Шхиян Сергей (библиотека книг .txt) 📗
Русское застолье не хуже всяких прочих, имеет свои особенности, скрытые мотивы и законы. Начало его, в отличие, скажем, от грузинской болтливости, состоит в лихорадочной поспешности и немногословности. Оно лапидарно, точно направлено на одну цель, потому праздному зрителю может показаться не очень красочными театральным. Зато содержит много внутреннего напряжения и скрытой динамики. Словно сжимаемая пружина, застолье копит энергию, позже готовую каждую секунду распрямиться и превратиться во что-нибудь необыкновенно прекрасное или ужасно безобразное. Бот тогда и только тогда, станет до конца понятно, что таилось на дне первых двух-трех поспешно выпитых без закуси стаканов: добрые намеренья, злой умысел, мелкое жлобство или истинное величие души.
«Что у трезвого на уме, у пьяного на языке», – учит народная пословица. А на уме у нас всегда столько всякого, что никакой язык, даже пьяный, не может передать сложную гамму внутренних переживаний, обид, высоких порывов и низменных устремлений. Осознавая собственное несовершенство, мы потому и пьем водку, что пытаемся хоть как-то приблизиться к абсолютному идеалу, но не всегда находим к нему правильный путь. Большей частью и вовсе его не находим, а просто теряемся на полдороге. Тогда мы пытаемся не потерять лицо и требуем у окружающих к себе законного уважения. А вслед за этим нас часто ждут пустота и забытье, когда душа и тело начинают жить как бы сами по себе. Душа рвется в высокие сферы, стремится соединиться с космосом, а тело вытворяет такие безобразия, что потом и вспоминать об этом не хочется.
– Выпьем, друг Митя, за наше знакомство, – предложил я первый тост своему новому знакомому. Мы с ним прочно расположились в невзрачном с виду, но чистом внутри кабаке, славящемся своей отменной водкой. Мы сидели за почерневшим от времени и пролитых напитков столом и готовились наслаждаться жизнью.
Митя посмотрел на меня замутненным дружелюбием взором и быстро выпил. Понять его было можно, не каждый день встретишь на улице человека, способного понять твою страдающую, больную от несправедливостей русской жизни душу и, главное, бескорыстно предложить ей самое необходимое лекарство.
– Хороша, проклятая, – после выразительных гримас прокомментировал он качество напитка.
Я отпил пару небольших глотков и согласно кивнул.
– И идет легко, – добавил Митя, кончив принуждать организм удержать в себе первую, самую трудную дозу горячей крови зеленого змея.
– Тогда наливай, – предложил я, доверив новому другу самое ответственное в застолье – следить за полнотой бокалов. – Между первой и второй промежуток небольшой!
– Ты мне сразу понравился, – ответил он тонким комплиментом на великодушное предложение. – Я, как только тебя увидел, сразу понял, что ты – человек!
Доброе слово и кошке приятно. Я на подобное ответил подобным, так что новые пенные чаши мы уже пили за вечную дружбу. Однако в отличие от Мити, я не мог полностью отдаться радости сердечного общения, у меня были совсем другие цели, о которых мой новый приятель даже не догадывался.
После того, как завершился первый этап знакомства, настало время душевной приязни и неспешных разговоров. Митя уже расслабился, стал раскованнее и был не против рассказать мне все самое сокровенное о своей личной жизни.
Однако меня интересовала только его служба у богатой купчихи. Но почему-то именно эту тему он усиленно избегал.
Пришлось налить еще.
– Ты знаешь, кем был мой батюшка? – строго спросил он после третьей кружки.
– Знаю, – ответил я, – он был большим человеком!
– Правильно, – подтвердил Митя, – а знаешь, кто я?
– Тоже знаю, ты мой друг и тоже первый человек. Помоги мне устроиться к вам на службу.
– Тебе? – удивился он. – Ты же служишь, сам говорил!
– Хозяин мне не нравится, – ответил я. – Говорят, ваша хозяйка золотая женщина!
– Верка-то? – уточнил он. – Верка – женщина хорошая, зря наговаривать не буду. Дура, конечно, как и все бабы, но душа золотая!
– Ну, вот и помоги мне к ней определиться.
– К кому? – не понял Митя.
– В твоей хозяйке Верке.
– Это я могу! Мне стоит слово сказать, все будет по-моему. У меня брат, шалишь, не побалуешь! Ты знаешь, кем был мой батюшка?
– А давно ты там служишь? – не отвечая на вопрос, спросил я.
– Где, там? – уточнил Митя.
Мне начало казаться, что я погорячился с бурной прелюдией, зерно порока так неудачно упало на вчерашние дрожжи, что за его густыми зелеными всходами от моего нового друга толку не добьешься. Однако я попытался хоть как-то компенсировать потраченное время и терпеливо объяснил:
– У твоей купчихи, у Верки.
Однако на этот раз Митя ответил быстро и точно:
– Три года. Верка, хотя и дура баба, но душой – золото, а Никанорыч сволочь!
– Никанорыч? – сразу же заинтересовался я новым персонажем. – А он кто такой?
– Ты не знаешь Никанорыча? – искренне удивился он.
– Первый раз слышу.
– Эта сволочь наш управляющий. Давай выпьем а Верку!
– Погоди, я так, как ты, часто не могу. Расскажи лучше о Верке и Никанорыче.
– Это точно, меня не всякий перепьет! – горделиво сообщил Митя, игнорируя или не слыша вопроса.
–Так что Верка?
Митя посмотрел на меня недоумевающим взглядом, но собрался, вспомнил, о ком идет речь, сосредоточился и предложил:
– Еще нальешь, я тебе все как есть предоставлю.
Мне показалось, что еще одна кружка водки совсем лишит моего приятеля трезвого ума и твердой памяти, но я ошибся. Митя выпил и надолго задумался. Потом вдруг заплакал:
– Эх, друг Кеша, знал бы ты, какая у меня жизнь! Брагу не пожелаешь!
Такое многообещающее начало обнадеживало. Митя подпер голову рукой и стал рассказывать то, что мне было интересно, о своей трудной жизни в холопах у глупой купчихи Верки, гаде ползучем Никано-рыче, своих подлых товарищах и тяжелой доле русского человека.
Как обычно бывает, в его рассказе было слишком много личного, понятного только самому рассказчику. Однако повествуя о себе, он невольно создавал общую картину жизни своего закрытого мирка. Кое-что меня удивило. Купеческая вдова Вера, раньше представлявшаяся хитрой, коварной бабой, в рассказе Мити выглядела жертвой прожженного жулика управляющего.
