Дарю вам праздник - Мур Уорд (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗
— На животных… — голос Мидбина был жалобным.
— О, Господи… — прошептал Томас Хаггеруэллс.
Эйс проговорил небрежно — чересчур небрежно, до неестественности:
— Возвращение происходит автоматически. Срок установлен. Еще тридцать секунд.
— Она… — сказал Мидбин. — Это все… — И сел на табурет, свесив голову едва не к коленям.
— Эйс, Эйс… — простонал мистер Хаггеруэллс. — Вы должны были ее остановить.
— Десять секунд, — твердо сказал Эйс.
Мысли у меня все еще путались. Вот тут она была… потом — нет. Как же это? Мидбин прав: на наших глазах она убила себя, и мы ее не остановили. Конечно, прошло уже больше минуты.
Кольцо вспыхнуло, и ослепительно засиял отражатель.
— Удалось, удалось! — закричала Барбара. — Удалось!!!
Несколько мгновений она стояла неподвижно, чувства переполняли ее. Потом вышла из круга и поцеловала Эйса; он легонько похлопал ее по спине. Удушье сдавило мне грудь, и лишь тогда я понял, что не дышал, пока длился эксперимент; я глубоко втянул воздух. Барбара поцеловала отца, потом Мидбина, который все еще продолжал покачивать головой, потом, после отчетливого колебания — меня. Губы ее были холодны, как лед.
Возбужденная своим триумфом, она стала словоохотливой. Расхаживая взад и вперед, она быстро, безостановочно говорила; казалось, она слегка пьяна. От избытка чувств речь ее звучала невнятно, порой она даже глотала слова, и ей приходилось начинать фразу с начала, чтобы сделать ее понятной.
Когда вспыхнул свет, она тоже невольно зажмурилась. В тот же момент она ощутила странную, пугающую невесомость, как если бы у нее вообще не стало тела — к этому она готова не была. Она полагает, что не теряла сознания, хотя был момент, когда она перестала ощущать его как единое целое, оно как бы рассыпалось. Потом открыла глаза.
В первый момент она была поражена, увидев хлев таким же, каким видела его всю жизнь — заброшенным и пыльным. Потом поняла, что действительно переместилась во времени; то, что кругом не было ни машин, ни отражателя, неопровержимо доказывало: хлев еще не превратился в монтажную.
Постепенно она начала замечать, что хлев все же отличается от того, каким она его знала даже в детстве, поскольку, хотя он действительно заброшен, забросили его явно совсем недавно. Слой пыли был не таки толстым, как ей помнилось, свисающая паутина — не такой густой. На полу еще валялась кое-где солома, ее не успели съесть мыши, не успели растащить вездесущие птицы. Подле двери висели остатки безнадежно износившейся упряжи, несколько сломанных удочек и выцветший календарь, на котором, однако, вполне отчетливо были видны цифры: «1897».
Это первое минутное путешествие оказалось и фантастически коротким, и неправдоподобно долгим. Все парадоксы, о которых она старалась не думать до поры, поскольку непосредственно к делу они не относились, теперь требовали осмысления. Поскольку она переместилась во времени в период, предшествующий моменту ее рождения, она могла бы теперь оказаться современницей собственного зачатия; она могла бы наблюдать собственное детство, собственную юность — а, предприняв второе или третье путешествие, смогла бы раздвоиться, расстроиться, как в глядящих друг на друга зеркалах. Бесчисленное множество Барбар Хаггеруэллс наполнило бы один и тот же промежуток времени.
Сотни подобных соображений роились в ее мозгу, пока она быстро, жадно оглядывала этот зауряднейший хлев; для нее он не был заурядным. Ведь именно он первым столь блистательно подтвердил ее правоту.
Тут ее затрясло от жуткого холода, и она засмеялась, стуча зубами; она так тщательно готовилась к перемещению в первое января — а вот прихватить теплую одежду ей даже в голову не пришло.
Она глянула на часы; прошло лишь двадцать секунд. Искушение нарушить данное Эйсу обещание не выходить на первый раз из крохотного круга, ограничивающего рабочий объем Эйч-Экс-1, было едва преодолимым. Страшно хотелось коснуться прошлого, ощутить старые доски стен, убедиться в их реальности не только на глаз, но и на ощупь. Опять мысли закружились бешеным хороводом, и опять секунды стали растягиваться и сокращаться. Миг и вечность слились. Предположим… Но вопросов и предположений были тысячи. Перенеслась ли она реально, во плоти, или то была лишь некая ментальная проекция? Ущипнуть себя? Но что это даст, ведь и щипок может быть проекцией. Могут ли люди прошлого видеть ее — или она лишь дух, переброшенный из будущего? Как много еще надо узнать!
В момент обратного перемещения она вновь ощутила, что сознание ее распадается, и тут вспыхнул свет. Открыв глаза, она увидела, что вернулась.
Мидбин погладил живот, потом — лысеющую голову.
— Галлюцинация, — заявил он наконец. — Вполне объяснимая галлюцинация, обусловленная предшествовавшими событиями. Просто реакция на страстное желание.
— Вы хотите сказать, что Барбара никуда не исчезала? — спросил Эйс. — Разве вы, или мистер Хаггеруэллс, или Ходж — видели ее постоянно?
— Иллюзия, — сказал Мидбин. — Коллективная иллюзия суггестивного порядка, усугубленная общим чувством тревоги.
— Чушь! — закричала Барбара. — Если только вы не собираетесь обвинить Эйса и меня в мошенничестве, вам придется объяснить, что такое «обусловленная предшествовавшими событиями». Ваша коллективная иллюзия и моя индивидуальная галлюцинация слишком хорошо дополняют друг друга.
Мидбин уже вполне восстановил душевное равновесие.
— Это два самостоятельных явления. Они связаны друг с другом лишь своего рода эмоциональным гипнозом. Разумеется, ваше видение есть не что иное, как имеющая эмоциональную природу аберрация сознания.
— А ваше видение? То, что меня здесь не было целую минуту?
— Чувства нередко заставляют нас видеть то, чего нет, и не видеть то, что есть. Вспомните «красные» слезы и тому подобные визуальные ошибки.
— Прекрасно, Оливер. Нам остается только просить вас опробовать Эйч-Экс-1 на себе.
— Эй! Мы договорились, что следующая очередь моя! — запротестовал Эйс.
— Конечно. Но сегодня в круг не войдет уже никто. Завтра утром. Приводи Кэтти, Ходж, если она захочет, но прошу вас не говорить больше никому, пока мы не удостоверимся во всем сами. А то у нас отбою не будет от желающих покататься по знаменательным датам.
У меня не было ни малейшего желания обсуждать случившееся с кем бы то ни было. Даже с Кэтти. Не то чтобы я разделял мнение Мидбина, отрицая реальность происходящего в монтажной; я не видел Барбары целых шестьдесят секунд, и был убежден, что ее рассказ об этих секундах соответствует действительности. Меня привел в замешательство удар, нанесенный ее экспериментом моим предрассудкам. Если время и пространство, материя и энергия — действительно по сути дела одно и то же, как туман, лед и вода, значит, я, по крайней мере, физически, и Кэтти, и весь наш мир — не более, чем иллюзия, как это всегда утверждал Энфанден. Значит, в каком-то смысле Мидбин был прав.
Ни словом я не обмолвился Кэтти, а на следующее утро шел в монтажную словно на шабаш, на некий святотатственный обряд. Похоже, однако, мучился ночью лишь я. Мистер Хаггеруэллс выглядел гордым, Барбара — довольной донельзя, Эйс петушился, и даже Мидбин, по какой-то непонятной причине, был кроток и великодушен.
— Все здесь? — осведомился Эйс. — Я балдею, как лиса в курятнике. Три минуты в тысяча восемьсот восемьдесят пятом. Почему именно там? Понятия не имею. Год, когда ничего не происходило, вот и все. Готова, Барбара?
Вернувшись, он рассказал, что хлев битком набит скотом и птицей, но сам он все три минуты буквально столбом простоял с перепугу, потому что учуявшие его собаки подняли отчаянный лай.
— Это ответ на вопрос о том, перемещаемся ли мы телесно, — заметил я.
— Не совсем, — неожиданно сказал мистер Хаггеруэллс. — Общеизвестно, что собаки — прекрасные медиумы и способны к чисто психическим контактам.
— А! — воскликнул Эйс, вынимая руки из-за спины. — Гляньте-ка вот на это! Думаете, я мог бы его прихватить вашим чисто психическим способом?
