Вернувшийся к рассвету - Ясный Дмитрий (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
— Дима, сыграй, что-нибудь. Ирка с параллельного говорила, что ты замечательно играешь!
— Ирка говорила, что поет он тоже замечательно! Олин, ты ведь поешь?
Спасибо, тебе Настя и волоокая Ирка с параллельного! Большое вам спасибо, сейчас не отстанут. Если на гитаре я играл не плохо, не Хендрикс, разумеется, но и слушать можно без отвращения, то пел ужасно. Голос у меня стал неприятным и жестким, ломким. Таким голосом только призывы с трибуны выкрикивать, а не лирические там-парам, весна-любовь, расстались мы с тобой — закончилась морковь, распевать. Но, петь буду — начну отнекиваться, примут за кокетство, зачем тянуть, в любом случае я в проигрыше.
— Хорошо. Что спеть?
— Про любовь, пожалуйста.
Аля, Аля, а краснеть-то зачем? Ну, попросила спеть, что такого? А вот пунцовые щеки сразу внимание привлекают, и косу так бурно теребить совсем не стоит. Дышать тоже. Хорошее, видать, вино из брусники. Весьегонское.
— Ладно. Про любовь, так про любовь. Баллада об Айвенго и «Утро на реке» подойдут? Вот и хорошо.
Пока пел, я глядел на человечков на поляне. Смотрел на них и удивлялся. Вот, к примеру, девушка Света — добрая, отзывчивая, наивная и практичная. Так и оставалась бы такой, но ведь пройдёт время и доброта куда-то исчезнет, выжженная гипертрофированной практичность. Наивность пропадёт после первых лет самостоятельной жизни и встречу я лет через дцать крупнотелую пробивную бабу с затюканным муженьком. Принцесса Настя окончательно превратится в стерву, высохнет, заимеет темные круги под глазами, язву, закрасит раннюю седину и будет изводить тонны косметики и пускаться во все тяжкие, в тщетной надежде получить частичку любви. Не вижу я её любимой кем-то, хоть что вы мне говорите, не вижу. Как холеную любовницу, как умную жену состоявшегося человека вижу, любимой — нет, не вижу. Макс с помощью родителей добьётся много, потащит за собой Ларина, потом перестроится, перекрасится и скорее всего станет безликим бизнесменом. Пара-тройка магазинов, автомойка или автостоянка плюсом. На будущего олигарха он не тянет — не приучен вырывать из горла и совесть есть. Пока есть. Близнецы…. Ну, у этих дорога одна — в будущие ОПГ, а там как повернётся — либо в могилу, либо пронесёт их, не отстрелят и не закроют, а там тоже ларьки-магазины. Работать они не захотят и не смогут, нет такого понятия в их головах. Чемпионов из них тоже не выйдет — мяса дурного много и глупы. Только наивному зрителю с трибун кажется, что на ринге думать не надо — знай только бей, челюсти чужие с носами круши! Ошибка это, на ринге думать желательно и крайне нужно, а близнецы на это не способны. Аля…. Нет, насчёт Али гадать не буду. Света, Марина, Жанна…. Обычные девчонки, обычное будущее. Дрищ Сафронов…. А хрен его знает, что с ним будет! Будущее мокриц меня не интересует. Меня другое интересует — вот все они здесь комсомольцы, юные, чистые, честные. Говорят правильно, слушают слова правильные. Но делают неправильные дела. Макс, тщательно маскирующийся фарцовщик, Ларин у него на подхвате. Братья Качко выбивают деньги- статья сто сорок пятая, части вторая и третья. Сафронов и Олег что-то тоже мутят, как и остальные, по мелочи. Вроде бы перезаписываю что-то. Остальные девчонки экономят и довольствуются парой рублей заработанных на перепродаже польско-латвийской косметики. Только принцесса Анастасия не марает свои ухоженные лапки. Она у нас спортсменка-гимнастка, красавица и комсомолка, бесспорный лидер среди женской половины факультета, дочь очень обеспеченных родителей. Торговля с большой буквы. Насте не нужно думать о том, где взять деньги на новую блузку или юбку. Но вот такие все разные, они все одинаково презрительно относятся к своей стране и к окружающим людям. Почему? Папа с мамой, так воспитали? Завещали родину не любить? Вряд ли, ярых диссидентов в советской элите никогда не бывало, выбывали и выбивали их из стройных рядов быстро. Сами такими стали? Когда успели, в чём причина? Почему они не могут почувствовать грань, перешагнув которую они становятся обыкновенными подлецами и пустышками? Почему не могут оставаться просто людьми? Для этого ведь так мало надо — не смеяться над другими, теми, у кого нет подобных родителей, не цедить через губу: «Это фирма, а не совок!», не лгать больше необходимого, не ненавидеть свой родной дом. Стараться хотя бы чуть-чуть жить по совести. Не знаю почему. Себя оправдывать не хочу, в чём-то негативном я их превзошел на голову, но вот чего во мне никогда не было, так это пренебрежения к своей стране и к людям. Родину презирать подло, людей глупо. Эти презирают. Недоумки.
— Слушай, Олин, а что ещё знаешь? Только не такое слезливое и р-р-романтическое? И не «Машину» или «Песняров». Задолбало. Сбацай «Ворона» или например «Эшелон». Ну, знаешь: «По этапу идет эшелон из столицы в таежные дали. Не печалься любима-а-я, за разлуку прости меня!»?
Макс, лениво развалившись на лапнике, услужливо нарубленном Лариным, цедил слова, курил и с прищуром смотрел на меня.
— Макс, ты блатняка давно не слушал? Жутко хочется хриплого голоса и задушевных песен о несчастных ворюгах? В маршрутках ещё не надоело? — я неприязненно ответил, задумчивая подстраивая гитару.
— Чего?
О, чёрт! Какой, блин, блатняк! Какие маршрутки! Зачётный прокол. Штирлиц с орденом «Красного знамени» на груди и с парашютом, волочащимся сзади, отдыхает.
— Ничего. Хочешь, на, сам спой свой «Эшелон». Я слов не знаю.
— Давай.
Я протянул гитару Максу, но её перехватил дружелюбно щерящийся и воняющий перегаром Эдик. Ухватил за гриф, потянул на себя. Я вначале напрягся, каменея мышцами, потом разжал пальцы. В глазах Качко затлел тусклый огонёк недоброго торжества.
— Макс, ты погоди минутку, счас я тут разок сыграю, весело будет! — Эдик вопросительно обернулся, Макс поощрительно кивнул, внимательно глядя на меня. Когда успели сговориться?
— Тур! Алла-ра?! Ты, мля, готов к концерту братан?
— Ага! Давай!
Эдуард рванул струны всей пятерней, гнусаво завопил, изображая лающий немецкий акцент:
— Дойчен солдатен! Нахрен марширен! Фойяр коллонен, хальт официрен!
И под его рёв из кустов вымаршировал второй близнец в полевом вермахтовском кителе и плохо очищенной от ржавчины немецкой каске. Протопал к костру, громыхая по земле подошвами «болотников», вспухая жилами на шее, выкинул руку в нацистском приветствии и проорал на всю поляну:
— Да здравствует Коммунистическая Партия Советского Союза! Слава КПСС! Ура! Ура! Ура! Гитлер капут!
И ещё раз на поляне проорался куплет убого исковерканной «Wenn Die Soldaten». Чёрт, так над заезженным всеми и вся текстом ещё не издевались, но человечки смеялись. Смеялись все. Хихикали, давились от смеха, хлопали себя по коленям, ржали в полный голос. Я не смеялся. Я смотрел на этих, этих…. А потом подошел к Артуру и обхватил ладонью гриф гитары, глуша струны.
— Хватит.
— А чё, чё хватит? Тебя чё-то не устраивает, Олин? Тебе песня моя не нравится или лица наши? Ты говори, не стесняйся — мы тебя послушаем! Так оно, братан?
— Яволь, мая командира! Ихь бин внимательно слюйшать! Йя!
Снова смех. Животный, безумный.
— Действительно, Дима, что тебе не понравилось? Капитулирующий немецкий солдат кричит «Слава КПСС!» и «Гитлер капут!». Смешно.
Это Макс. Глаза холодные, внимательные. Тон участливый.
— Очень смешно! Наши мальчики такие смешные, правда, девочки?
А это Настя. Гул голосов состоящий из неразборчивых «ну, да», «точно», «смешно». Только Аля и, как ни странно Ларин, молчат. Ларин побледнел, пальцы сжаты в кулаки, но это он не в драку собирается, это он предательскую дрожь прячет. Аля, Аля, ну что ты так косу — то мучаешь? Всю жизнь ведь растила! Всё будет хорошо, Аля, правда, не для всех.
— Мне не смешно. Нелюди в этой форме убивали женщин и детей, наших отцов и дедов. Матерей. И я не вижу здесь капитулирующего немецкого солдата, я вижу урода, нацепившего фашистские тряпки и этим гордящегося. И ещё я вижу сволочей, одобряющих его мерзкий поступок.
