Возвращение (СИ) - Ищенко Геннадий Владимирович (лучшие книги онлайн TXT) 📗
– Через управление кадрами? – спросил я.
– А тебе не все равно? В округе есть еще такое полезное управление, как политическое. Когда твоего отца демобилизуют?
– Месяцев через девять.
– Если у него будет желание, может продолжить служить, нет – уйдет на гражданку. Квартира останется за вами.
– Переведете двух майоров, – сказал я. – Естественно, квартирный вопрос после демобилизации должен быть решен у обоих. Летом у родителей отпуск, но я бы хотел поехать куда-нибудь на море с Людмилой. Ведомственных домов отдыха на побережье навалом, а вам будет только спокойнее. Я думаю, вам не доставит труда немного подучить меня мордобою. И еще одно. Денег у нас, благодаря моему писательству, достаточно, а скоро будет еще больше. Я бы хотел немного приодеть свою девушку, но есть сложности. Если я заявлюсь к ним со шмотками, ее мать может выбросить их в окно. Кроме того, хотелось бы выбрать что-нибудь получше. Поможете?
– Помогу. Экстерном сдать школу не хочешь?
– Пока нет. И нет большой необходимости, и из-за того, что я и так достаточно выделился.
– И из-за Люси?
– И из-за нее, – согласился я. – У нас все очень серьезно.
– Рано у вас это, – вздохнул он.
– Знаю, – ответил я. – Каждый из наших родителей уже высказался на эту тему, причем именно вашими словами и со вздохом. Вы мне все сказали?
– Вроде все. Да, еще одно: ты должен знать, что все свои поездки и сейчас, и в будущем будешь согласовывать с нами.
– Это понятно, – сказал я. – До свидания. Не нужно вашей машине здесь показываться лишний раз. Пару сотен метров я прекрасно пройду пешком.
Вечером я рассказал родителям о состоявшемся разговоре.
– Нам надо остаться, – сказал я расстроенной маме, – иначе на юг вы уедете без меня. И потом, зря ты туда рвешься. Квартиру нам дадут только через полтора года и все это время придется прожить с бабушкой и дедушкой. Нормально проживем пару месяцев, а потом начнутся ссоры и скандалы. Оно вам нужно? Вокруг степь, постоянные ветра и пыль. Только и того, что Дон, который через двадцать лет загадят. А ловить рыбу можно и в Минском море. Новыми друзьями вы не обзаведетесь, а почти все теперешние получат квартиры в Минске.
– А ты откуда знаешь? – оторопела мама.
– Знаю, – ответил я, решив наконец им все рассказать.
Если у меня все определилось с Машеровым, то большой опасности оттого, что они узнают, кто я на самом деле, я не видел.
– Папа угадал, когда сказал, что в меня кто-то вселился, только этот кто-то – это я сам в возрасте восьмидесяти лет.
Я подробно рассказал о событиях последнего дня моей жизни в тридцатом году.
– Сразу после «заселения» я был тем самым восьмидесятилетним стариком, но потом сознание ребенка начало постепенно менять мое, поэтому сейчас я нечто среднее из нас двоих. Память у меня осталась, но чувствую я себя лет на двадцать, не больше. Я помню все, что случилось за время моей жизни, поэтому представляю для Машерова большую ценность. Именно это я писал в своих тетрадках, а повести были только прикрытием.
– Так повести были не твои! – дошло до отца.
– И повести, и песни, – кивнул я. – По первоначальному плану мне нужно было приобрести известность. План поменялся, но это все равно помогло. Если бы не мое пение, я бы не попал в квартиру Машерова.
– И Москва нужна была для этого? – спросил отец.
– Да, папа. Только это был плохой вариант. Машеров, который должен будет возглавить страну, во всех смыслах предпочтительней. Извините, но я вам не буду говорить о своих делах. Поверьте, ни к чему хорошему это не приведет. И лучше, если Таня вообще ничего не будет знать.
– Люся знает? – спросила мама, которая на удивление быстро поверила рассказанному.
– Знает.
– Так когда мы умрем? – спросил отец.
– Вам лучше этого не знать, – ответил я. – Вы оба проживете долго и умрете из-за того, что медики неправильно поставят диагноз. У тебя не сразу распознают язву двенадцатиперстной кишки, а маму будут лечить от кисты, когда у нее причиной болезни будет герпес. Зная это, я уже могу сказать, что вы к своему немалому возрасту сумеете добавить еще лет по пять.
– А Таня? – спросила мама.
– Я ее переживу на несколько лет, – ответил я. – Из-за сахарного диабета. Я ей, конечно, со временем смогу кое-что подсказать, но, боюсь, это не поможет. Она всегда жила своим умом и не слушала вас, с какой стати она послушает меня?
– И как нам теперь к тебе относиться? – спросил отец.
– А это уж, папа, решать вам. Я как был, так и остаюсь вашим сыном. Больше доверяйте, а в остальном я бы не советовал что-то менять.
– А как же теперь твои книги? – спросила мама.
– Пока больше не будет ни книг, ни песен, – пояснил я. – Не из-за того, что кто-то против. Ни к чему мне сейчас выделяться. Получим деньги за вторую книгу, и я разорву договор с издательством. А песни мы с Люсей будем петь вам. А вот когда Машеров и его команда утвердятся в Москве, тогда посмотрим. Если из-за того, что в результате их деятельности и изменения будущего какую-то хорошую книгу или песню не напишут, это сделаю я. И не обязательно под своей фамилией.
– Родителям Люси что-нибудь будешь говорить? – поинтересовался отец.
– Что-нибудь буду, – ответил я, – а правду боюсь. Если даже поверят, вряд ли обрадуются тому, что их дочь связалась со стариком. Позже, когда мы с ней уже будем вместе, а они меня лучше узнают, они воспримут мои слова совсем по-другому.
– Может быть, ты и прав, – сказал отец. – Я ждал чего-то необычного, но не такого. Если бы ты нам рассказал сразу, я бы ни за что не поверил. И никакие рассказы меня не убедили бы. Слишком много ты читал разной фигни, а язык у тебя и раньше был неплохо подвешен. Скорее всего, повезли бы тебя к невропатологу.
– В таких случаях возят к психиатру, – хмыкнул я. – Потому я вам ничего и не говорил. Да, я договорился, что летом нас с Люсей отправят в дом отдыха. Так что планируйте ехать в отпуск без меня. И еще мне будут нужны деньги.
– Можешь брать, сколько нужно, – сказала мама. – Ты знаешь, где они лежат.
Следующий день был воскресным, поэтому утром я пошел к Черзаровым. Вытурив из комнаты Ольгу, мы в ней уединились, и я рассказал ей и о разговоре с полковником, и о том, что все открыл родителям.
– Боюсь, что твои родители к такой правде еще не готовы. Но что-то сказать все равно нужно. Как ты думаешь?
– Я их знаю, – сказала Люся. – Или не поверят, или поверят и перепугаются за меня. В обоих случаях будет плохо. А насчет перевода сказать можно. Отец, может быть, будет недоволен, а вот мама обрадуется.
Иван Алексеевич недовольства не проявил.
– Если это не твои фантазии, то было бы неплохо. Служить осталось недолго, а осесть все равно собирались в Минске. А теперь и квартиры не ждать. Получается, из-за тебя перетягивают и нас? Дочь, твой жених полон тайн и секретов. Кто бы мне раньше сказал, что с мальчишкой станут так носиться, ни за что бы не поверил. Наверняка твои таланты здесь ни при чем. Ты знаешь, в чем дело?
– Знаю, – сказала Люся. – Но вам не скажу. Запретили мне кому-нибудь говорить, даже вам. Но ничего плохого там нет.
– Хорошо было бы закончить здесь седьмой класс, – сказал я, когда мы одевались для прогулки. – Осталось меньше полутора месяцев. Как-то я не сообразил сказать об этом полковнику. Может быть, сам сообразит?
Отцу сообщили о переводе в середине мая. Днем позже о своем переводе узнал Иван Алексеевич. Через неделю прибыли офицеры, которые должны были их заменить. Несколько дней наши отцы передавали дела, а переезд организовали за неделю до окончания учебного года. Нам пошли навстречу и проставили четвертные и годовые оценки на несколько дней раньше.
– Жаль, – сказала нам Зинаида. – Хотелось бы работать с вами и дальше, но не судьба.
Я ее понимал. В нашей школе каждый класс постоянно обновлялся, и до выпуска в нем почти не оставалось тех, кто начинал учиться в младших классах. А тут еще лишаешься сразу двух отличников. Хоть у меня уже не было прежних отношений с ребятами, все равно расставаться с классом было жаль. Мы решили, что пусть редко, но будем сюда приезжать, тем более что мне, если попрошу, наверняка дадут машину.
