Да, та самая миледи - Галанина Юлия Евгеньевна (чтение книг .txt) 📗
– Десница Господня простерта над ним! – отчеканил Фельтон с яростью. – Он не избегнет кары, которую заслуживает.
Похоже, я здесь, в Англии, совершенно не нужна. Излишне нагадивший собственным гражданам, Бекингэм получит по заслугам и без моего участия, приняв кару либо от католика, который скажет, что уничтожил вымогателя, кровопийцу и развратника, либо от пуританина, который с гордостью пойдет на смерть за то, что убил сатану.
Другое дело, что произойдет это не завтра, значит, Франции не поможет. Вот поэтому придется поторопить события.
Интересно, а как можно подтолкнуть к убийству, если подталкиваемый, похоже, бежит вприпрыжку к цели еще быстрее, чем толкающий? Вот если бы я подговорила Фельтона прикончить седого пастора из соседней деревушки, тогда да…
– О, Боже мой! Боже мой! – возопила я. – Когда я молю тебя послать этому человеку заслуженную им кару, ты знаешь, что я поступаю так не из личной мести, а взываю об избавлении целого народа!
Приятно говорить правду.
– Разве вы его знаете? – прозвучал долгожданный вопрос Фельтона.
– Знаю ли я его! О да! К моему несчастью, к моему вечному несчастью! – простонала я, заломив руки.
Мои страдания не оставили Фельтона равнодушным. Он попытался сбежать к двери.
Чуть он сделал пару шагов, я вскочила, кинулась за ним и вцепилась в его рукав.
– Сударь, будьте добры, будьте милосердны, выслушайте мою просьбу! Дайте мне нож, который из роковой осторожности Винтер отнял у меня, ибо он знает, как я собираюсь его использовать. О, выслушайте меня до конца! Отдайте мне на минуту нож, сделайте это из милости, из жалости! Смотрите, я у Ваших ног, вы запрете дверь и увидите, что я не питаю к вам злого чувства. Бог мой! Ненавидеть Вас… Вас единственного справедливого, доброго, сострадательного человека, которого я встретила! Вас, моего спасителя, быть может!.. На одну только минуту, на одну-единственную минуту, и я верну его Вам через окошечко двери. Всего лишь на минуту, господин Фельтон, и Вы спасете мне честь!
– Вы хотите убить себя? – замер в ужасе Фельтон.
– Я выдала себя! – простонала я и опустилась на пол. А полы, надо заметить, не такие тут и чистые. – Я выдала мою тайну! Ему теперь все известно!.. Боже мой, я погибла!
Фельтон застыл столб столбом. Видимо, слишком много сразу нового. Заклинило лейтенанта. А может, я была недостаточно естественна и он сомневается.
По коридору к нам шел дорогой брат, его шаги я бы узнала теперь из тысячи.
Фельтон тоже узнал и боком, боком направился к двери.
Это еще не все, мой спаситель! Я снова кинулась к нему.
– Не говорите ни слова… – сдавленным голосом прошептала я, – ни слова этому человеку из всего, что я Вам сказала, иначе я погибла, и это Вы… Вы… – и приложила палец к его губам.
В движениях Фельтона появилась так несвойственная ему ранее мягкость. Он деликатно отстранил меня, я с облегчением отошла к креслу и упала в него. От бесконечных падений на пол ныли колени и юбки все были в мусоре.
Винтер, странное дело, в камеру даже не заглянул. Он прошел мимо двери и шаги его затихли где-то в коридоре.
Фельтон, белый, как бумага, и мокрый, как мышь, судорожно выдохнул, когда шаги дорогого брата стихли, и сломя голову выбежал из камеры.
Он быстро удалился в сторону, откуда пришел дорогой брат.
– А! – подытожила я итог нашей встречи. – Наконец-то ты мой!
Оставалось узнать, выдаст он меня Винтеру или нет.
Если выдаст, то Винтер охотно вручит мне нож. Придется пережить несколько неприятных минут, демонстрируя, что я настроена серьезно, чтобы Фельтон поверил. Будет больно и много крови, но, к разочарованию брата, я, увы, выживу.
Но этот путь развития событий маловероятен, лейтенант меня не выдаст, порукой в этом мои ноющие колени.
Вечером дорогой брат решил гарнировать собой ужин.
– Разве Ваше присутствие, милостивый государь, составляет неизбежную принадлежность моего заточения? – поинтересовалась я у него. – Не можете ли Вы избавить меня от посещений, увеличивающих мои страдания?
– Как, милая сестра! – несколько рассеянно ответил Винтер, наливая себе бокал из принесенной мне бутылки испанского. – Ведь Вы сами трогательно сообщили мне вашими хорошенькими губками, которые сегодня так жестоки ко мне, что приехали в Англию только для того, чтобы иметь удовольствие видеться со мной, удовольствие, столь для вас, по Вашим словам, неизгладимое, что ради него решились пойти на все: на морскую болезнь, на бурю, на плен! Ну вот, я перед Вами, будьте довольны.
Длинная речь вызвала у дорогого брата резкий приступ жажды, который он поспешил залить налитым в бокал вином.
– К тому же на этот раз мое посещение имеет определенную цель, – вытер он довольно усы.
Выдал меня Фельтон или нет? Да или нет? Я продолжала что-то жевать.
Винтер придвинул свое кресло к моему, потом вынул из кармана какую-то бумагу и, смакуя момент, развернул ее.
– Посмотрите! – держа бумагу в одной руке, второй он опять наполнил бокал. – Я хотел показать Вам этот паспорт, я сам его составил, и впредь он будет служить Вам своего рода охранной грамотой, так как я согласен сохранить Вам жизнь.
Наверное, братец подумал на досуге перед Ла-Рошелью, а там ведь будут и бои, и очень возможный плен, и мудро решил сохранить меня пока в качестве заложницы перед Его Высокопреосвященством.
Винтер отпил еще вина и продолжил:
– «Приказ отвести в…» – для названия, куда именно, оставлен пробел, – перебил он сам себя. – Если Вы предпочитаете одно место другому, укажите его мне, лишь бы только оно было не ближе тысячи миль от Лондона, и я исполню Вашу просьбу. Итак, читаю снова: «Приказ отвести в… поименованную Шарлотту Баксон, заклейменную судом Французского королевства, но освобожденную после наказания; она будет жить в этом месте, никогда не удаляясь от него больше, чем на три мили. В случае попытки к бегству она подвергнется смертной казни. Ей будет положено пять шиллингов в день на квартиру и пропитание».
Приказ был хорош, только к нему дорогой брат забыл приложить совершенно необходимое дополнение: ошейник и собачью цепь.
Разумеется, совершенно бесполезно спрашивать, документами какого французского суда, он руководствовался, вставляя в свою писанину пассаж «заклейменную судом Французского королевства…».
– Этот приказ относится не ко мне, – холодно сказала я. – Там проставлено не мое имя.
– Имя! Да разве оно у Вас есть? – Винтер налил себе третью порцию.
– Я ношу фамилию Вашего брата, – с удовольствием сообщила я ему.
– Вы ошибаетесь, – возразил Винтер. – Мой брат был Вашим вторым мужем, а Ваш первый муж жив еще. Назовите мне его имя, и поставлю его вместо имени Шарлотты Баксон… Не хотите? Нет?.. Вы молчите? Хорошо, Вы будете внесены в арестантский список под именем Шарлотты Баксон.
Неожиданно пришедшая в голову мысль оледенила мое тело. А не собирается ли он прямо сейчас привести приказ в исполнение. Он уже оформлен по всем правилам?
Подписи и печати на приказе не было…
Значит, пока он имеет не большую силу, чем столовая салфетка.
– Да, да… – меланхолично заметил Винтер, доканчивая бутылку. – Да, Вы ищете подпись, и Вы говорите себе: еще не все потеряно, раз этот приказ не подписан; мне его показывают, только чтобы испугать меня. Вы ошибаетесь: завтра этот приказ будет послан лорду Бекингэму, послезавтра он будет возвращен, подписанный им собственноручно и скрепленный его печатью, а спустя еще двадцать четыре часа, ручаюсь Вам, он будет приведен в исполнение.
Винтер потряс бутылкой над бокалом, но не сумел больше выдавить из нее ни капли.
– Прощайте, сударыня. Вот все, что я имел Вам сообщить.
– А я отвечу Вам, милостивый государь, что это злоупотребление властью и это изгнание под вымышленным именем – подлость!
– Вы предпочитаете быть повешенной под Вашим настоящим именем, миледи? Ведь Вам известно, что английские законы неумолимы в преступлениях против брака. Объяснимся же откровенно: хотя мое имя, или, вернее, имя моего брата, оказывается замешанным в эту позорную историю, я пойду на публичный скандал, чтобы быть вполне уверенным, что раз и навсегда избавился от Вас.
