Время Бесов - Шхиян Сергей (серии книг читать бесплатно txt) 📗
Глава 11
Проснулись мы на рассвете. Даша лежала, вытянувшись под пуховой периной на своей стороне огромной кровати и смотрела в потолок. Когда я открыл глаза и кашлянул, она поскосилась в мою сторону.
— Проснулся? — бесцветным голосом поинтересовалась она, хотя это было ясно и без моего ответа. — А я лежу и думаю, неужели это то, за что мы боролись?
Я понял, что она имеет в виду, но ничего не сказал. Ей нужно было самой разобраться в своем отношении к революции. Стоило нам только начать спор, как она начнет придумывать аргументы, оправдания, частные примеры, которыми, как известно, можно доказать что угодно.
— Но ведь я встречала многих беззаветных борцов, которые не жалели свою жизнь ради блага народа! — не дождавшись ответа, сказала она.
— Революции совершают гении, а к власти приходят негодяи, — повторил я чью-то расхожую сентенцию.
— Но ведь для чего-то это было нужно, не зря же наши товарищи шли на эшафот!
Пришлось опять повторять общие места:
— Когда начинается такая кровавая, масштабная борьба, мало кто себе представляет ее последствия. Все участники хотят своего и надеются, на то, что все будет так, как именно им мечтается. Но в реальности получается, не как хочется, а так, как выходит. Когда ты начала бороться за свободу, какую свободу народа ты себе представляла?
— Равные права и равные возможности для всех людей, свобода, равенство и братство!
— Все это есть и сейчас, только не для всех. Равноправие, как и тысячу лет назад, получается только для избранных. Вы же сами требуете смерти больших старых тиранов, а создаете новых мелких тиранчиков. Ты можешь себе представить, чтобы во время проклятого самодержавия полицейский пристав мог по своему усмотрению казнить граждан, пусть даже преступников? Вы сами выпустили джина из бутылки, и теперь не так-то просто будет его загнать обратно. Сначала самому большому тирану придется вас всех прибрать к рукам или перебить, а потом установить новую диктатуру своих приспешников.
Ордынцева слушала, не возражая. Мне показалось, что такие рассуждения просто не доходят до нее. Она не могла сама перед собой признаться в неправильности жизненного выбора и ждала от меня не отповеди бессмысленности революционной борьбы, как блага для народа, а подтверждения своим романтическим заблуждениям.
— Мне кажется, ты неправильно представляешь конечную цель революционного преобразования общества, — начала задумчиво говорить она, но не успела кончить фразу. После короткого стука в комнату торопливо вошла Капитолина. Она с первого взгляда оценила обстановку, то, что мы лежим на разных краях постели, каждый под своим одеялом и удовлетворенно улыбнулась, только потом тревожно сказала:
— Трахтенберг приехал, свистит, вызывает паром.
Я тут же встал и начал спешно одеваться, потом подумал, что до этого Трахтенберга лично у меня нет никакого дела, и сбросил темп:
— Пусть себе свистит, все равно перевозить его некому.
Женщина всегда есть женщина, как ни встревожена была Капа, она не преминула полюбопытствовать, в каком виде я сплю. Убедившись в наших целомудренных отношениях, успокоилась, предупредила:
— На том берегу есть лодка, он сможет и сам сюда переправиться.
— Вот и прекрасно, пускай переправляется, а я пока проверю оружие. Здесь, кроме винтовки Акима, есть еще что-нибудь стреляющее?
— Есть пулемет «Максим» на чердаке
— Круто, покажете, как туда попасть?
— Пошли, невелик труд.
Я оделся, и Капа повела меня на чердак.
— Я вижу, вам комиссарша нравится, — сказала она, когда мы, согнувшись, пробирались к слуховому окну, у которого и стоял легендарный станковый пулемет на колесах, с водяным охлаждением, да еще и со стальным защитным щитком.
— Да, она хорошая девушка, — ответил я, не уточняя, чем именно мне нравится Ордынцева.
— Может, как человек, она и хорошая, только сухая очень, ни рожи, ни кожи!
Оставив без внимание последнее утверждение, я осмотрел пулеметное гнездо и сам агрегат. Ничего сложного в его системе не было. Вкладывай ленту и строчи, как легендарная Анка-пулеметчица. Огневая же точка была оборудована надежно и с умом. К тому же при ней было запасено шесть коробок с патронами. Воюй — не хочу!
— Отлично, — похвалил я основательность товарищей большевиков. — С такой огневой мощью нам никакой Трахтенберг не страшен!
Мы вернулись в гостиную, где были уже и Даша и Алена, обе, как и вчера, в вечерних платьях.
— Вы готовьте завтрак, — будничным голосом, сказал я, — а я пойду, посмотрю, что делается во дворе.
Ордынцева, вероятно, по образовавшейся привычке, надела на голое, декольтированное плечо свой маузер в деревянной кобуре с узким кожаным ремешком, что смотрелось весьма впечатляюще. Алена выглядела не выспавшейся и подавленной, одна Капитолина никак не проявляла своих эмоций.
Первым делом я навестил узника. Илья Ильич не спал. Он сидел на нарах и, когда я вошел, встал и подслеповато прищурился:
— Товарищ Алексей, я вас предупреждаю, если со мной что-нибудь случится, товарищ Трахтенберг этого так не оставит. Вы ответите за самоуправство!
— Молчи, половой извращенец! — грубо оборвал я его. — Сидишь и сиди, пока пулю в лоб не схлопотал.
Такое обращение его тотчас вразумило, и Опухтин заюлил:
— Ну, зачем вы так, я же из самых лучших побуждений! Вы мне глубоко симпатичны!
— Какое оружие есть в доме? — прервал я это объяснение в любви. — Соврешь, пришью на месте!
В подтверждении серьезности намерений, я вытащил из кармана шинели наган.
Илья Ильич побледнел и отодвинулся в конец нар. Его раздирали сомнения, выдавать ли мне все тайны, но трусость или благоразумие победили.
— На чердаке есть пулемет, — грустно сказал он. — В той комнате, — он показал на выход из камеры, где рядом была еще одна дверь, — динамит и ручные бомбы,
— Прекрасно, — похвалил я, — приятно видеть, что вы одумались и сотрудничаете. Я попрошу Алену, чтобы она принесла вам еды. А пока у вас есть время подумать о своем поведении.
Закончив разговор таким нравоучительным образом, я пошел проверять островной арсенал.
Здесь неплохо подготовились на случай любого катаклизма.
Динамита вполне могло хватить, чтобы поднять на воздух весь дом. Ручные гранаты хранились в деревенском сундучке и были аккуратно переложены соломой.
Засунув на всякий случай в карманы пару лимонок, я пошел посмотреть, что такое реквизировал Опухтин у матроса-перерожденца, из-за чего перессорилось все партийное руководство. Нашу пролетку я обнаружил в соседнем строении, служившим чем-то вроде конюшни и каретного сарая. Похоже, что вчера Илье Ильичу было не до сокровищ царя Соломона, ценности были на старом месте. Я обнаружил обычный картофельный мешок с дребезжащим в нем металлоломом, под сидением кучера. Весил клад килограммов десять-двенадцать, и я не без труда вытянул его из узкого ящика.
В мешке прощупывались какие-то крупные предметы вроде кубков. Смотреть на месте, в конюшне, что там лежит, я не стал, отнес мешок в гостиную. Когда подходил к дому, с берега опять послышался условный свист. В отличие от сигнала Ильи Ильича, он был одинарный. Видимо, у каждого действующего лица здесь был свой иерархический код.
В гостиной стол был накрыт, причем не по-пролетарски, а по-партийному. Алена порадовала нас ветчинами, копченой осетриной, паюсной икрой и обычной деревенской снедью, вроде желтого сливочного масла, подового хлеба и солений. Ордынцева хмуро смотрела на все это «буржуазное» великолепие, но не протестовала, мирно сидела перед тарелками тонкого фарфора и серебряным кувертом. Мешок с ценностями сразу привлек внимание, но я оставил его в углу при входе и, не мешкая, сел за стол. После всякой дряни, которой мы питались последнее время, и суматошного вчерашнего дня, когда не был времени и желания нормально поесть, такое великолепие заставило сжаться оскорбленный желудок.
