Великий поход за освобождение Индии - Залотуха Валерий Александрович (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Иван спал.
Брускин кашлянул громче.
Новиков не реагировал.
Брускин кашлянул так громко, как только мог, но кашель вдруг стал бить его всерьез. Когда Григорий Наумович справился с кашлем, вытер выступивший на лбу пот и выбитые слезы, то увидел, что Новиков уже сидит на топчане и даже скручивает самокрутку.
— Вернулись? — спросил Иван глухим со сна голосом.
— Вернулись, — кивнул Брускин.
И Новиков кивнул.
— А я слышу — оркестр, значит, думаю, вернулись.
— Я пришел вам сказать, что вы свободны. Вы свободны, товарищ Новиков! — воскликнул Брускин с пафосом, но не удержался от улыбки.
Новиков закурил, выпустил дым, посмотрел на свои отметины на стене и мотнул головой удивленно.
— Не ждал я, что так быстро... Значит, уже победила?
— Кто? — спросил, склонив голову, Брускин.
— Мировая революция...
— Пока нет...
— А как же? — Иван непонимающе развел руками.
— Но скоро обязательно победит.
— А как же — свободен? — недоумевал Иван.
— За вас ходатайствовал один человек.
Брускин загадочно улыбнулся. Иван в ответ улыбнулся недоверчиво.
— Разве ж есть такой человек, кого бы Лапиньш послушался?
— Есть.
— Кто ж такой, не знаю...
— Владимир... Ильич... Ленин...
— Не бреши! — Новиков глянул строго.
Брускин посмотрел искренне и серьезно.
— Честное большевистское!
И Новиков вскочил, подошел к комиссару почти вплотную и зашептал в лицо:
— Как он сказал?
— “Передайте мой революционный привет товарищу Новикову”, — процитировал Брускин.
Новиков быстро отошел к оконцу, глубоко затянулся, выпуская дым.
— Мы идем на Индию! — задохнувшись от волнения, сообщил Брускин.
— На Индию так на Индию, хоть к черту на рога, — согласился Иван.
— Ур-ра!! Ур-ра!! Ур-ра!! — разнеслось по округе: корпус приветствовал известие о новом походе.
Новиков выскочил во двор, расправил с хрустом плечи, вдохнул полными легкими свежего весеннего воздуха и сжал зубы и кулаки, не зная, куда девать свою радостную беспредельную силу.
Мимо скакала на белой кобыле Наталья.
— Наталья! — взревел, раздувая ноздри, Новиков.
Наталья осадила лошадь так, что та встала на дыбки и заржала. Наталья улыбалась во весь рот и звонко прокричала:
— Эй, условно расстрелянный! На Индию пойдем?
...Эра стояла откинувшись, прислонясь спиной к наклоненной пальме. Шурка навалился на нее и целовал.
— Не надо, — просила Эра, громко и прерывисто дыша, и прижимала к себе Шурку крепче.
Глаза ее были закрыты, а Шуркины, наоборот, широко открыты. В стеклах его очков отражался огонь костра. Оттуда доносилась дружная и озорная песня:
— Не на-адо... — страстно шептала Эра.
— Хорошо, — охотно согласился Шурка и с усилием высвободился из объятия.
— Знаешь, я сейчас смотрю — и вижу их, — глядя на костер, сказал Шурка.
— Кого?
— Наших. Может быть, они вот так же сидели здесь у костра и пели... Может быть, даже эту самую песню.
Эра громко вздохнула, открыла глаза и выпрямилась. Во взгляде ее на Шурку была досада и даже раздражение.
— У тебя маниакально-депрессивное состояние, ты не находишь?
Шурка не обиделся, он, кажется, даже не услышал.
— Понимаешь, Эра, это какое-то недоразумение... Гигантское недоразумение. Трагическое недоразумение! Это должны знать все, а... не знает никто...
— Ты все это выдумал, Муромцев, выдумал! — закричала Эра.
— Выдумал?! — с ликованием в голосе спросил Шурка.
Озорная песня у костра вдруг сбилась и пропала, а вместо нее донесся строгий начальнический голос Ямина. Шурка и Эра прислушались.
громко запели у костра новую песню.
— Выдумал... — прошептал Шурка. — Эрка, скажи, ты умеешь хранить тайны?
— Конечно, — с готовностью ответила Эра.
— Дай слово, что не расскажешь никому... Даже под пыткой!
— Честное комсомольское! — Она смотрела в Шуркины глаза прямо и искренне.
Шурка вытащил из-под ковбойки завернутую в целлофан тетрадь.
— Это дневник. Его вел во время похода комиссар Григорий Брускин. — Шурка осторожно переворачивал ветхие странички. — Вот! Они здесь были! Именно здесь, в Мертвом городе. Видишь? “23 февр. 1923 года. Мертвый город. Сегодня самый счастливый день в моей жизни. Только не знаю, поймет ли меня Новиков...”
— А кто такой Новиков? — шепотом спросила Эра.
— Не знаю. Пока не знаю. Но он здесь часто упоминается. И еще — Наталья. Мне кажется, он ее любил.
— Новиков?
— Брускин. А может, и Новиков... А вот смотри: “Сталин — это Ленин в Индии”. Что это значит? Я не понимаю! А вот даже рисунок.
Во всю страницу было нарисовано развевающееся красное знамя.
— “31 декабря 1925 года. Они нас не замечают. Теперь заметят”.
Эра завороженно переворачивала страницы и остановилась еще на одном рисунке.
— А это что?
— Понятия не имею...
— А я знаю. Это женщина, — уверенно сказала Эра.
— Женщина?
— Да. Голая и к тому же беременная. На девятом месяце наверняка, видишь, живот какой большой? Ой, Шурка, как интересно! У меня мурашки по спине бегут. Давай покажем Олегу Януариевичу!
Шурка испуганно закрыл тетрадь.
— Ни в коем случае! Он узнает это вместе со всеми!
— С кем со всеми?
— Со всей нашей страной... Со всем народом... Со всем человечеством!
Песня у костра кончилась.
— Муромцев! — закричали оттуда. — Му! Ром! Цев!
Шурка посмотрел на Эру, взял ее за руку.
— Слушай, Эрка, ты можешь спрятать его у себя? Но чтобы никто-никто!
— Конечно, — искренне и уверенно ответила Эра...
Селение Карахтай под Ташкентом.
21 марта 1920 года.
...Кавалеристы вольготно расселись и улеглись на зеленой траве под цветущими персиковыми деревьями. Курили, болтали, смеялись, смотрели в голубое небо. Под одним из деревьев расположилась Наталья. Ее ноги были укрыты красным знаменем с названием корпуса. Золотыми нитками она прибавляла к нему имя Ленина.
За накрытым кумачом столом сидел Брускин. Рядом стояли дед и внук Государевы, похожие друг на друга, благообразные. Дед держал в руках желтые пергаментные листы. Брускин улыбнулся ему и кивнул.
— “Се написах свое грешное хожение за три моря, — торжественно и протяжно, как на церковной службе, стал читать дед Государев. — Поидох от Спаса святаго златоверхаго и се его милостью, от государя своего от великаго князя Михаила Борисовича Тверьскаго и от владыки Генадья Тверьскаго и Бориса Захарьича и поидох вниз Волгою и приидох в Монастырь Колязин ко святеи Троицы живоначальной и к святым мученикам Борису и Глебу; и у игумена благословив у Макарья и у святыя братьи”.
— Чего-то ты буровишь, Тимофеич, вроде по-нашему, а непонятно! — крикнул Новиков недовольно.
— Ты про Индию давай, не в церкви, слава богу, — поддержал Ивана комэск Колобков.
— Тише, товарищи, сейчас будет перевод, — объяснил Брускин.
И, заглядывая в лист, волнуясь, стал переводить Государев-внук...
...Была ночь. Шурка и тот подросток-индиец быстро шли вдоль берега к скалам. В руке подростка была Шуркина “Спидола” и гремела на всю громкость американским рок-н-роллом. Шурка светил себе под ноги фонариком-“жучком”. Индиец выключил приемник и повернулся.
