Сожженные мосты - Вязовский Алексей (лучшие книги txt, fb2) 📗
Я тихо свалил по-английски, не прощаясь. Пора было взяться за объезд выборгских подписантов – теперь я был на девяносто девять процентов уверен в том, что мне удастся добиться амнистии основных фигур. К бабке не ходи – двор войдет в конфликт с новой Думой (уже вошел) – Николаю нужно будет кинуть народу кость.
О том, что опала Распутина не состоялась и он еще больше укрепил свои позиции при дворе, очень быстро стало известно в обществе. Это я понял по увеличивающемуся потоку приглашений на салоны, журфиксы… Питерская аристократия плевать хотела на Великий пост, в моде нынче декадентство и атеизм – гуляли и веселились. И разумеется, все хотели познакомиться лично с новым фаворитом. Составить, так сказать, собственное мнение.
Честно сказать, устраивать шоу для именитых бездельников времени не было, но тут я увидел в пачке письмо от княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой. И выпал в осадок. Это же мама убийцы Распутина – Феликса Юсупова. Княгиня приглашала меня на прием по случаю приезда из-за границы (тоже мне событие!) и интересовалась, не надо ли прислать за мной экипаж.
Я порылся в пачке. Нет, ну чем черт не шутит – вдруг еще есть письма от кого-то из убийц. Например, от депутата Пуришкевича или поручика Сухотина… Вот бы был номер. Но нет, моя паранойя дала сбой. Ничего такого не было.
И что теперь делать? Я повертел приглашение в руках. Понюхал. Надушенное такое. Нет, надо сходить. Посмотреть на своего несостоявшегося убийцу. Он еще, конечно, подросток и на приеме его вовсе может и не быть… Нет, решено. Иду к Юсуповым.
Сам раут проходил субботним вечером во дворце князей на Мойке. У парадного входа была пробка из карет, автомобилей… Толпился простой народ – просто поглазеть на выход аристократов.
– Смотри в оба, – накручивал я Дрюню. – Тут что угодно может приключиться. Ежели я через час-другой не выйду, начнется какая-нибудь дурная суета – беги за нашими.
– Все понял, отче… – покивал парень. – Буду смотреть в оба, шага не отойду от дворца.
На входе я показал приглашение от княгини, дворецкий меня с поклонами проводил в «ожидательную». Это был зал, сплошь увешанный картинами.
Старые голландцы соседствовали с пейзажами Ротари, Сурикова. У Юсуповой явно был неплохой вкус.
Большие двери открылись, в зал вошла сама княгиня в сопровождении разодетой свиты. Бриллианты слепили глаза, запах разнообразных духов валил с ног.
Зинаида Николаевна оказалась хоть и состарившейся, но все еще очень красивой женщиной. Тонкие губы, лучистые глаза – я глядел и не мог наглядеться на нее.
А вот Юсупова моего взгляда явно испугалась. С хрустом сжала веер, побледнела:
– Очень рада вашему визиту, Григорий Ефимович, позвольте представить вам…
– Пустое, – махнул я рукой, – все одно не запомню.
Свита глядела на меня во все буркала, пора было начинать шоу.
– Это что за похабель?! – ткнул я пальцем в картину, на которой голую женщину ласкал сизый лебедь.
– Это Леда и лебедь… – глаза княгини расширились. – Копия Рубенса кисти Клевера. Я привезла ее из Европы и…
– Гляди, какой срам по стенкам развесила, – не дал я договорить Юсуповой, – от беса это у тебя, от беса!
– Что вы себе позволяете?! – ко мне шагнул статный мужчина в военной форме, с аксельбантами. – Вы…
– Заткнись! – рыкнул я на защитника. Тот покраснел как рак, стал хватать воздух губами. – Смотри у меня, княгинюшка! Я эту твою бесовщину прикрою. Разом!
Я перекрестил Леду в районе женского лона. Лебедь косил на меня правым глазом.
– Если вам претят такие картины… – Юсупова растерялась. – Я велю убрать ее на чердак.
– Убери, и поскорее. Иначе быть проклятой. – Я повернулся к свите. – И вам всем быть проклятыми, что смотрели на блудодейку и подхихикивали.
Аристократия впала в ступор. Еще никогда с ними так никто не говорил.
– Григорий Ефимович, изволь пройти в музыкальный зал, – Юсупова решила сгладить ситуацию. – Там и угощения уже рядом накрыты.
– Ну пошли, коли зовешь. – Я подхватил княгиню под руку, потянул за собой. – Молишься ли? Пост блюдешь?
Тут главное не сбавлять темпа и не давать свите прийти в себя. Иначе кликнут слуг и выкинут меня из дворца.
Юсупова что-то лепетала, мы быстро шли по коридорам и анфиладам.
В зале было накрыто несколько круглых столов. Аристократия сидела вокруг, дула чай из сервизных чашек. Я глазом выхватил знакомое лицо. Анечка! Танеева. А рядом очень похожий на нее мужчина. Отец?
– И ты тут? – я оставил Юсупову, сел за стол к Танеевым. – Чаёк лакаете? Ну пейте, пейте. Чаек – травка святая, пользительная.
Я сам налил себе из фарфорового чайника с вензелем.
В зале царило полное молчание. Даже музыканты перестали наигрывать Шуберта.
– Нехорошо живете, нехорошо… – я кивнул на восточные сладости, что были разложены по тарелкам. – Чай пост ныне, а вы оскоромляетесь. Нешто так жить можно?
– А как можно? – проскрипел Танеев – пожилой, седовласый мужчина лет шестидесяти.
– Токмо по любви! – поднял я палец, повернулся к Юсуповой – А где твой муженек да сынок?
– Муж сейчас в Москве. – Княгиня присела за соседней стул. – Сын, Феликс, в гимназии Гуревича. Скоро будет дома.
– Феликс? Что за имя не русское… – я вылил чай в блюдце, стал прихлебывая пить. – Познакомь меня с ним. Авось перекрестим на что-то доброе. Как тебе имя Федот?
Вокруг нас образовался уже целый круг аристократов, жадно внимающих моему шоу.
– Или Федот, да не тот? – засмеялся я, подмигивая покрасневшей Танеевой. – А ты что, Анечка? Нашла ли мужа?
– Я попрошу вас! – Танеев вскочил на ноги, обратился к Юсуповой:
– Зинаида Николаевна это переходит все границы! Мы уходим.
– Да подожди ты уходить! – я тоже встал, силой усадил Танеева обратно на стул. – Только началось веселье-то… Матушка, княгиня, где у тебя тут нужник? Надо бы справить дела.
– Это там, – пролепетала Юсупова, указывая рукой в сторону выхода.
Бухая сапогами, я направился к выходу, но как только оказался в коридоре, направился не в туалет, а обратно в портретный зал. Заглянув внутрь и не обнаружив там слуг, я чиркнул быстро спичкой, подпалил то место на картине, которое крестил. Тут же задул разгорающийся огонь. Получилось большое темное пятно. Прости меня, Клевер. Прости меня, Леда. Картину жалко, но Россию еще жальче.
Поправляя рубашку, вернулся обратно в зал.
– Ну и сортиры у вас тут… Поди крестьянин лошадь может купить себе за такую фаянсовую вазу.
Юсупова страдальчески вздохнула, дамы закатили глаза. Ко мне опять направился насупленный военный. Сейчас будут выкидывать.
Спасла меня Танеева. Она первая подошла, попросила благословения. Я перекрестил ее, взял под локоток как княгиню:
– Что же, Анечка, сватают тебя?
– Да, отче, – Танеева оглянулась на отца. – Но никто не люб мне.
– Бывает, – покивал я.
– Что же мне делать? Вы обещали помочь.
И правда, что же ей делать?
– Вижу так, что ты Иисусова невеста.
Танееву нужно было сплавлять подальше от трона. Это сейчас она девочка-припевочка. Но как выйдет замуж, наберет силу, жизненного опыта…
– Не хочу в монастырь! – надула губки девушка.
Я увидел, как к Юсуповой протиснулся с тревожным лицом дворецкий, что-то начал шептать ей. Ясно, обнаружили картину. Пора было закругляться.
– А когда бабу на Руси спрашивали? – громко и грубо ответил я Танеевой.
Та покраснела, ко мне опять направился военный.
– Как обгорела? – ахнула Юсупова на весь зал.
– Что случилось?
– Кто обгорел?
Народ пооткрывал рты.
– Картина… Ну та, Леда с лебедем. Загорелась! – Юсупова в страхе смотрела на меня.
– Вот она Божья кара! – я поднял палец. – Господь поборол беса в этом доме. Боже! Помилуй нас, грешных.
Я перекрестился, многие повторили за мной.
«Эффект Юсуповой» надо было закрепить. И сделать это на какой-то дружественной территории. Чтобы без риска выкидывания вон. И я отправился на прием к Федору Федоровичу Палицыну. Тем более начальник Генерального штаба не поленился лично телефонировать и позвать.
