Книга Розы - Кэри Си Джей (серии книг читать бесплатно .TXT, .FB2) 📗
Ниже этого не было ничего.
Классы периодически менялись: например, когда женщина становилась матерью или, наоборот, не могла ею стать. Женщины регулярно проходили фильтрацию, переоценкой занимался целый отдел службы по делам женщин. И все же раз наклеенный ярлык определял дальнейшую судьбу. Для каждого занятия существовал определенный класс. Ограничения, касающиеся пайка, одежды и жилья, усугубляли различия. Без мяса, свежих фруктов и овощей фриды и греты чахли, дурнели, их цвет лица приобретал землистый оттенок, а почтительность становилась второй натурой. Никто не спрашивал, к какой категории относится женщина — лени, грета, маг-да, — это становилось ясно с первого взгляда. Гели, благодаря щедрому пайку и неизнурительной работе, шагали бодрее, с поднятой головой и казались выше остальных ростом. Карточка гели была выигрышным билетом.
В тот день, когда девушки вышли из здания с документами женщин класса I (А), Хелена с тихим возгласом восторга обняла Розу.
— Хочешь, пойдем сфотографируемся? — спросила она.
Уже появилась традиция: те, кому посчастливилось стать гели, фотографировались перед статуей настоящей Гели, недавно воздвигнутой на набережной. Там постоянно дежурили фотографы с мгновенными камерами, предлагающие всем желающим сделать фото в день классификации.
— Пойдем.
С этого дня девушки стали подругами.
Розе и Хелене повезло. Некоторые молодые женщины, чьи шансы чего-то добиться в жизни резко снижались после классификации, теряли голову и начинали бесчинствовать, рыдать, кричать и бросаться на охранников. Истеричек мгновенно выводили, после чего их кастовый уровень дополнительно понижался в наказание за антиобщественное поведение.
— Так что же случилось? — тихо спросила Роза. — Одна из девушек?
— Видимо, мужчина. Спокойно зашел внутрь и застрелил охранника.
— Озлобленный отец?
— Нет.
— Кто же?
— Я слыхала, это был, ну… один из них.
Хелена вскочила и подхватила сумку словно с облегчением, что доехала наконец до своей остановки.
— Пора бежать! До завтра!
И она продефилировала вниз по лесенке под завистливыми взглядами остальных пассажирок.
Через две остановки Роза вышла из автобуса на полутемную улицу.
Несмотря на то, что в элитных зонах сохранилось уличное освещение, работало оно строго по графику, и сейчас, в шесть часов вечера, до того момента, когда тусклые лампы в ореоле вечернего тумана забрезжат во мгле, оставалось еще несколько часов. Роза ничего не имела против, скорее даже предпочитала полумрак. Сумерки скрывали очевидное днем безобразие: выщербленные тротуары, трещины на стеклах, бледные, изможденные от неполноценного питания лица. А еще при слабом ночном освещении сквозь грязные кирпичные здания и мощеные переулки проступала история. Полукруглые окна над древними узкими дверями и блеск витражей переносили Розу в другую эпоху. Иногда она даже позволяла себе пофантазировать, что путешествует во времени назад, в годы до Союза и даже в викторианский период.
Но тут же одергивала себя.
«Ностальги-криминалитет» — преступная ностальгия. Любые намеки на то, что прошлое лучше будущего, строго запрещались законом. «Сентиментальность — враг прогресса», «Память подводит». Эти фразы знал наизусть любой, даже самый нерадивый школьник.
В Союзе не поощрялись размышления о прошлом, вне рамок предписанных протектором представлений: надлежало воспринимать историю как мифы и легенды, как Историю с заглавной буквы, вроде библейской.
Когда Розе только выделили жилье в Блумсбери, название показалось ей смутно знакомым, но она не сразу поняла почему. Только позже девушка припомнила, что когда-то существовала Блумсберийская группа, кружок подрывных элементов, которые жили там несколько десятилетий назад и занимались дегенеративным искусством. Насколько она помнила, вожаков кружка арестовали вскоре после создания Союза, а их дома передали гражданам высших классов. В число которых посчастливилось попасть и ей.
Из открывшейся двери паба вырвались сноп света и застарелый пивной запах. На улицу вышла парочка магд, разговор которых звонко разносился в вечернем воздухе.
— Говорит, не могу найти мужчину, хоть тресни. А я ей: на континент перевестись не пробовала? Для таких, как ты, там большой выбор. Как она на меня посмотрела — не поверишь!
Поравнявшись с Розой, они инстинктивно замолкли и, согласно предписаниям этикета, уступили дорогу.
Роза толкнула дверь в свой подъезд. В вестибюле, пол которого покрывал линолеум, стоял ветхий столик с пестрой россыпью писем и листовок. На стене висело объявление, гласившее: «Женщинам III–VI классов после 18:00 вход воспрещен».
В воздухе стоял кислый запах, и Роза невольно попыталась разделить его на составляющие. Похоже, помимо всегдашних капусты и мастики для пола, присутствовали вкрапления уксуса и жареной рыбы. Опасный запашок. В отсутствие мяса граждане иногда поддавались искушению выловить ужин в Темзе. Хотя рыбная ловля без разрешения запрещалась, голод и нужда пополнить чем-то скудный паек часто толкали рыбаков-любителей попытать счастья под покровом темноты. Как правило, их обнаруживали патрули, притаившиеся под опорами мостов или в тени деревьев на набережной, а потом трупы рыбаков плыли по реке вместе с остальными отбросами общества: самоубийцами, отчаявшимися женщинами и пьяницами. Однако даже если удавалось ускользнуть незамеченными и приготовить свой улов, все равно оставался риск, что бдительный сосед или дворник обнаружат преступника по запаху.
Включив свет, Роза захлопнула за собой дверь и прислонилась к ней спиной, оглядывая свое скромное жилище: кровать, стул, отделенный перегородкой кухонный закуток с плиткой. Потрепанные фотографии Лондона при старом режиме: зеленый сквер с прихотливой оградой, разукрашенные витрины магазинов, фургоны с рекламой хлеба, колбасы и чая. Затертый оранжевый коврик на полу перед газовым камином, а у окна — шаткий, изъеденный древоточцами письменный стол, сидя за которым можно обозревать верхушки платанов на Гордон-сквер.
Мебель была дешевой. Теперь не только она, но и все остальное, включая одежду и еду, изготавливалось из копеечного сырья. Лучшая древесина — дуб, ясень и вишня — отправлялась куда-то на континент, как и качественные продукты, и строительные материалы. В Союзе приходилось довольствоваться тем, что оставалось.
Роза не огорчалась. Собственная отдельная комната — уже роскошь.
Бросив в чашку пакетик с чаем, оставленный утром сушиться, она поставила на плитку чайник. Затем, приготовив себе чай, сунула в газовый счетчик союзную марку, скинула туфли и уселась в кресло, поджав под себя ноги. И только теперь, глядя на дрожащие фиолетовые огоньки медленно разгорающегося камина, позволила себе задуматься о том, что, словно навязчивая тень, преследовало ее весь день.
Зачем ее вызывает комиссар по культуре?
Тучный, краснолицый, подверженный внезапным припадкам ярости комиссар Герман Экберг своим скверным характером был обязан отчасти наследственности, а отчасти — несчастному случаю на конной прогулке в Гайд-парке: тогда он повредил позвоночник, в чем винил всю Англию.
Комиссар по культуре протектората Экберг подчинялся непосредственно Йозефу Геббельсу, президенту Имперской палаты культуры в Берлине. Когда рейхсфюрера СС Гиммлера сделали преемником Вождя, после предательского бегства Геринга в Россию в 1945 году, в Министерство культуры внедрили сотрудников СС, которым совершенно не подходила такая работа.
Экберг яро ненавидел свою должность. Не скрывая обывательских взглядов, он презирал искусство, музыку, не говоря уже о литературе и театре, и, как некогда римляне, считал Англию захолустными задворками Империи. Омерзительная еда, еще более омерзительная погода — однако политическая ситуация, сложившаяся с созданием Союза, требовала проявлять к работникам хотя бы видимость уважения, не полагавшегося представителям других покоренных народов.
По всем этим причинам Экберг постоянно пребывал в дурном расположении духа.
