Полудержавный властелин (СИ) - Соболев Николай Алексеевич (книги без сокращений .txt, .fb2) 📗
Я отложил вощаную табличку с записями и сделал приглашающий жест рукой. Монашек засуетился, с с трудом скрутил туго сидевшую крышку футляра и бережно вынул сверток.
Через минуту, ползая на четвереньках, он раскатал полотнище пергамента невероятных размеров — примерно два на два метра. Я обалдело прикинул, с какого же слона содрали эдакую шкуру, прежде чем понял, что она сшита из отдельных листов.
Это была карта.
Очень странная и сильно средневековая — ее очертания никак не желали совпадать с моими представлениями о географии материков. Мало-помалу я сообразил, что север на карте внизу, что странные выступы это береговая линия, на которой я с трудом опознал квадратную Малую Азию, треугольную Испанию, круглую Англию… Изображенное старательной рукой неизвестного картографа Черное море щеголяло полным отсутствием Крыма, а вдвое большее Каспийское, наоборот, обзавелось четырьмя безымянными островами немалого размера.
Да, полна чудес могучая природа… Никогда не слышал о том, что карты такого размера и качества водились на Руси. Впрочем, у нас за века войн да и просто пожаров столько сгорело, сгнило или погибло — не сосчитать. Может, в некоем монастыре просто порезали этот циклопический пергамент на страницы, соскоблили чертеж, и написали поверх новую книгу, вот и не дожил до моего времени уникальный артефакт.
— Аще прочие страны у Океана лежат, откуда до края света рукой подать! — возгласил монашек с полу, расправляя края карты. — Господь же Бог Вседержитель Русь Святую в средоточие мироздания поместил!
Я с любопытством рассматривал творение, скорее всего, араба — уж больно подробно карта показывала Ближний Восток и вообще страны ислама. Но надписи сделаны кириллицей, правда, поверх затертых латинских, кое где забытых или проглядывавших сквозь новый текст. Я нашел Киев, Новгород, Колывань на берегу Балтики и даже Самарху, но решить, Самара это или Самарканд, не смог, уж слишком вольно располагал объекты автор. Вильно же, Москва и Владимир отсутствовали.
Монашек тем временем воздел себя на ноги и продолжал:
— То знамение есть, что из Руси, между немцы и татары сущей, свет христианства на иные языцы изольется!
— Это как же? — не удержался я.
— Созиждить киновию[i] великую в Нижнем Новгороде и подвижниками истовыми населить! — глаза монашка загорелись, седые пряди снова полезли наружу. — Числом не менее тьмы, сиречь десяти тысяч! Оной обители льготу дать, дабы завела корабли дюжие в числе великом!
— Зачем? — с веселым любопытством спросил Никула.
— До моря Хвалынского спуститься и дале в Океан! — монашка, судя по всему, не смущало, что карта не показывала никаких выходов из Каспия в другие моря. — Монасям татар крестом и мечом в истинную веру обращать!
Однако, размах. Тут и войско в три тыщи замучаешься собирать, а ему сразу духовно-воинский орден в десять тысяч подавай!
— Что, всех обращать? — иронию Феофана можно было хлебать ложками.
— Всех! — решительно ответил монашек и поскакал вокруг карты, тыкая пальцем в нарисованное. — Обители вниз по Волге и по брегам моря ставить, до Персии и индийской страны, и святой крест водружать!
Речь его все убыстрялась:
— Тамошних татар, мунгалов и парсов обратить! — он сигал от края к краю карты и решительно разворачивал картину вселенского православия.
— Через Тферь и Плесков на немцы ливонские обратится! Новгород в корысти погрязший минуя! И тамо же новые обители ставить!
— Гм. А ты уверен, что ливонцы примут православие? — спросил я, еле сдерживая смех.
Монашек словно взорвался, патлы его вздыбились и, кажется, слегка приподняли скуфейку:
— Коли мы турцев и парсов к свету истинной веры с Божьей помощью направим, во всем христианском мире воссияем! Всякой за честь к нам на поклон прийти почтет! Для чего новообращенных христиан из индейской и персидской земли с собой в земли немцы и чуди и свеев привезть!
Остапа, что называется, несло, Никула уже давно исполнял фейспалм, давясь от смеха, Феофан же прикрылся аналоем с разложенной на нем книгой и оттуда подвывал — тихо, но явственно. Бьюсь об заклад, оба наверняка проклинали момент, когда им пришла в голову мысль представить монашка князю.
— Тамо, когда осильнеем, на юг и вдоль моря Черного путем святого апостола Андрея в древнюю Таврику, откуда помощь василевсам подать и над Святой Софией крест укрепить! И безбожных агарян, Царьград утесняющих, под омофор вселенского патриарха вернуть, купно с Болгарией и Сербией! Православный крест над Святым Иерусалимом вознести! Гроб Господень освободить и тем еретических латинян и папежников попрать!
У меня уже темнело в глазах и горчило во рту, а монашек тараторил, как заведенный, словно заранее написал и отрепетировал речь и теперь выдавал ее, перескакивая с одного на другое и разворачивая перед слушателями эмоциональную картину торжества православия. Иоанн Златоуст, прости, Господи…
— Идти за Камень! — вещал проклятый инок, — Тохтамышев улус крестить, до царства пресвитера Иоанна досягнуть и дале нести слово Божие в Чинскую страну и Китай! Силян-остров[ii]…
Но тут, пошатываясь, я шагнул в сторону и плюхнулся на лавку:
— Как звать-то тебя, отче?
Монашек, перебитый на середине тирады вздрогнул, обвел палату ошалевшим взглядом, словно возвращаясь из транса, и с поклоном сообщил:
— В постриге брат Амфилохий.
А Никула добавил:
— Глуздырь Окаянный, во святом крещении Кондрат, с нижегородского посада…
Сил хватило только на то, чтобы махнуть в сторону двери:
— Ступай…
Монашек дернулся было собрать карту, но рынды, угадав мое состояние, уже подхватили его под локотки и вынесли в передние сени.
Часы Лазаря дважды отбили четверти, прежде чем мы проржались.
— Юрод, — тонко стонал в углу Феофан.
— Уморил, краснобай языкастый, — вытирал слезы Никула.
— Чертеж сберечь, — вот хрен я кому такое сокровище отдам, — монашка в Пермскую епархию, на покаяние, пусть там язычников крестит, узнает, каково на деле. Ох, Чинская страна, Силян-остров…
Книжники хрюкнули, но таки нашли в себе силы продолжить наши высокоученые занятия, хоть и не сразу. Пришлось затребовать умывальные кувшин, таз и полотенце, дабы привести себя в порядок.
— О прошлом годе, как кесарь Жигмонт[iii] помер, — размеренно заговорил Феофан, — корону Венгрии, Германии и Чехии унаследовал Альбрехт из рода Габсбургов….
О, знакомая фамилия!
— Оный Альбрехт таборитов чешских под горой, Синаем именуемой, разбил и вождя их, Ивана Рогача, до Праги привезя, лютой смертью казнил.
— То мне ведомо, и что латиняне гуситов преследуют, тоже — людишки оттуда к нам бегут и бегут, не убоясь замятней в Польше и Литве.
Там, как Дима Ягайлу на ноль помножил, шла непрерывная склока — у литвина остались только несовершеннолетние наследники, к тому же, они не имели кровного родства с древней династией Пястов. А вот Земовит Равский как раз из мазовецкой линии Пястов и происходил — ну чем не король? Фридрих Бранденбургский тоже неплох, тем более он, будучи женихом Ягайловой дочки, десять лет прожил в Польше и стал вполне «своим». Короче, там вопрос престолонаследия потихоньку скатывался к гражданской войне. Глядишь, и мы чего в этой мутной воде выловим.
— Вы, отцы, о дальних странах обещались. Давайте посолонь, с восхода начнем.
Никодим просмотрел вощаницы, выбрал одну:
— В далекой империи Мин, что в Чинской стра…
Мы с трудом подавили рвущиеся наружу смешки.
— ох… прости, Господи, нас грешных… сменился император. Его повелением столица перенесена в Канбалык, ныне именуемый Бейпин и там Пурпурный Запретный город построен. Град сей чуден — дороги золотыми кирпичами мощены, а дома печей не имеют…
Ну, насчет «золотых кирпичей» наверняка привирают, не помню такого в Запретном городе, там даже здоровенные чугунные котлы, некогда позолоченные, ободрали в ходе японских, гражданских и бог весть еще каких войн. А так-то ханьцы в своем стиле — громадный комплекс, ров шириной метров пятьдесят, стена, ворота, за ними прудики, садики, сотни зданий, перетекающие один в другой дворы, нигде ничего похожего не видел.
