От Каина (СИ) - Верт Александр (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
− Адаме?
− О первом настоящем человеке, рожденном на земле.
− О Каине? − удивился старик.
− Да, о нем.
Но старику нечего было сказать. Проклятый богом человек никогда не был ему интересен.
− Писание называет его первым грешником, − сообщил мальчишка и впервые перестал улыбаться и заговорил серьезно: − Его имя означает − творец, а суть его в самом грехе, ибо именно он − тот самый запретный плод. Первым на земле родился грех, а вместе с ним душа, и жизнь, и смерть. И если честно, он сам...
И тут он рассмеялся, заставляя завороженного человека вздрогнуть. Иван почти поверил этому серьезному тону, уносившему его куда-то далеко от этого времени, но тут же рухнул обратно, чувствуя, как леденеет нутро от жесткого взгляда.
− Когда люди лишились рая, они оказались в страшном мире.
Мальчишка коснулся тетради, и птица на листе вновь ожила. Она расправила крылья, вытянулась и вдруг оказалась странным существом. Таких Иван видел в альбоме у маленького внука. Тот всегда называл их "псеродашкелями" и радостно бегал по комнате, раскинув руки, словно крылья.
Собеседник усмехнулся одним уголком губ, словно что-то задумал. Это настораживало старика. Он сразу пожалел, что вспомнил дорогого ему малыша в беседе с кем-то дьявольски ужасным.
Мысли и подозрения человека были смехотворны, но развеивать их бессмертный ребенок не спешил. Страхи людей давно были не новы и не могли удивить его, потому он спокойно продолжил свой рассказ:
− Первым на земле оказался Адам. Не знаю, как это было, но посмею предположить, что он был в ужасе.
Тем временем картинка на листе жила своей жизнью. Там были созданы поля и горы, высокие папоротники и древние существа, блуждающие в этих красотах. Зато человек, одиноко стоявший средь всего это великолепия дикой природы, как маленькая букашка, спешил забиться в какой-нибудь угол.
− Адам мог бы и умереть от своего бездействия, но он знал, что скоро подле него будет Ева, потому отец человеческого рода начал действовать.
Человечек на рисунке засуетился, поспешил в горы, где не было страшных существ, но был лес и были плоды, годные для еды. Он строил хижину, а рассказчик молчал, внимательно наблюдая за старательным человеком. Когда же рисованный Адам смог построить подобие первого дома, он встал в позу и облегченно вздохнул. Тогда из хижины вышла женщина с большим животом, явно готовая к родам.
Бледная рука легла поверх изображения. Старик застыл с вопросом на устах, которому дать волю не решался.
− Да, Каин был зачат в раю, а Авель на земле, − тихо и сухо сообщил рассказчик. − Этот факт был бы неважным, если бы Ева не была...
Он осекся, посмотрел на Ивана и внезапно сменил тему:
− В чем, кстати, грех Каина?
− Убийство.
− А как же зависть? Жадность? Ложь?
− Ложь? Разве он врал?
− Он врал и делал это так упоенно, что сам часто верил в эту ложь.
Рука открыла тетрадь. Ночь спрятала хижину, и тьма этой ночи слилась с темнотой комнаты...
Глава 4
Глава 4 - Бог, которого нет
Он открыл глаза, чувствуя, как по босым пяткам скользит прохлада. Поежившись, он резким движением прижал к груди колени и обнял их в надежде хоть немного согреться. Это не помогало, потому он с силой закрыл глаза, буквально запрещая себе видеть этот мир. Слишком часто он не спал ночами. Слишком часто его ругали за это, и потому он приказывал себе спать, отчаянно дрожа. Но холод сильнее дремы, особенно когда живой разум пытается понять, почему этот ночной холод всегда тревожит его одного.
Так нельзя было уснуть и потому он сел на своей деревянной кровати. Пол показался ему теплым. Этот удивительный факт заставил его сразу же потрогать привычно ледяные ноги. Было в этом влажном холоде что-то утешительное для робкого ребенка.
По телу ходила дрожь, хоть и не было уже того промозглого чувства, что мучило его мгновение назад. Оно отступило, но на смену ему пришло какое-то другое, от которого наворачивались слезы. Он до боли сжимал кулаки, но не плакал. Отец говорил ему постоянно:
− Ты мужчина, Каин. Не смей плакать.
Однако Авель давно достиг того возраста, когда тоже должен именоваться этим страшным словом «мужчина», но почему-то его так никто не называл.
«Ты старший, ты должен», − звучало все чаще, а Каин в свои двенадцать не понимал, что такое «должен», но чувствовал, как ложится тяжесть на его грудь каждый раз, когда он слышит это слово.
«Я должен», − пытался сказать он себе, но шепот комом застрял в горле.
Все спали, а его дрожь не думала униматься. Отец с матерью лежали рядом, а младший с ними, пристроившись как раз меж родителями. Каин был уверен, что им тепло, но ему от этого становилось только холоднее.
Спать он уже не мог, сидеть и мерзнуть тоже, но встать не решался, боясь в очередной раз разгневать отца. Это было даже странно, он с восторгом забирался на самые высокие деревья, наблюдал за опасными животными долины, подбирался к некоторым из них непозволительно близко, а потом улыбался, даже если получал раны. Шипел от боли, но улыбался, ведь приключения стоили того. Однако с холодным взглядом отца все было иначе. Когда тот смотрел на него свысока, чуть прищурившись, внутри у мальчика все сжималось, да так сильно, что даже дышать становилось трудно. Он всегда подчинялся, но рядом с покорностью жил протест, словно внутри этого ребенка была создана дамба, именуемая воспитанием, но воды его духа медленно прибывали.
«В следующий раз я не буду молчать», − говорил он себе все чаще, но молчал, возражая лишь в своей горячей голове.
Он чувствовал, что что-то было не так, но никто в этом мире не хотел объяснить, что именно.
Нужно было что-то делать, хотя бы сейчас, потому тихо встал. Осторожно ступил на земляной пол босыми ногами, старательно делая каждый шаг в маленькой хижине, чтобы подойти к тлеющим дровам. Разводить огонь при закрытых окнах, когда все спят, нельзя. Почему? Мальчишка только догадывался, веря на слово отцу и помня тяжелый воздух клубящейся дымной пелены. Однако от холода он уже не чувствовал собственных ног или ему только казалось так. Быть может, он просто неправильный и потому так мерзнет? А может быть отец прав, и всему виной недостаточно искренние молитвы?
Сев на пол и, почти коснувшись тлеющего дерева, он в очередной раз попытался обратиться к Богу, но не мог вспомнить ни одного верного для этого дела сочетания слов. Все, чему его учили, куда-то исчезло. Он не мог вспомнить ни слова по канону, и оттого его глаза невольно стали влажными. Он признавал себя плохим и был готов просить прощение, умолять и искупать вину, только бы Бог был и дал ему чуточку сил, чтобы поверить. Он молился не как верующий, а как жаждущий веры, защиты и любви. Но ответа не было, а от холода немели губы, неспособные уже шептать что-то сбивчивое, но честное.
Тогда внутри что-то сжалось и резко ударило изнутри, заставляя вскочить.
«Бога нет!» − хотелось закричать именно это, но стиснув до боли зубы, он быстрым шагом вернулся к кровати. Теперь его не заботила вероятность быть услышанным и разбудить отца. Он четко понимал, что скажет ему в глаза все что думает, обязательно скажет. И хотя этих слов не было, но ему казалось, что они непременно появятся, когда придет время.
Если Бога нет, то и бояться ему нечего!
Он не собирался спать и, повинуясь неясному порыву, с силой дернул льняное полотно, чтобы вскрыть соломенную подстилку, что была ему вместо матраса. Звук рвущейся ткани его не смутил, а скорее раззадорил, а боль в пальцах от напряженной ткани напомнила, что замерзшие руки все еще принадлежат ему. Скалясь, до боли сжимая зубы, он схватил часть сухой травы, в два шага преодолел хижину и бросил этот ворох на тлеющее огнище.
Ничего.
Бога нет!
Сено вспыхнуло почти мгновенно, чуть опалив замерзшие пальцы.
«Бога нет, а огонь есть!»
Он улыбался, забывая о холоде и быстро догорающей соломе. Улыбался, а в глазах появлялись слезы. В голове возникали картины пламени. Он сам не знал почему, но представлял, как горела бы хижина, решись он ее поджечь.
