На пути Орды - Горюнов Андрей (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
– Двенадцать выстрелов, и десять попаданий… Да с очереди! Да в скоротечке! Ну, Глухарь! – От восторга у Коли перехватило дыханье. – Да так и профессионалы, слышишь, не стреляют! Да еще под психикой, при обороне! Без тира, безо всякой тренировки, без пристрелок! Ты – гений! Просто класс! Глуха-а-арь!!!
– Чего?!? – рявкнул Глухарь, приложив ладонь к уху.
– Мы можем многое узнать про них, ничем не рискуя… – задумчиво протянул Бушер.
– Мне нравится эта мысль, – кивнул Чунгулай. – Что мы должны сделать для этого?
– Ничего, мой повелитель. Ничем не рискует тот, кто ничего не делает.
– Едва ли лучезарный Берке обрадуется твоей философской находке… – процедил сквозь зубы Чунгулай.
– Но Берке едва ли обрадует и потеря лучшей из Орд своих, отданной тебе под начало… – спокойно возразил Бушер, глядя Чунгулаю прямо в глаза. – Ордой, загубленной возле жалкой деревни, в которой не поместится и трех сотен воинов…
– Продолжай, – кивнул Чунгулай. – Ты говоришь разумно. Я не сержусь.
– Я задаю себе вопрос: что они, – Бушер указал в сторону Берестихи, – что они сейчас предпримут? Покинут крепость и уйдут в леса? Нам это на руку – победа без потерь. Пойдут на нас, если они сильны чарами? Что ж, будет битва, которую так жаждет Шаим! Но в обороне легче уничтожить врага, чем в наступлении.
– Мы в выигрыше в обоих случаях, – согласился Чунгулай. – Но если будет что-то третье?
– Что? – спросил Бушер. – Что может быть еще?
– Да, – согласился Чунгулай, подумав. – Третьего не дано. – Он повернулся к Шаиму: – Командуй: Орде спешиться, бивак. Батыры не спали всю ночь. Прикажи всем набраться сил перед боем!
– Разводят костры… – сказал Афанасич.
– Я вижу, – ответил Коля. – Это нам часов пять передышки, – как, Афанасич?
– Поболе… Ночью шли, ночь не спали. Нажрутся конины, напьются кумыса – сон сморит.
– Вот тут и вдарить по ним, – как?
– Тю-ю-ю… Ты глянь-ка, сколько их! Да их даже спящих не перережешь, – рука устанет.
– Тогда на психику надо давить, – решил Коля.
– Не понял?
– На испуг взять.
– Они ничего не боятся.
– Так не бывает. Смерти все боятся.
– Татары не боятся смерти. Погибший с честью воин сразу попадает в свой татарский рай… Они боятся только позора или колдовства. …Мы для них – враги. Мы можем любого из них убить, но не опозорить. Да и колдунов среди нас нет… Колдунья, Антипиха, есть. Но она далеко, у Сивкина ручья… День ехать.
– Позор и колдовство… – задумался Коля. – Чего же проще?! Колдун есть, а позор сделаем.
– Где же колдун-то у нас, Коля?
– А я-то? Вспомни, вчера? Как ты сам на меня смотрел, Афанасич?
– Мы на тебя смотрели без страха.
– Потому что я вас не пугал, – пожал плечами Аверьянов.
– Мы на тебя смотрели с надеждой… С великой надеждой…
– Да все понятно, Афанасич! …Дай, подумаю немного.
Через час Аверьянов в сопровождении Афанасича уже медленно ехал по глухой лесной тропинке, приближаясь к Матрехинскому пруду, к яйцу телепортатора.
Цель посещения была проста – оценить то, что можно было еще взять и использовать для обороны. Кроме того, Аверьянов хотел убедиться в том, что радиомаяк действительно присутствует на борту телепортатора и, мало того, исправно функционирует. Качаясь в седле на потаенной тропинке, Аверьянов непрерывно, снова и снова прокачивал ситуацию. Она очень не нравилась ему.
Мысленно прикинув примерное количество боеприпасов, имевшихся у него в наличии, он сопоставил его с тем числом огней, которые смог разглядеть прошедшей ночью с крыши княжеских «хором» в тридцатидвухкратный бинокль.
О том, чтобы отбить всю эту силу – Батыя – тем, что у него оказалось с собой, и речи быть не могло.
Боеприпасов не хватило бы даже на самое ближнее к ним, самое малочисленное подразделение, выставленное татарами прямо напротив Берестихи – в километре, через поле, в лесу. Там, на опушке, таилось никак не меньше тысяч трех сабель. Если даже половина из них пойдет штурмом, – одновременно, влом, в черную голову, – устоять едва ли удастся.
Они просто и бесхитростно задавят. Положат под пули двести, триста, пятьсот, тысячу человек… И задавят.
Однако об этом знаю я, Николай Аверьянов, а им об этом узнать неоткуда.
Как они относятся к потере живой силы? Можно догадаться: скорее всего, как мы. Как русские в двадцатом веке. А именно: кидать людей под танки, без жалости и без сомнений, – пока танки гусеницами в крови не забуксуют.
Так, да не так! У Батыя позади взятие Киева, Владимира, Рязани, десятков других, более мелких городов и городков… Его силы таяли… Он потерял много сил, очень много! А пополнения не было, нет и не будет.
Впереди предстоит взять Псков и Новгород, – а Господин Великий Новгород самый богатый город Руси, если верить местным мужикам. Новгород Батыю на понт не взять. Халявы не будет. Попотеть ему придется основательно.
Мы стоим у Батыя на дороге. Для Батыя Берестиха – пылинка, перышко, ничто, – все верно.
Но есть здесь одно «но». Когда берут штурмом большую крепость, сразу объявляют, что после взятия город на три дня отдается на разграбление: воруй, насилуй, мародерствуй… Твоя власть, твоя воля!
Кто ворвется первый, тот и получит «самый кусок», штурм – это игра с судьбой, игра в рулетку, на красно-черное: победа или смерть. Победа! Все забыть, рухнуть в беспредел, сорвать в себе стоп-краны, оттянуться, отомстить неповинным за собственный страх, – страх грабителя и насильника, вырвать мечом и огнем славу, почет и, может, обеспеченную жизнь, отблеск богатства, – для себя, для своей далекой отсюда семьи… Смерть? Да уж, не повезло… Но мне-то повезет! Мне? Обязательно повезет! Ведь я везучий! Так рассуждает каждый, карабкаясь вверх по штурмовой лестнице… Ну, стрелы, камни, кипяток, горящая смола? Мне повезет!!! Мне – повезет! Мне повезет…
Что получит победитель в Берестихе? Запах пожарища, только. Стимула нет.
Стимула нет, но и риск невелик, – забор из бревен, гарнизон – и ста мужиков-то не будет…
Берестиха – это для них непонятное что-то: ни риска, ни награды… Откуда тут самоотверженность озверения? Из «политработы», только… Всего лишь. А уж мы-то в конце двадцатого века знаем цену этому «прянику»… Погибни за великого Батыя?.. Да хрен тебе, Батый, по всей вот морде… Я себя до Новгорода поберегу. Вслух не произносится, но думать – думается…
– Стимула нет, но и риск невелик… – произнес Коля вслух, задумавшись.
– Что говоришь? – встрепенулся Афанасич.
– Нам надо сделать риск… Устроить крупный риск… Просто безысходку надо заболтать тут им… Чернухи влить, выше бровей. Чтоб руки опускались нараз. Да! Беспросветку с непоняткой, – совковой лопатой, ну, только так, в натуре!
– Ты по-каковски говоришь-то, Николай?
– По-русски. Как здесь дует ветер, в Берестихе, – обычно?
– С утра часто с леса, к реке…
– А вечером – наоборот – на лес? От нас – и на татар, верно?
– Да, часто.
– Это хорошо.
Наконец среди кустов показались очертания контейнера. Увидев, как он на глазах превращается в яйцо, Афанасич спешился и молча встал перед яйцом на колени.
– Ты что, Афанасич? Это же просто устройство.
– Ага, – кивнул Афанасич, сделав вид, что понял Колю, и встал, деловито отряхивая колени.
– Заходи! – пригласил Аверьянов, открыв люк.
– Смилуйся над рабами твоими и Божьими, Устройство Лесов, Полей и Ветров Поднебесных, – произнес Афанасич, задержавшись в проеме входа. – Не причини зла нам, увечья, безвременной смерти. Заклинаю братом твоим, Солнцем, Великим Ярилом…
– Ты что, язычник, что ли? – оглянулся Аверьянов, нашедший уже радиомаяк.
– Нет! – мгновенно и решительно отреагировал Афанасич. – Я хрестьянин. Сочувствующий.
– Сочувствующий – кому?
– Себе, конечно, – постучал себя в грудь Афанасич. – И Олене с Сенькой. Больше никого у меня не осталось…
