Весь цикл «Десантник на престоле». Шесть книг - Ланцов Михаил Алексеевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без .TXT) 📗
5 марта 1859 года император со свитой отбыл в Санкт-Петербург, оставив в Москве целый ворох дел по устройству оружейного производства и новой учебной части. Начались тяжелые трудовые будни.
Начал Саша решать этот вопрос с совершенно традиционной стороны. Училище, дабы отделиться формально от кадетского корпуса, который теперь числился при нем, получило свою расцветку парадной формы, которая, впрочем, оставалась того же фасона. В этот раз великий князь решил пренебречь удобствами чистки и эксплуатации в угоду «дизайнерским решениям» и сделать основным цветом в парадной форме черный. Конечно, он перекликался с военно-морской формой, но современной для читателей, а не для того времени. Александр, изучая этот вопрос, с удивлением узнал о том, что в 1859 году черной форменной одежды для военных моряков на русском флоте не было. То есть вообще. Основным цветом этого рода войск в Российском императорском флоте еще с XVIII века оставался зеленый в разных его оттенках, который утвердился еще со времен Петра Великого. Причем не только утвердился, но и потихоньку вытеснил синий и красный, которые уже ко времени правления Павла I полностью исчезли из флотского обихода. Поэтому Саша имел своеобразный карт-бланш в вопросах создания красивой и эффектной военной формы. Так что основным цветом стал черным, а латунные посеребренные пуговицы и белый кожаный ремень стали очень красивым дополнением к общему виду. Конечно, в будущем нужно будет поработать над стилем парадной формы, «вылизав» ее, однако уже сейчас вид ученика училища получался очень эффектным. Да и наработками Карла Дибича и Вальтера Хека не грех воспользоваться. Как ни крути, а у Саши все еще были свежи очень яркие образы хорошо знакомого читателям советского кинофильма «Семнадцать мгновений весны», в котором главный герой щеголял в весьма эффектной и элегантной черной форме. И ему в том возрасте было по большому счету плевать, кто ее носит, запомнилось лишь то, что она была красивой, неся в себе неповторимый шарм и аристократизм.
Впрочем, ничего особенного в тех днях, кроме новой расцветки форменной одежды, не было. Но все изменилось, когда в конце марта прибыл с поездом академик Борис Семенович Якоби. Причем приехал по поручению Его императорского Величества, который пригласил этого вполне заслуженного, человека обучать своего второго сына электротехнике. Как ни крути, но в землях Российской империи он был лучшим, мало того, относительно свободным — не вел никаких серьезных исследований, занимаясь довольно рутинной «текучкой» педагогического процесса. Само собой, у Александра знаний было заметно больше, чем мог бы дать этот человек, однако присутствие Якоби позволяло наконец-то серьезно заняться вопросами гальванической лаборатории. Мало этого, учитывая интерес Якоби к электродвигателям, Саша сразу для себя сделал заметку о том, что этого ученого нужно подводить к созданию первой электростанции переменного тока в мире, достаточной, впрочем, для экспериментальных производственных плавок и гальванических опытов, а также для бытовых нужд училища.
В долгих вечерних разговорах с Борисом Семеновичем Саша пытался имитировать линию определенного прогресса в вопросах электротехники. Как-никак, преподавание в режиме «один на один» на порядки лучше, чем занятия в классах. Само собой, Якоби согласился читать лекции и проводить практические занятия в училище с первого сентября, но пока ограничивался только вопросами устройства лаборатории, опытами, подготовкой лаборантов и индивидуальными занятиями с великим князем. На его памяти он оказался совершенно уникальным человеком — единственным отпрыском из плеяды владетельных домов, который вместо экономики и политики изучает физику, химию, электротехнику и прочие прикладные дисциплины. Борис Семенович это искренне не понимал — зачем Саше все это. Впрочем, подобная загадка не мешала тому воодушевлению, которое охватывало его с каждым днем, ибо его ученик не только все схватывал на лету, но и активно дискутировал, местами даже внося вполне разумные поправки в сложившуюся традицию. Мало того, этот подъем душевных сил усиливался еще и тем, что у Саши, по мнению Якоби, оказалось какое-то природное чутье к электротехническим исследованиям, в которых он очень быстро прогрессировал. Эта оценка получалась совершенно комичной с позиции самого Александра, который почитал себя полным профаном в вышеупомянутых вопросах. Впрочем, память достаточно образованного человека рубежа XX–XXI веков с широким кругозором хранила довольно много полезной информации, которая в нашей повседневной жизни воспринималась как сама собой разумеющаяся обыденность, а в середине XIX оказывалась буквально откровением. За какие-то месяцы гальваническая лаборатория обросла массой самых разнообразных приборов и приспособлений, многие из которых были самодельными.
Такая тесная и плодотворная работа учителя и ученика, в совокупности с отсутствием обещанного отцом специалиста для организации медицинской лаборатории, побудили Бориса Семеновича, обычно очень сдержанного в рекомендациях, поведать Саше о тяжелой судьбе Николая Ивановича Пирогова. Тот как раз в эти время являлся попечителем Киевского учебного округа, где безрезультатно бился над реорганизацией учебного процесса. Впрочем, на предыдущем посту в Одесском учебном округе он продержался не долго — выжили из-за того, что Николай Иванович попытался поставить «на крыло» совершенно раскисшую и не дееспособную учебную деятельность на подведомственной ему территории. Но чиновники оказывались выше здравого смысла. Сам Борис Семенович с Николаем Ивановичем не переписывался, но был в курсе его деятельности и очень переживал за одного из самых талантливых медиков Российской империи. Александр отреагировал совершенно предсказуемо. Во-первых, обложил мысленно себя матом за то, что эта фамилия совершенно вылетела у него из головы. А во-вторых, написал письмо отцу, где просил приставить к нему в качестве учителя Николая Ивановича, о котором он был наслышан как о крайне одаренном враче. Память Саше подсказывала, что Пирогова держат так далеко от столицы неспроста — за этими «репрессиями» стоят довольно прозрачные интриги недоброжелателей. Поэтому обращался напрямую, указывая в письме все те заслуги, которые к тому времени числились за известным врачом. Саша понимал, что отказывать сыну Александр Николаевич в такой мелочи не станет.
Долго ли, коротко ли, но 28 мая 1859 года пришло письмо от отца с обещанием помочь в этом вопросе. Ну и служебная записка на имя Левшина с заданием разобраться со случившейся загвоздкой. В общем, Алексей Ираклиевич несколько не ожидал такого хода, настолько, что даже слегка расстроился, заявив, что с такой мелочью они и сами могли бы разобраться. Да и не подводил он его еще ни разу. Что было чистой правдой. Из чего Саша сделал вполне закономерный вывод — слушать Якоби и отголоски своих воспоминаний в политических вопросах не стоит, так как дурного насоветуют. То есть — своей головой надо думать, по ситуации. Повинившись Левшину, что наслушался дурных голов, которые переживали за выдающегося ученого, узнал много нового о характере этого человека, весьма непокладистом, от которого, по большому счету, все проблемы у него и шли. Так что, очень аккуратно пришлось Саше «посыпать голову пеплом» и признавать, что поступил, не проверив информацию, что в его положение было крайней не взвешено. Но урок получил хороший.
Не успели улечься проблемы с Якоби и Пироговым, которому уже отписали явиться в Москву, как прибыл Путилов и Обухов в лучшем жанре «двух из ларца, одинаковых с лица». Сказать, что они пребывали в приподнято-восторженном состоянии, значит — ничего не сказать. У них получилось выплавить в тиглях ряд стальных сплавов, которые вспомнил Саша, и результаты их серьезно поразили. А эксперименты с мартеновской печью вообще убили наповал. Получалось, что одним махом Россия получала самую передовую технологию выделки стали в мире, причем довольно простую.
— Алексей Ираклиевич, что вы от меня хотите?
— Я хочу знать тех, с кем вы советуетесь. Ваш отец не на шутку обеспокоен.
