В начале пути - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Когда Петру доложили о подоплеке дуэли, он просто рвал и метал. Как такое могло произойти?! Как такое вообще возможно в стенах академии?! И вообще, отчего он узнает об этом, когда все уже свершилось?!
Разумеется, Лаврентий Лаврентьевич Блюментрост тут же был вызван на ковер. Петр внимательно слушал президента академии, неосознанно отмечая, что тот прекрасно владеет русским языком. Вроде два родных брата, от одних родителей, а поди ж ты. Иван Лаврентьевич говорит с ярко выраженным акцентом, как истинный немец, словно и не родился в Москве. Наверное, все дело в возрасте. Иван Лаврентьевич рос в то время, когда Немецкая слобода в Москве была более замкнутым мирком. А Лаврентий Лаврентьевич родился не просто на пятнадцать лет позже, а уже в другую эпоху. Акцент у него конечно же присутствует, все же Немецкая слобода оставила свой отпечаток и на нем, но уже более мягкий, и уж буквы-то он все выговаривает правильно.
– Итак, суть проблемы в том, что все решили, будто Нартов злоупотребляет моим расположением и использует ресурсы академии в личных целях.
– Но ведь все именно так и выглядит, ваше величество.
– Только выглядит, Лаврентий Лаврентьевич, – скрипнув зубами, возразил Петр, откидываясь на спинку стула. – Андрей Константинович действительно исполнял мою волю. Я поручил ему изготовить ткацкую махину и заверил, что он может полностью рассчитывать на мою поддержку и ресурсы академии.
– Но откуда нам было это знать доподлинно, ваше величество?
– Поинтересовавшись у меня, а не затевая глупую ссору на ровном месте. Тот же Герман проводит достаточно много времени со мной и вполне свободен в общении.
– Андрей Константинович мог обратиться ко мне. Но он этого не сделал. Поэтому я считаю, что особой вины господина Германа в произошедшем нет. Он просто посчитал господина Нартова за выскочку, а остальное явилось результатом возникших противоречий.
Петр метнул в Блюментроста гневный взгляд, отчего тот побледнел. По вине президента академии и одного из академиков император едва не лишился одного из талантливейших людей современности. Да даже если все обернулось бы иначе, Герман тоже весьма ценный ученый.
Главное успокоиться. На горячую голову правильное решение не принять. Вдохнуть и на счет «десять» выдохнуть. Вот так куда лучше. Во всяком случае, получается себя контролировать. А это ох как важно, чтобы не наломать дров.
– Я тут с учителями своими беседы имел да тишком разузнал, что к чему, – когда ему удалось совладать с собой, угрюмо начал Петр. – Что же это творится, Лаврентий Лаврентьевич? Бегут академики и иные ученые из академии. Вон Якоб Герман сказывает, что контракт продлевать не хочет, иные думают так же. Кафедра химии и практической медицины без академика пребывает, потому как желающих ехать к нам нет и из местных никто на то место не зарится. И это при таком-то жалованье! Академикам платят от тысячи до полутора тысяч рублей в год, нигде такого нет, а желающих не находится. Не объяснишь?
– Право, ваше величество…
– Ты словоблудие-то для других прибереги. Хорошо было, когда я, про свой долг позабыв, предавался охотничьим забавам? Молчи. Все одно правду не скажешь. А я отвечу. Плохо. По сей день не пойму, как все не порушилось. А все оттого, что тело без головы жить не может. Отруби руку – выживет, а вот без головы никак. Ну я-то по глупости и по малолетству, но ты-то взрослый муж. Как можно было отстраниться от всего и дела академии полностью передать в руки Шумахера, кой прямо-таки измывается над преподавателями и академиками? И в случае с этой дуэлью его поведение и интриги не последнюю роль сыграли.
– Но, ваше величество, его поведение объясняется нападками со стороны академиков. Они далеко не так святы, как хотят казаться.
– Если из-за одного пока никак себя особо не проявившего российская наука теряет нескольких, коих имена знают по всей Европе, то, по-моему, выбор очевиден. Да я за одного только Нартова его прибить готов. Значит, так. Шумахера в академии я видеть не желаю. Все бразды правления взять в свои руки. Навести в академии должный порядок, дабы работа проистекала на должной высоте. Шумахер должен убраться из академии тихо и без претензий. Если хотя бы рот раскроет, я велю учинить полное следствие, и не силами академии, а с привлечением КГБ, ибо наука дело государственное.
– Слушаюсь, государь, – понимая, что здесь говорить уже не о чем, смиренно согласился с решением Блюментрост.
– Далее. Лаврентий Лаврентьевич, ты либо наведешь в академии порядок, либо ответишь по всей строгости. Не надо набираться храбрости и просить об отставке. Не получишь. Сумел все разладить, сумей и собрать в кучу, вначале у тебя прекрасно получалось, пока ты не обленился и не свалил свои обязанности на Шумахера. Дед мой мечтал, чтобы эта академия заняла достойное место в ряду иных европейских. Поверь, так оно и будет, даже если мне придется с тебя семь потов согнать и все соки выжать. А теперь иди. Напрямую в дела академии я больше вмешиваться не желаю, а потому давай-ка управляйся со всем прилежанием, дабы умы научные могли трудиться без помех. И еще. Место академика на кафедре механики можешь считать свободным.
– Но Андрей Константинович может поправиться.
– Поправится он или нет, вам на растерзание я его больше не отдам. Прояви ты и иные ученые к его работе хотя бы толику интереса и окажи хоть малейшую помощь, то финансирование академии могло бы значительно возрасти. Не пожелали, вот и варитесь в своем соку. Нартову же я предоставлю возможность работать, а не грызться с вами. Дай только Господь, чтобы поправился.
– Андрей Константинович, как же так-то?
– Да вот, Яков Тимофеевич, достали до печенки, ну и… А вообще, как-то все глупо получилось, – с бесстрастным выражением лица и с видимым трудом произнес лежащий на кровати Нартов.
– Еще бы не глупо. Куда ты на поединок, коли только и того, что шпагу носить научился, – сокрушенно качая головой, осудил раненого Батищев.
– А что было делать? – не согласился Нартов. – Труса праздновать?
– Ладно, хватит о том. Блюментрост поговаривает, что кризис миновал, теперь прямиком на поправку пойдешь. Но на будущее пусть тебе наукой будет.
– Конечно, будет. Теперь буду фехтованию учиться.
– Вообще-то я не о том.
– А я о том, – упрямо заявил раненый.
– Ну и зря. Тем более государь указ издал, запрещающий лицам, имеющим отношение к науке, защищать свою честь с оружием в руках. Теперь подобные ситуации должны рассматривать суды чести при Академии наук, и по их приговору виновный должен будет принести извинения. Правильный в общем-то закон. Умы недюжинные в науках, а сцепились как наемники последние.
– Может, и правильный, да только я все одно клинок осваивать буду.
– Ну то дело твое. Время девать некуда – осваивай фехтование. Я одного понять не могу. Коли тебе житья в той академии не давали, отчего к государю не обратился?
– Да понимаешь ли, Яков Тимофеевич, когда дело при Петре Великом было, то оно не зазорно, потому как успел я в его глазах цену обрести. А тут что же, только месяц в академии, еще ничегошеньки не измыслил, никак себя не проявил, а уж требую к себе особого отношения? Неправильно это. Думал, как только первых успехов добьюсь, так и устрою этим академикам русскую баню. Но сразу не заладилось. Все на свои деньги дома делал, ни копейки из этого Шумахера вытрясти не сумел.
– И сколь еще тебе нужно было времени?
– Так первая задумка уж готова. Я челнок-самолет измыслил. Теперь прокинуть уток без труда можно, и не то что на малом стане, но и на большом. Хоть в четыре сажени шириной. Думал, доложу государю, а тут уж и вывалю, так чтобы места всем мало было. Вижу ведь, как ему интересны не простые научные изыскания, а те, что к практике с пользой приложить можно.
– Выходит, тебя на взлете сбили, как добрый охотник птицу, – покачал головой Батищев.
– Эка сказал. Яков Тимофеевич, ты не поэт ли, часом?
