Наследник (СИ) - Кулаков Алексей Иванович (книги полностью .TXT) 📗
— То пустые наветы, Димитрий Иванович!
Как–то странно поглядев на нервничающих мужчин, царевич холодно улыбнулся.
— Правда? Наветы, значит… А хочешь, я открою тебе, как и когда ты умрешь? Или тебе, князь Петр Иванович? Кстати.
Сделав маленькую паузу, десятилетний отрок невинно удивился:
— Не понимаю, почему ты заодно с ним. Ведь его отец отравил и твоего.
Тишина была такая, что казалось, ее можно резать ножом.
— Оставим в прошлом то, что уже не изменить. Что касается твоих сыновей, то я к ним равнодушен.
Князьям, глядевшим на будущего государя, сразу стало понятно: потомству Ивана Андреевича в царстве Московском ничего не грозит. Не будет им никакой опалы… Как и места у трона, чинов придворных, званий воинских и прочих милостей государевых. А еще стало понятно, что не стоит обманываться малыми летами царевича Дмитрия.
— Позволь спросить, Петр Иванович, кто этот отрок, столь похожий на тебя лицом?
Основатель славного города Свияжска как–то потерянно подтвердил:
— Сын. Хотел вот… К воинским занятиям приспособить.
— Да? Про старшего твоего, Ивана Петровича, я слышал немало хорошего. А еще один ученик моему дядьке не в тягость.
Увидев, как едва заметно дрогнуло лицо думного боярина (уж больно толстым вышел намек), наследник тут же «поправился»:
— Хотя, конечно, это ему решать.
Поглядев на отрока примерно двенадцати–тринадцати лет, царевич спокойно вопросил его имя. Тот, покосившись на впавшего в глубокую задумчивость отца, с едва заметной запинкой признался:
— Аникита.
— Увидимся на следующем занятии.
Оставив за спиной бояр, буквально ошеломленных и растоптанных состоявшимся разговором, Дмитрий позволил себе немножечко улыбнуться.
«Тем для обсуждения подкинул, единство и родственную любовь в клане Шуйских укрепил… Да еще душеньку успокоил, на Захарьиных. День. Да что там день! Целый месяц прожит не зря. Н-да, а теперь надо подумать, как объяснить произошедшее батюшке в наиболее выгодном для себя любимого свете».
Почти дойдя до теремной лестницы, десятилетний царевич вдруг намертво встал, буквально оцепенев:
— Мить, ты чего? Ну Митя!?..
Переведя шалый взгляд на младшего братца, старший как–то растерянно выдал:
— Один килограмм равен весу кубического дециметра чистой воды при температуре в четыре градуса. А одна аптекарская унция весит двадцать девять целых, восемьдесят шесть сотых грамма.
Иван быстро глянул по сторонам, потом на лицо брата, и опять осмотрелся, только уже помедленнее. Подумал, затем подшагнул поближе, и громким заговорщицким шепотом поинтересовался:
— Ээ… Мить. А ты сейчас с кем разговаривал?..
Следующим днем его весьма ожидаемо позвали к отцу, причем известить об этом явился вернейший и любимейший из псов государевых — князь Афанасий Вяземский.
«Похоже, разговор мне предстоит серьезный».
Это мнение только укрепилось при виде серьезного выражения на отцовском челе, и хмурого личика Василия свет Михайловича Захарьина. Чей отпрыск столь неудачно стукнулся своим шлемом о дубовую сабельку наследника, что заработал что–то вроде сотрясения и отливающих синевой теней под глазами.
— Батюшка.
— Сынок.
Погладив первенца по плечу, великий государь сразу перешел к делу:
— Супружница Василия сильно захворала, и ныне лежит при смерти. Арнольдишка ее усердно врачевал, а до него и иные лекаря старались, да только все бестолку.
Озабоченность царственного отца сразу нашла свое объяснение: когда–то, на заре его жизни, у него была любимая няня, Аграфена Челяднина, насильно затем постриженная в монахини ненавистными опекунами. А княгиня Анастасия Дмитриевна по отцу была Бельская, по матери же — как раз Челяднина, и сильно напоминала своим обликом ту самую няню, неизменно вызывая у властного государя Московского самые лучшие и светлые чувства. Поэтому, прижав к себе наследника, Иоанн Васильевич тихо шепнул:
— Только на тебя надежа и осталась, сыно.
Недолгие сборы и путь до боярских палат (обычного терема в два поверха, стены которого немного осели и уже изрядно потемнели от времени) заняли меньше получаса. Суета на подворье, с трудом вместившем полусотню личной охраны царевича, растерянные лица челяди, несколько быстроногих куриц–пеструшек, удивительно ловко разбежавшихся в стороны от жеребцов, долбленая колода под водопой, почему–то оказавшаяся аккурат посередке двора…
«Да-а, небогато живет дядька мой троюродный. Или это я так привык к удобству и разным излишествам Теремного дворца?».
Укладывать своего аргамака в заботливо взбитую грязь на подворье Дмитрий не стал, ограничившись тем, что подъехал на Беляше поближе к крыльцу, а затем на него же удачно и спрыгнул. Принял от Салтыкова небольшое моченое яблоко, поднес поближе к удивительно мягким губам ахалтекинца и подождал, пока тот с явным удовольствием схрумкает круглую «похвалу». Времени как раз хватило, чтобы грузный хозяин спешился и взобрался на крыльцо родимого дома.
— Гость в дом — Бог в дом, Димитрий… Иванович.
Внутри палаты выглядели заметно лучше, чем снаружи: росписей по штукатурке конечно не было, но побелка, обильная резьба по дереву и прочие мелкие радости деревянного зодчества присутствовали в полном объеме. Как и еще один мелкий родственничек мужеского пола, с довольно неприятным на слух именем Протасий.
«Годика четыре–пять, не больше. А боярин–то, оказывается, в свои шестьдесят с хвостиком еще тот орел! Верно говорят, старый конь борозды не испортит».
Еще раз поглядев на Протасия и коснувшись чувствами его Узора, Дмитрий едва удержался от того, чтобы остановиться и рассмотреть его поподробнее. Очень уж знакомо были перекручены и пережаты некоторые духовные линии — прямо как у брата Федора!..
«Похоже, хоть Михалыч борозды и не портит, но пашет все же неглубоко».
Горница с больной на женской половине, куда его привели, предварительно задержав неторопливой дегустацией хозяйского сбитня и осторожными расспросами, встретила царевича сильным запахом ладана. А еще каких–то женских притираний (или духов?) и тонким привкусом химии от «чудодейственных» микстур и пилюль штучного приготовления — свежего же воздуха в этой ядреной смеси обнаружить не удалось.
«Так, медицина оказалась бессильна, и больная продолжает жить… Господи, как высохла–то!».
Увидев боярыню, царевич наконец понял, зачем его так долго мариновали — чтобы челядинки успели принарядить и чуть подкрасить свою госпожу.
— День добрый, Анастасия Дмитриевна.
Видя, как женщина медленно набирает воздуха для ответного приветствия, мальчик ее упредил:
— Говорить не надо.
Сняв перчатку с правой руки, он очень мягко коснулся головы:
— Так легче? Вот и хорошо.
Развернув ладонь, он неспешно повел ее от шеи и до ступней, совершенно не смущаясь тонкой пуховой накидкой, не позволяющей увидеть ничего кроме очертаний тела. Закончил, немного помедлил и повел рукой в обратном направлении, остановившись на животе. Опять продолжил, а когда дошел до головы, то пренебрегая хозяйскими обидами спокойно убрал в сторону волосник и пропустил между пальцами редкие ломкие пряди.
«Отравление, да какое сильное! Печень, суставы, желудок, кишечник, даже в волосах есть следы. Специально ядом потчевали, или?..».
Муж болящей, она сама и ее доверенная челядинка внимательно и с надеждой смотрели на глубоко задумавшегося царевича. Вот он еще раз провел рукой над животом, затем легонько мазнул кончиками пальцев по женской щеке и подошел к единственному маленькому окошечку, забранному бычьим пузырем. Всмотрелся в беловатый след, поднес руку еще поближе к окошку и недовольно дернул бровью. После чего одним слитным движением вытянул из–за пояса кинжальчик и полоснул острием по мутной пленке пузыря.
— Белила?
Глянув сперва на хозяйку, а потом и на хозяина, челядинка осторожно подтвердила:
