Драконовы кончары (Smocze koncerze) (KG) - Савицкий Анджей (читаемые книги читать TXT) 📗
Ночью никто и глаз не сомкнул, потому что от заката до рассвета безустанно свой концерт вели пушки бомбардируя укрепления одержимых. С самого восхода солнца над городом были слышны не умолкающие отзвуки ведущегося сражения, сухой треск мушкетных выстрелов и эхо хоральных криков "Алла! Алла!", когда пехотинцы бросались в бой. Никто не знал, на чью сторону склоняются чаши весов, хотя курьеры неустанно кружили между дворцом и отрядами. Кара Мустафа командовал, с удобством расположившись на подушках, разложенных у фонтана в султанском саду. Вот только союзникам о прогрессе в усмирении неестественного бунта он не сообщал. Семен утверждал, что турецкие сановники вызывают впечатление сбитых с толку сложившейся ситуацией, и что они стараются отнестись к ней пренебрежительно. Они все еще не могли согласиться с фактом, что какая-то неизвестная сила превратила в развалины приличный фрагмент города и выбила массу горожан. Вот это было нечто невообразимое, во всех смыслах возмутительное. Ведь такого рода вещи просто не имели права существовать! К тому же, невозможность победить противника свидетельствовала о неспособности и пассивности властей. Ничего удивительного, что великий визирь притворялся, что все это всего лишь вроде местного бунта бедноты, и ситуация в любой момент будет взята в руки.
Толчея вокруг дворца была больше обычной, потому что со всех сторон тянулись беженцы, желающие укрыться в окружении падишаха. И теперь они забивали проходы, клубились на небольших площадях перед минаретами и вокруг колодцев. Многочисленные патрули янычар не были в состоянии урегулировать проход масс людей, хотя и пытались направить беженцев в другие районы Стамбул. Ведь и так все не могли поместиться на территории дворца, да никто и не собирался допустить туда такие массы черни! Великий визирь приказал объявить, что люди должны возвращаться по домам, ну а наиболее перепуганные должны были отправляться в порт. По его приказу суда имперского флота курсировали к другому берегу залива и вывозили беженцев в Галату. При этом нигде не упоминалось, что на месте моряки производили отбор и вывозили только калек, стариков и слишком молодых. Каждого способного носить оружие тут же записывали в отряды ополчения.
Пока что не стало известно, что монарх выехал из города, хотя толпа повторяла самые различные слухи, в большинстве своем, не имеющие отношения к правде. Случались многочисленные стычки и драки, и даже нападения, потому что беженцы забрали из дома только самые ценные вещи. На одном из базаров назначенный визирем кади (судья – тур.) судил схваченных дебоширов, а сопровождающие его янычары тут же исполняли приговоры. Якуб с ужасом увидал высящуюся под деревом кучу отрубленных голов и стоявших рядом мускулистых, раздетых до пояса палачей. Они ожидали следующего несчастного, все еще жавшегося у ног ругающего его судьи.
Юный гусар так засмотрелся, что на мгновение отстал. Только лишь когда кузен, подгоняя, рявкнул на него, он подогнал коня и присоединился к отряду. Отряд был составлен из дюжины панцирных, которыми командовал Михал Пиотровский с едущим рядом с ним гвардейцем султана, держащим визирский бунчук – копье, завершенное шаром и снабженное пятью закрепленными к горизонтальной жерди конскими хвостами. Это должно было дать знать встреченным по дороге солдатам, что поляки едут по городу по приказу или с согласия Кара Мустафы. За панцирными, а точнее – в их окружении, ехал ксендз Лисецкий. Потом двигались три пустые телеги, а поход замыкала дюжина вооруженных до зубов гусар – четыре товарища и восемь челядинцев.
Гвардеец орал и сотрясал бунчуком, при виде которого все сразу же освобождали путь. Только лишь благодаря этому все они так быстро продвигались по узким, забитым улицам. Через пару десятков минут петляния встречное движение уменьшилось, а потом сделалось практически пусто. На одной из площадей, где соединялось несколько улиц, они еще встретили старого водоноса и несколько пробегавших с узлами мародеров, и старика, похоже, ими командовавшего. Отряд поляков несколько приблизился к округе, охваченной военными действиями. Отзвуки боя здесь были более четкими и громкими. В небо вздымались столбы дыма от пожаров, время от времени грохотали пушки. Якуб заметил, что артиллерия то ли ослабила, то ли удержала огонь, чтобы не поражать своих пехотинцев, ввязавшихся в бой с одержимыми.
С левой стороны у польских воинов было побережье. С момента выхода из дворца они неустанно продвигались вдоль него, море время от времени появлялось между домами и в концах улиц. Все это немного беспокоило, ведь если бы одержимые прорвали окружение и ударили на польский отряд, гусаров и панцирных столкнули бы на берег, откуда не было отступления. Вид тянущейся до горизонт водной глади не пробуждал энтузиазма. К счастью, спустя несколько минут они увидали высящуюся над округой Йедикуле – Семибашенную Крепость. Оказалось, что поездка к ней из дворца не занимает и двух четвертей часа. Хорошо, что визирь дал им гвардейца в качестве проводника. В городе, в котором посол Гнинский насчитал триста тысяч улиц, они могли блуждать целыми днями, прежде чем добрались до цели.
Ксендз Лисецкий тоже облегченно вздохнул. Его настроение явно поправлялось, потому что он даже обратился к пану Михалу, которого считал серым, не стоящим и плевка мелким шляхтишкой. Но панцирный только пожал плечами и невежливо буркнул в ответ. Он не любил долгополого, да и дивиться этому не было чего. Зато он повернулся в сторону Семена и махнул тому со значением. Командующий гусарами кивнул в ответ и направил коня направо, в сторону города. Якуб сглотнул слюну и направился за рыцарем. Крылатые всадники не должны были скрываться за стенами твердыни, а только проехаться по улицам рядом с зоной боев.
- И куда же это вы, господа? – Лисецкий обернулся и заметил, что половина его эскорта уезжает.
Пан Михал схватил его коня за узду и без церемоний потянул за собой.
- Не ваше, пан ксендз, дело, - буркнул он.
- Как это не мое? Канцлер назначил мне гусар в качестве прикрытия, они мне нужны, чтобы обеспечить безопасность. Я протестую! Это самоволие! – возмутился священник.
- Будь добр, долгополый, заткни хавало! – процедил раздраженный панцирный, не желая того, чтобы гвардеец обратил внимание на удаляющихся поляков. – Они приказы выполняют, так что нечего им мешать. За своим носом и своими обязанностями следи.
Ксендз вскипел от гнева и уже набрал воздуха, чтобы достойно ответить наглецу, как где-то неподалеку раздался треск, словно бы упавшей с ясного неба молнии, а через мгновение воздух сотрясся от раската грома. Лисецкий съежился в седле и подогнал коня, чтобы как можно быстрее очутиться за толстыми стенами крепости. Теперь уже на панцирных ему было наплевать. Пан Михал провел их взглядом вплоть до конца улицы и направился за ксендзом.
Приказы от канцлера они получили рано утром, когда битва за город была в самом разгаре. Гнинский вызвал ротмистра панцирных к себе в шатер. Когда пан Михал туда вошел, застал там разговаривающего с дипломатом Семена Блонского. Гусар буквально расцвел, увидав пана Михала. После последней стычки все начали считать панцирного исключительно бравым воякой, а вдобавок – счастливчиком. Выбрался живаым из грозящей смертью ситуации да еще спас от неприятностей молодого каштелянича Тадеуша. Уже второй раз за последние несколько дней проявил свое умение и силу духа, теперь уже никто не осмелился бы посмеиваться над ним.
- Хорошо, что вы, мил'с'дарь, здесь, - коротко приветствовал его Гнинский. – Сразу же перейдем к делу, потому что жалко времени. Вот план Стамбула, нарисованный по памяти Спендовским, моим переводчиком, который немного знаком с городом.
На столе, занимавшем приличную часть шатра разложили лист бумаги с эскизом, на котором толмач нарисовал очертания полуострова с пересекавшим его заливом. На нем он обозначил несколько ключевых объектов, но ни единой улицы или ворот. Пан михал был удивлен тем, что у посла нет никакого плана Стамбула. На удивление хорошо он был экипирован для похода в столицу неприятеля, но о такой важной штуке забыл?
