Бандиты. Красные и Белые - Лукьянов Алексей (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Чепаев верил в Ночкова, заступался за него. Гумилев тоже заступался, но шумиха поднялась слишком большая, об инциденте разнюхали газетчики, и командование, дабы замять скандал, отправило героя Волыни и Галиции в отставку с минимальной пенсией.
После этого Ночков жалел только об одном — что промахнулся. Добудь он льва с трупа Чепаева, мог бы сокрушить всех — и следствие, и газетчиков, и командование. Талисман бы в этом помог. Победителей не судят, как говаривал капитан Бу- рашников.
Какое-то время Ночков еще мог следить за Че- паевым и не терял надежды встретиться с ним в темном переулке. Он грезил львом, военной славой. Ночами ему снилось, что снимает талисман с мертвого Васьки-Чепая.
Скоро случилась Февральская революция, которая постепенно переросла в Октябрьский переворот, и след льва потерялся.
Обе революции Ночков категорически не принял. Он не был сторонником монархии, или социалистом, или кадетом. Но обе революции одним из лозунгов избрали скорейшее окончание войны. Это же надо — прекратить войну, когда немец почти сдался! Только идиоты и предатели могут так поступить! Ночков ненавидел за это всех революционеров, а вкупе с ними охранку, которая была неспособна эффективно вычистить из общества эту прогерманскую шваль во главе с Лениным.
Ненавидел Ночков и царя — за бесхребетность, за потакание низменным интересам толпы. На то он и царь, на то и самодержец, чтобы поступать, как сам считает нужным, а не как велит толпа попрошаек с кумачовыми хоругвями! Определенно — если бы у Ночкова был лев, он навел бы в стране порядок твердою рукой, и кто знает — может, основал бы новую династию русских царей: гордых, воинственных, неустрашимых!
Ему грезились военные операции на Волыни, в Австрии, Германии, Франции и отчего-то Индии. Бывший поручик мечтал, как в составе многомиллионной армии он моет сапоги в Индийском океане, а потом перешагивает океан и ступает в Африку, и под его сапогами мечется мелкий-премелкий Гумилев, делает знаки, чтобы Ночков опустил глаза и заметил его, пигмея.
Все глубже и глубже погружался поручик в несбыточные грезы, опустился, прожил все свои невеликие сбережения, заложил и потерял столовое серебро, золотые серьги и кольца матери, массивный золотой крест отца. Вскоре он оказался совсем без средств. А время наступило голодное, хлопотное, работу найти невозможно. Идти воевать за ту или иную сторону Ночков не хотел, хотя где-где, а в армии наверняка можно было не думать об одежде, жилье и пропитании.
Когда есть стало нечего, бывший поручик пошел на блошиный рынок, надеясь незаметно стащить какую-нибудь вещь, а потом обменять ее на еду. Пару раз ему это сошло с рук, пару раз едва не застукали и добычу пришлось бросить.
Однажды, после очередной неудачной эскапады, его окружила компания темных личностей.
— Ты чего, фраер, на чужой земле промышляешь? — спросил сутулый одноглазый парень с золотой фиксой во рту.
Это были гопники, контингент из Городского общежития пролетариата на Лиговке. Такие легко могли поставить на ножи. Но Ночков тоже был не лыком шит и с ножом обходиться умел, тем более что под шинелью у него на поясе всегда висел кортик.
— Молодые люди, вы дурно воспитаны, — сказал Ночков самым занудным манером. — Когда обращаетесь к человеку, который старше вас или занимает в обществе более высокое положение, следует говорить ему «вы» и желать здоровья при встрече. Вы что, на Лиговке живете?
Гопникам такое обхождение не понравилось, и пара из них по молчаливому приказу одноглазого кинулась с заточками на «фраера».
Не австрияки, усмехнулся про себя Ночков, втыкая одному заточку в глаз, а другому в горло. Даже не понадобилось выхватывать кортик.
Гопники затихли — подобного финта они не ожидали.
— Так чья это земля? — спросил Ночков.
Гопники признали право Ночкова промышлять
на их территории, а заодно посвятили в некоторые тонкости ремесла карманника. Ночков учился быстро и вскоре наловчился незаметно доставать из чужих карманов то, что плохо лежало, или то, что, по мнению Ночкова, владельцу было не очень нужно.
Гумилева он увидел случайно: тот нес каминные часы, явно восемнадцатого века, барокко. Выглядел Гумилев хоть и утомленно, но вполне прилично, одежду носил штатскую, хорошего покроя. И главное — руки заняты.
Ночков был уверен, что Гумилев не расстается со своим талисманом, и решил рискнуть. Он не знал, в чем особенность гумилевского предмета, не знал даже, как тот выглядит, но был уверен, что все талисманы связаны между собой и каждый из них дает обладателю небывалую силу. Он пристроился за бывшим сослуживцем и, когда толкучка была особенно плотной, запустил руку в карман пальто.
Тотчас что-то пребольно укололо его в палец, тело будто молния пронзила, а в следующую секунду железная хватка сдавила запястье, рука помимо желания пошла куда-то вверх и вбок, Ночков пребольно стукнулся о грязный заплеванный лед, и нога в идеально чистом ботинке встала у самого его лица.
— Эй, кто-нибудь, позовите околоточного, или как они сейчас называются! Я вора поймал! — крикнул Гумилев.
— Отпусти, больно! — прокряхтел Ночков.
Гумилев узнал голос, хотя по меньшей мере два года не слышал своего командира.
— Ночков? — спросил он и отпустил заломленную руку.
В вопросе чувствовалась смесь противоречивых эмоций: удивления, радости и брезгливости.
— Гумилев? — «удивился» Ночков.
— Ночков, ты что, карманником заделался? Ты же Георгиевский кавалер.
У Ночкова от ненависти к Гумилеву и жалости к себе слезы из глаз брызнули. Вот же тварь аристократическая, даже после революции ходит барином и поучает.
— Что, в уголовку заявишь? — сквозь слезы зло процедил Ночков. — Ну, давай, чего ждешь!
— Ты хочешь, чтобы тебя арестовали? — не понял Гумилев.
— А ты не хочешь?! Вы все только того и ждете, чтобы я в дерьме утонул! — Ночкову казалось, что из глаз текут не слезы, а едкий иприт.
— Знаешь, Ночков... — Николай поставил часы под ноги, залез во внутренний карман пальто и извлек оттуда записную книжку с карандашом. — Вот, я тебе сейчас адрес запишу. Когда захочешь — тогда и приходи. Но приходи обязательно, слышишь? Постараюсь чем-нибудь тебе помочь. Извини, что так получилось.
Он вырвал из записной книжки листок и протянул Ночкову. Тот, все еще лежа на снегу, послушно взял бумажку. Гумилев, забрав часы, торопливо ушел прочь.
Так Ночков попал в издательство «Всемирная литература», в компанию бездельников, которые вытягивали у большевиков деньги на издание каких-то книг, призванных повышать культурный уровень пролетариата. Ночков считал, что пролетариат можно окультурить только одним способом: заставить чистить сараи и сортиры, а по выходным показывать цирк и синематограф, а вся эта Античность, эпоха Возрождения и прочее у гопника вызовет лишь глумливую ухмылку.
Тем не менее он старался быть милым и обходительным, пытаясь сократить дистанцию с Гумилевым, который все время был чем-то занят, бегал по инстанциям и не допускал, чтобы кто-то с ним сблизился. Говорили, будто Николай какое-то время работал шифровальщиком в Русском правительственном комитете. Возможно, он не хотел, чтобы эта информация чем-то навредила окружающим: в ЧК забирали и за менее сомнительные знакомства.
Терпение Ночкова было вознаграждено. Гумилев стал разговаривать с ним о разных мелочах, порой они вспоминали прошлое.
Как-то за Гумилевым приехали из ЧК и забрали на Гороховую. Он вернулся через два часа, взвинченный и злой. Рассказал, что интересовались Че- паевым, который сейчас, оказывается, командовал частями красных где-то недалеко от Самары. Чекисты предложили Гумилеву, как бывшему сослуживцу Чепаева, втереться к нему в доверие. Ночков слушал, понимающе кивал, а сам думал: почему он не догадался до этого раньше?! Почему не пошел работать в ЧК, чтобы найти Чепаева?!
Он едва дотерпел до конца рабочего дня. Бегом добравшись до Гороховой, он стучал во все двери и спрашивал, куда именно вызывали Гумилева. Когда наконец попал к нужному человеку, сразу сказал, что был командиром Чепаева и готов выполнить любое задание. Возможно, чекисты думали, что им повезло, но куда больше повезло Ночкову.
