Война всех против всех (СИ) - Тыналин Алим (читаем книги .txt, .fb2) 📗
Я еще не терял надежды.
— Послушай, почему ты всегда зовешь меня обидным прозвищем? — спросил я, наливая ей еще вина и подталкивая тарелку с закусками. — И никогда не называешь «императором»?
Девушка отпила из кубка, осмотрела свои спутанные кудри естественным, чисто женским движением и рассеянно ответила:
— Потому что ты пока что еще не сделал ничего такого, чтобы называть тебя императором. Еще ни один правитель из знакомых мне не сделал ничего выдающегося. Хотя в последнее время ты начал двигаться в правильном направлении. Может быть, скоро я и в самом деле смогу назвать тебя своим императором без зазрения совести.
— Хм, весьма поучительно с тобой общаться, — ответил я и тоже отпил из кубка.
На мгновение наступила тишина и неловкое молчание, а мы посмотрели друг другу в глаза. Я потянулся к ней, чтобы снова поцеловать, но Лаэлия отстранилась и погрозила мне пальчиком.
— Ай-яй-яй, Моммилус, я же говорила тебе, чтобы ты не лез ко мне, не то отрежу член и скормлю собакам.
Но поскольку я уже не мог с собой совладать, то отчаянно продолжил движение вперед, чтобы поцеловать девушку. Она снова подалась назад, но дальше уже было некуда и она вынуждена была остановиться.
Тогда я настиг ее наконец и снова пытался поцеловать, но Лаэлия отворачивалась и толкала меня в грудь. Я схватил ее за руки и навалился сверху, пытаясь прижать к ложу, но тут моя воительница пихнула меня коленом в живот и сама опрокинула на ложе, а затем придавила сверху.
Ее искаженное яростью лицо оказалось напротив моего. Девушка сердито пыхтела, а я чувствовал ее стройное и крепкое тело, плотно прижавшееся ко мне. Крепкие бедра придавили меня внизу, а налитая грудь сильно вздымалась. При этом надо не забывать, что она была одета в кожаные доспехи, а еще сверху был пристегнут красный плащ. То есть, для обороны против чересчур страстных мужчин у нее все было приготовлено.
У римлян не принято носить штанов, что лично я считаю очень удобным в таких случаях. Доспехи Лаэлии прикрывали только верхнюю часть ее туловища, внизу, ниже пояса, была только перехваченная ремнем туника. Под нею, как я понял, у нее ничего не было.
При этом так получилось, что мои обнаженные ноги соприкасались теперь с ногами девушки и это дико возбудило меня, особенно если учесть, как долго я добивался, чтобы оказаться с ней в такой позиции. Почувствовав, как мой член вздымается у нее между ног, Лаэлия поморщилась и сказала:
— Нет, только не это.
Она попыталась отодвинуться от меня и оставить распростертым на ложе, но теперь уже я плотно обхватил ее ногами и прижал к себе.
— Отпусти меня, Моммилус, — не попросила, а отрывисто приказала Лаэлия. — Ты хочешь, чтобы я сломала тебе ноги?
Я внимательно поглядел ей в глаза и вдруг понял, что не вижу в них настоящей злости. Интересно, сколько она уже была без мужчины, наверное, успела затосковать без крепких объятий?
— Можешь сломать мне и руки, и ноги, и голову, но я ни за что не отпущу тебя, — сказал я.
Яростно зарычав, девушка рванулась в сторону и упала с клинии на пол шатра. Я повалился на нее и теперь в очередной раз оказался сверху.
— Уйди, мерзкий ублюдок, — проворчал она и попыталась спихнуть меня, но я уже не дался.
И не сказать, что в этот раз она особенно сильно сопротивлялась. Я буду оценивать свои возможности трезво, при желании Лаэлия в два счета скинула бы меня и отбила бы все внутренности. Но сейчас, как ни странно, когда я прижал ее руки к полу и поглядел на нее, она просто повернула голову чуть в сторону и явила мне свой точеный профиль.
При этом ее нежная шея и ушко, наполовину прикрытые чудесными кудрями, остались соблазнительно незащищенными передо мной и я, конечно же, не стал терять время. Наклонившись, я поцеловал ее в шею, потом в ушко, отодвигая волосы носом, потому что мои руки изо всех сил держали ее.
— Отпусти меня, жалкий урод, — сказала Лаэлия, но сама вдруг подняла бедра и недвусмысленно прижалась ими к моим. — Ненавижу тебя, ненавижу. Если ты сейчас же не отпустишь меня, я тебе яйца оторву.
Угроза, конечно же, существенная, и исходила от девушки, которая вполне могла привести ее в исполнение. Но разве мог я уже остановиться, даже под угрозой потери своих яиц? Я продолжал ласкать шею девушки, затем снова поцеловал ухо и Лаэлия вдруг громко задышала, начала извиваться подо мной и снова прижалась бедрами.
Когда она повернулась ко мне лицом, я поцеловал ее в губы, глядя в ее прекрасные полузакрытые глаза. На этот раз девушка опять страстно ответила мне, причем, когда я осмелел и засунул ей в рот язык, она опять-таки не стала его откусывать, а легонько коснулась своим язычком.
Я уже ликовал победу, но совсем забыл, что подо мною не обычная девушка, а львица. Я продолжал ее целовать, отпустил одну руку и уже начал расстегивать завязки доспехов, но тут Лаэлия снова оттолкнула меня, быстро вскочила и закричала:
— Я тебе сказала, чтобы ты не приближался ко мне, мерзкий уродец! Ненавижу тебя! Не подходи, иначе я убью тебя и не посмотрю, что ты император.
При этом она достала меч, который положила на клинию, когда вошла в шатер, и направила его острие на меня.
— Ты, наверное, думаешь, что я шучу, Моммилус? — спросила она. — Так вот попробуй подойди и ты узнаешь, насколько я зла на тебя. Я выпущу твои кишки на пол этого шатра, я обещаю тебе, попробуй только подойди.
Я поглядел на нее и увидел, что сейчас она нисколько не шутит. Девушка пришла в бешенство от того, что ее защита чуть было не пала под моим натиском. Для того, чтобы это не произошло окончательно, она готова была пойти на самые отчаянные меры, вплоть до убийства.
Я ясно видел, что сейчас она совершенно не в себе и если приближаясь к ней, то вполне может ткнуть мечом мне в живот. В то же время сейчас, с клинком в руках, с растрепанной гривой волос и со сверкающими от ярости глазами Лаэлия была диво как хороша.
И еще я понял, что должен сейчас решиться. Недаром существует поговорка, что трус не завоюет сердце девушки. Она полностью подходила под мою нынешнюю ситуацию, потому что если я сейчас дрогну и отступлю, то уже никогда не смогу стать для нее настоящим императором и господином. Ну и, конечно же, никогда не узнаю, каково это, заниматься любовью с самой настоящей львицей.
Поэтому я, продолжая смотреть ей в глаза, сделал два шага вперед. Если Лаэлия сейчас вытянет руку, то вонзит меч мне прямо в живот. Но я решил рискнуть и поставить на кон все, в том числе и свою глупую распутную жизнь, о которой, собственно говоря, действительно, нечего было жалеть. Потому что, как и говорила недавно девушка, меня еще не за что было любить и уважать, поскольку я так и не сделал еще ничего выдающегося и полезного для других людей.
— Я тебя предупреждаю, Моммилус, — яростно сказала Лаэлия. — Я это не твои доступные шлюшки, готовые прыгнуть в твою постель по первому щелчку пальцев. Еще один шаг и я вспорю твое брюхо. Не доводи меня до греха.
— Если хочешь, сделай это, — сказал я. — Если ты не признаешь во мне человека, который пытается улучшить свою жизнь и жизнь своих подданных, если ты вообще не видишь во мне человека, достойного твоей любви, то ни о чем не волнуйся и просто возьми и вспори мне брюхо. Я только прошу после этого еще отрубить мне голову, чтобы я не мучился так долго. Впрочем, если ты хочешь насладиться зрелищем моих страданий, то отрубать ничего не надо.
Я шагнул вперед и взялся за острый, как бритва клинок обеими руками, затем приблизил его к своей груди и прошептал, глядя Лаэлии в глаза:
— А еще ты можешь просто вонзить этот меч мне в грудь и покончить со мной раз и навсегда. Мерзкий Момиллус больше никогда не будет мозолить тебе глаза.
Я почувствовал, как по моим рукам течет кровь, но не опускал взгляда, пронзая девушку пристальным взором. Она тоже в бешенстве глядела на меня и какое-то время я и вправду был уверен, что мой жизненный путь будет окончен сейчас вот здесь. А затем она вдруг отвела взгляд, обмякла, опустила меч к земле и пробормотала:
