Детство (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Ишшо для знакомых всяко-разного набрал. Девкам знакомым с Хитровки ленточек всяких да бусинок россыпью, чуть не целый туес насобирал. Оно вроде и копеешно, а всё внимание! Сувениры.
Посмотрел-полюбовался, и ажно в груди распёрло. Видели бы меня мальчишки сенцовские, то-то бы позавидовали! Ладно ишшо рубахи, у некоторых тоже по две, а то и три есть, если кто совсем богатый. А часы?! Пусть сломанные, но ведь настоящие, а?! А пробки хрустальные?! Богатство как есть!
— Саньки только Чижа не хватает…
Грустно стало, чуть не разнюнился. Чиж, Мишка Пономарёнок… эх-ма! Всё как-то так, да не в лад.
Штоб мысли дурные из головы выгнать, стирку затеял. Оно конешно, какая там толком стирка в реке? Даром што щёлок наделал да в бутылки залил, стоит вон. Стирать-то где? Корыто тащить замаешься в мою глухомань, а выдалбливать, так вроде как и можно, но не так, штобы сильно нужно. Сколько тово лета!?
Так, в речке намочил, потом вытащил, с щёлоком пожамкал, ну и снова полоскать. Не так штобы очень получается, но потом не воняет и грязи не видать. Правда, одёжа от такой стирки вся какая-то серая, но тут уж как есть.
Оно вроде как и нетрудно стирать, да и одёжи мало, но именно што вроде как. Бабская работа, непривышная. Провозился пока, так проголодаться успел. Но правда, и ем я много, расту потому што. Харчи-то какие!
На дубке замерял, так чуть не полголовы выше стал, а я ж здеся всего ничего, до сентября ишшо две недели осталося. Может, ишшо вырасту до осени? А потом ишшо! Помечтал немного, как я такой высокий, на две головы выше всех, да в Сенцово прошёлся бы, в сапогах лаковых и с гармошкою, и штоб играть умел. То-то бы Иван Карпыч подивился! Небось не стал сквозь глядеть, как ранее!
Пока мечталося, руки сами развесили всё на ветках, штоб высохло. Глянул на солнышко, а до полудня ишшо далеко, успею и пообедать. Или даже как у господ — второй завтрак. Как обычно, уха да рыба печёная, приелось уже мал-мала. Ну да ничево, на Хитровку вернуся, вдоволь рубца наемся да головизны!
Оно канешна, можно и прикупать в деревне снедь, но вот не хотца. Денюжку тратить, когда вон — рыба в речке? Нет уж, ищите другово дурня!
Наелся, ягодами заел, чаем запил, и то-то хорошо! Подошёл к полке с книгами и постоял, на носках покачиваяся. Выбираю, значица! Три книжки дали на почитать — «Илиаду» Гомера Слепого, учебник по анатомии, да стихи Пушкина. И четыре своих, выменянные. Сыщицкая одна, и про доктора Франкенштейна ишшо, но тама страниц не хватает, саму малость. Adventures of Oliver Twist. Dickens, почти до конца дочитанная. И учебник по грамматике, но тот скушный и понятно мало. А ишшо неправильным кажется, но когда думать о том начинаю, сразу будто гвоздь в голову вколачивают.
Скубент, который Сергей Сергеич, велел тогда Анатолю книжку мне дать, он вроде как старший над ним. А потом, когда пришёл через несколько дней, расспрашивать меня взялся — што да как. И книжку енту, с анатомией, на почитать дал. Снова потом расспрашивать.
А я, вот те крест! Понял там што-ништо, но дурнем прикинулся — дескать, картинки такие чудные да срамные! Дай ишшо таких же посмотреть! Сергей Сергеич назвал тогда меня индивидуумом с уникальной эйдетической памятью [61], но вполне себе посредственным интеллектом. Не понятно, но малость тово, обидно стало, хучь и смолчал. Боюся я его, глаза больно нехорошие.
Франкенштейн как есть, вот ей-ей! Дай волю такому, так ножиком всего порежет и голову вскроет. Насмотрелся я на таких на Хитровке, хучь и был там всего ничего. Ножиком ткнёт, да и через тело переступит. Один в один, ей-ей! Токмо те из варнаков, а Сергей Сергеич вроде как из господ, вся и разница.
Я потом думал много — напугался зряшно, иль нет? Можно было б ведь подойти, в науку попроситься. Книжки там всякие. А потом решил, што и нет. Откуда умственность свою объяснять стану?
Вот так не умел, не умел, а потом бах! И читаю, да ишшо заумное всякое понимаю. Иной кто просто подивиться, да и смолчит, ну иль хотя бы пытать не станет, што да как. А Сергей Сергеич дотошный не по-хорошему, так што ну его! Оно лучше через Хитровку к умственности приду, тама образованных людей полно.
— Мальчик, где ты был!? — Козьемордая, возящаяся у маленькой летней сцены, ажно ногой притопнула. Знает уже давно, как меня звать-то, а вот нравится — мальчиком, и всё тут! Вроде как если без имени, то не на равных почти шта, а как прислуга в трактире.
Да я-то и не против. Платит кажный раз полтину, да иногда на кухню проводит и велит кухарке накормить. Та баба вредная дюже, но готовит ничиво так, вкусно! Позавчера щтей чуть не целый чугунок одолел. Господа, они вишь ты, свежее всё едят — раз-другой поели, и всё. А если в гости сходят, так и вовсе. Так Анфиса выкидывать собрался, а тута я. Думал, лопну, еле ушёл! Ишшо хлеба с собой старого дала, и кусок пирога, што разломался.
— Тама, — Махаю рукой неопределённо и вытаскиваю часы, которые ношу на цепочке, прикреплённой к вороту рабахи, даже кармашек пришил на груди, — Вишь, сломалися.
Господа, которые молодые, зафыркали-засмеялися чему-то, вроде как о своём. Взявшись за штанины, оттягиваю их в стороны и делаю вроде как книксен — поздоровкался, значица. Снова смешки, ну да и пусть их.
Спектаклю они ставят, на даче-то. Парень што постарше, из гимназистов, которому последний год тама учиться, ён вроде как режиссёр и главный актёр из мущщин, а остальные так, не пойми што. Одни барышни вокруг него вьются — невестятся, значица. Другие всё больше покрасоваться хотят перед зрителями. Есть и те, кто просто от скуки иль за компанию.
Ну и двое парнишек лет по четырнадцати, прыщеватые и дрищеватые, перхотные какие-то. Енти на барышень заглядываются, с декорациями помогают, да и роли какие-никакие играют. Но так, везде ниочёмно.
Ну и я, значица — на все руки. Пилить, строгать да таскать. Они ж тута белоручки, ничиво не имеют и пачкаться бояться. Краска попала на рубаху — ах-ах, маменька заругает! Так старую надень, што проще? Агась! А покрасоваться?!
Вокруг краски, доски, бумаги, картонки! Добра не на один десяток рублёв, а раскидано так, что сердце кровью обливается.
— Кто здесь? Отелло, ты? — Кривляется, выворачивая зачем-то себе руки, тёмненькая барышня на сцене, в дурном парике из консково волоса.
— Я, Дездемона, — Ломающимся дискантом ответствует прыщеватый, намазанный зачем-то гуталином. И так рожа без кожи, а теперича и вовсе — ужас будет на морде лица.
— Что ж не идёшь ложиться ты, мой друг?
Лиза кривится, но сдерживается. Она систент режиссёра и главная актриса. Обычно чуть не все женские роли ей, а недавно прочие барышни чуть ли не бунт подняли — дескать, тожить хочут! Теперича козьемордая барышня напополам разрывается — как систент хочит, штоб спектакля вот прям совсем хорошей была. А как актриса, котора ведущая, ревнует.
— Держи ровней, — Срывающимся голосом командует второй прыщевытый, Вольдемар который, косясь то и дело на сцену и орудуя кистью. Это вроде как я держу неправильно, а не у тебя руки кривые.
— Что? — Угрожающе, как иму кажется, говорит Вольдемар. Я што, вслух? Да уж…
— Дай-ка кисть, — Кладу декорацию на землю и несколькими широкими мазками дорисовываю кирпичную кладку. Помирать, так с музыкой!
— Лиза, он… — Вольдемар возмущён, токмо што не пар из ушей.
— Мальчик позволил себе лишнее, — Барышня выразительно так косится на меня, — но отчасти он прав. Руки у тебя может и не кривые, но ты так следишь за Душкиной на сцене, что испортил уже несколько листов картона, заодно раскрасив рубаху Егора.
— Я! — Вольдемар вспыхивает и замолкает. Отобрав у меня кисть, начинает работать, уже не отвлекаясь, — Пшёл отсюда!
Лиза с видом мученицы, взяв меня за рукав, отводит в сторону и поручает оттаскивать мусор.
— Завтра приходи пораньше, — Приказывает она, вручая полтинник, — у нас скоро премьера, а ничего ещё не готово.
