Да, та самая миледи - Галанина Юлия Евгеньевна (чтение книг .txt) 📗
– Дней через пятнадцать – двадцать я уезжаю с армией в Ла-Рошель, – торопливо говорил деверь, – но накануне моего отъезда за Вами прибудет корабль, который отплывет на моих глазах и отвезет Вас в наши южные колонии. Я приставлю к Вам человека, и, будьте покойны, он вышибет Вам мозги при первой Вашей попытке вернуться в Англию или на материк.
Вот и все прояснилось: меня пристрелят при попытке к бегству, лишь судно отойдет от порта на расстояние пушечного выстрела. И выкинут где-нибудь в открытом море.
Разумно. Все будет сделано чисто, не подкопаешься. И дорогой брат совершенно ни причем, жертва не вынесла тягот путешествия. Это лучше, чем возиться с прокурорами, запутанными правилами о наследстве и прочей бумажной волокитой. Ведь это все высосет массу денег, а миллион такой маленький, что его поневоле не хочется делить даже с судебной системой. И к тому же такой исход прекрасно решает проблему мушкетеров, любезно предупредивших Винтера. Всем хорошо.
А свое особое мнение я оставлю при себе.
– Да, а пока что Вы будете жить в этом замке, – продолжал Винтер. – Стены его прочны, двери крепки, решетки на окнах надежны, к тому же Ваше окно выходит прямо на море. Мои люди, готовые отдать за меня жизнь, стоят на страже перед этой комнатой и стерегут все проходы, ведущие во двор. Да если бы Вы и пробрались туда, Вы должны будете еще проникнуть сквозь три железные решетки. Отдан строгий приказ: один шаг, один жест, одно слово, указывающее на попытку к бегству – ив Вас будут стрелять. Если Вас убьют, английское правосудие, надеюсь, будет мне признательно, что я избавлю его от хлопот…
Со стороны деверя было очень любезно ознакомить меня с условиями содержания. Такого количества полезных сведений сама бы я не собрала.
– А-а! – вскричал Винтер, словно поймал меня на месте преступления. – Вы, кажется, успокоились! На Вашем лице показалась прежняя самоуверенность. Вы рассуждаете про себя: «Пятнадцать – двадцать дней… Ничего, ум у меня изобретательный, я что-нибудь придумаю, да придумаю! Я чертовски умна и найду какую-нибудь жертву. Через пятнадцать дней, – говорите Вы себе, – меня здесь не будет». Что ж, попробуйте!
Если я не ослышалась, дорогой брат бросает мне вызов?
Приятно слышать, что я чертовски умна, и озвучивает он мои мысли правильно, только вот выражение самоуверенности мы сейчас поправим на более уместную тоскливую тревогу.
– Офицера, который остается здесь начальником в мое отсутствие, Вы уже видели, следовательно, Вы его уже знаете; он, как Вы сами видели, умеет исполнять приказания, так как – я знаю вас – на дороге из Портсмута сюда Вы, наверное, попытались заставить его говорить. И что Вы относительно этого скажете? Разве мраморная статуя могла быть молчаливее и бесстрастнее его? Вы уже испытали на многих силу Вашего обольщения, и, к несчастью, Вам это удавалось, но попробуйте на этот раз, и, черт возьми, если Вам удастся, то я скажу, что Вы сам дьявол!
Нет, я не ослышалась, мне не только бросили перчатку, но и снисходительно похлопали ею по щечкам. Если человек дурак, то это надолго. Винтер даже не догадывается, что противника в первую очередь надо уважать, вместо того чтобы презирать и ненавидеть. Только тогда его можно оценить и победить.
Теперь я понимаю, за что сгорела моя бабушка, если мы похожи с ней не только обликом, но и нравом. Добрые люди подзуживали ее: испытай-ка власть своих чар, голубушка, это у тебя не получится. А потом, когда она побеждала, радостно кричали: ведьма, на костер ее, на костер! Мои определения еще роскошнее – то я демон, то дьявол.
Винтер, успокоенный выражением тоскливой тревоги на моем лице, безбоязненно подошел к двери, резко распахнул ее и крикнул:
– Позвать ко мне господина Фельтона! Подождите минутку, и я Представлю Вас ему!
Заранее можно угадать, какими достоинствами меня наделят.
Наступившая после его команды тишина была так приятна после то криков, то шепота дорогого брата. Раздались шаги. Фельтон шел по коридору к моей камере безумно равномерно, словно холсты мерил. Войти он не решился и застыл на пороге.
– Войдите, милый Джон, – великодушно разрешил дорогой брат. – Войдите и затворите за собой дверь.
На месте Джона я бы насторожилась, услышав обращение «милый». Во всяком случае, после правления во Франции Генриха Третьего.
– Теперь посмотрите на эту женщину. Она молода, она красива, она обладает всеми прелестями земного соблазна… И что же, это чудовище, которому всего двадцать пять лет, совершило столько преступлений, сколько Вы не насчитаете и за год в архивах наших судов. Голос располагает в ее пользу, красота служит приманкой для жертвы, тело платит то, что она обещает, – в этом надо отдать ей справедливость.
Боюсь, ни от одного поклонника я не услышу такого страстного панегирика в свою честь. А вот сейчас будут пугать молодого человека.
– Она попытается обольстить Вас, – заявил в подтверждение моих дум Винтер. – А может, даже и убить. Я вывел Вас из нищеты, Фельтон, сделал Вас лейтенантом, я однажды спас Вам жизнь – Вы помните, по какому случаю. Я не только Ваш покровитель, но и друг Ваш, не только благодетель, но и отец. Эта женщина вернулась в Англию, чтобы устроить покушение на мою жизнь!
Оскорбленное тщеславие чуть не заставило меня закричать во весь голос: «Лжете, сударь, очень мне нужна жизнь такого никчемного надутого индюка, как Вы!»
Потом стало почти смешно. Даже сейчас дорогой брат не может не соврать.
– Я держу эту змею в своих руках, – громыхал Винтер, – и вот я позвал Вас и прошу: друг мой Фельтон, Джон, дитя мое, оберегай меня и в особенности сам берегись этой женщины! Поклянись спасением твоей души сохранить ее для той кары, которую она заслужила. Джон Фельтон, я полагаюсь на твое слово! Джон Фельтон, я верю в твою честность!
– Милорд…
Молодой человек послушно бросил на меня ненавидящий взгляд.
Дружочек мой, в каком приюте тебя так славно воспитали?
– Милорд, клянусь Вам, все будет сделано согласно Вашему желанию!
Ну вот, пока они заверяют друг друга в стойкости и ненависти, можно опустить голову и подремать. Общество дорогого брата всегда вызывает у меня сонливость.
– Она не должна выходить из этой комнаты, слышите, Джон? – продолжал давать ценные указания Винтер. – Она ни с кем не должна переписываться, не должна ни с кем разговаривать, кроме Вас, если Вы окажете честь говорить с ней.
– Я поклялся, милорд, этого достаточно! – с самоуверенностью офицера, чей послужной список безупречен, отрезал Фельтон.
– А теперь, сударыня, – обратился вновь ко мне деверь, – постарайтесь примириться с Богом, ибо людской суд над Вами свершился.
Я даже не стала поднимать голову. Пусть катится к дьяволу со своим судом, спать мешает.
Винтер и вслед за ним Фельтон вышли. Раздался звук запираемого засова. Затем бухнули каблуки ставшего на караул у двери часового.
Так, еще немного подождать на тот случай, если они изучают меня в замочную скважину, и можно просыпаться.
Я подняла голову, прогнала прочь надоевшее выражение безропотной жертвы. Подошла к двери и прислушалась.
За дверью сопел часовой. Бедняга, наверное, обязан не выпускать из рук тяжелого мушкета. Вот еще одна глупость – на кой черт мушкет в узких темных коридорах? Один раз выстрелить, а потом крушить врага прикладом, как дубиной? Дали бы бедолаге остро заточенный тесак, это обеспечило бы полную безопасность охраняемому участку, и часовой бы так не пыхтел.
Исследовав дверь, я подошла к окну и открыла закрытые Винтером ставни. Затем рамы. В комнату ворвался свежий ночной морской ветер. Хорошо. Ветер загасил свечу на столе, ну и пусть, думать можно и в темноте.
Я снова притворила рамы и ставни, на ощупь добралась до громадного кресла и удобно устроилась в нем с ногами.
«Добрыми намерениями путь в ад вымощен» – вот как можно назвать все, что натворил Винтер.
Не знаю, насколько полно услышал Атос со товарищи нашу беседу с Его Высокопреосвященством, но понять они ее так и не поняли.
