Кому на руси жить (СИ) - "Константин" (лучшие книги .txt) 📗
Первый удар в голову я пропускаю в опасной близости от лица. Обратный мах секиры целит в колени, и я едва успеваю подпрыгнуть на достаточную высоту, понимая, что вес кольчуг не позволит мне часто и качественно исполнять этот трюк в дальнейшем. Инстинктивно отступаю в сосняк. Следующий удар справа налево, направленный мне в ребра я отбиваю по касательной древком своего топора. Древко выдерживает, но слышится характерный треск дерева. Кручусь через плечо, метя локтем в висок или в челюсть. Ударить не успеваю, ибо противник проворен и хитер. Он уже сместился вбок и со зловещим хеканьем посылает секиру по короткой дуге аккурат мне по хребтине. Пришлось по-кошачьи выгнув спину резко ускориться во избежание встречи со страшным лезвием. Я почти физически ощущаю волну горячего воздуха обжегшего мне спину.
Снова мах, я уклоняюсь. Еще мах по нисходящей, обманное движение и мощный тычок в голени. Я понимаю, что еще немного и настырный обладатель секиры меня прикончит, уж больно ловко он ею орудует, легко и непринужденно, словно не многокилограммовая хреновина в руках, а тростинка. Он давно понял, что я ему не соперник, но вместо того, чтобы одним ударом завершить начатое, играет, рожи свирепые корчит. Крутит, вертит, меняет хваты, финтит, а я только и делаю, что отступаю да увертываюсь, даже не помышляя об атаке.
Снова обманный финт, на него я ловлюсь и получаю торцом рукояти в живот и сразу же в нос костяшками держащего оружие кулака. Я заливаюсь кровью, начинаю тяжело дышать. Рожа косицебородого секироносца светлым пятном маячит в трех метрах. Благодаря тому, что с начала поединка я не сделал ни единого шага вперед, мы довольно далеко отдалились от места общей свалки. Теперь я мечусь как заяц среди сосен, звуки боя становятся еле слышны и я не знаю много ли там остается живых из наших. Тяжкий топот моего преследователя колотит по ушам как набат.
Бегать от врага до бесконечности невозможно. Проклятые кольчуги давят к земле как свинцовые. Споткнувшись в очередной раз о выпирающие древесные корни, я с размаха брякаюсь на бок, откатываюсь в сторону, избегая не заставившего себя ждать удара, с трудом поднимаюсь вскакиваю и сгибаюсь от пронзающей боли. Что-то хрустит в ребрах, становится трудно дышать.
Ну, вот и все, думаю, надо хотя бы помереть с честью...
Подбираю выпавший топор, ломаю об колено треснутое топорище и получаю в правую руку нечто вроде индейского томагавка. Улучаю момент, когда противник на шумном выдохе на миг опускает оружие и швыряю обрубок топора ему в лицо. Тяжелая секира со звоном отбивает мою последнюю надежду.
Вот теперь точно – все...
Прижимаюсь гудящей спиной к толстой сосне в ожидании решающего удара. Если повезет, угадаю направление и постараюсь ускользнуть, а если совсем повезет, то застрянет лезвие секиры в древесине и тогда...
Могучий замах из-за спины, доворот ногами, кривая ухмылка... хрясь... Мой палач роняет секиру и со стоном валится к моим ногам. Короткое копье, с которым перед боем ходил Бур, еще вибрирует сзади в шее беловолосого. Я вытираю пот со лба и без сил сползаю по шершавому сосновому стволу на задницу. От боли в ребрах двоится в глазах. Кто-то наступает убитому между лопаток, выдергивает копье. Слышны голоса. С двух сторон меня отлепляют от сосны и под руки ведут на берег.
Глава шестнадцатая
К берегу я подхожу уже без посторонней помощи. Движение верхней левой частью туловища доставляет боль, но не настолько ужасную, чтобы я не мог идти самостоятельно. Голец топает почти вплотную, готовый подхватить, если начнут подкашиваться мои ходули.
У воды застаю мрачную картину побоища. Темные бугорки мертвых тел испятнали прибрежную траву, камень, похожий на голую задницу, забрызган чьей-то кровью, точно на него махнули кистью с жидкой краской. В метре от лежащего лицом вниз тела валяется отрубленная по локоть рука с зажатым в ней топором.
С таким же топором в позвоночнике лежит один из убитых мной. Здоровый кабан, лицом к лицу он бы меня уделал как пить дать.
Прислонившись спиной к камню со стянутыми назад руками сидят двое. Смуглый, широкоплечий тип с залитой кровью щекой и родной брат боярина Головача дородный Минай собственной персоной. Мне кажется, за неделю, что мы не виделись, он слегка всхуднул, видать, заботы о серебре поедом заели, кусок в горло не лез, меда хмельные колом вставали. Даже мясистый, пористый нос из буро-красного кажется нежно-розовым как майский цветок. Гордость Миная – длиннющие усы неуверенно свисают на грудь.
Вязь кольчужных колец в правом плече Миная нарушена сильнейшим ударом чего-то острого, с дырки подтекает кровь. Умные глаза прищурены, смотрят с вызовом.
Как я понимаю, оглядев шестерых, оставшихся из нас в живых, в разной степени ранеными оказались все, за исключением немногословного Невула, который спустился из своего гнезда на дереве, только когда все закончилось. У Жилы и Гольца перевязаны кровавыми тряпками головы, у Бура левая рука тоже перевязана, висит плетью вдоль тела. Миша, кряхтя, подволакивает ногу, просеченную сбоку в ляжке, до кости железо не достало, иначе Рваный совсем не смог бы передвигаться. Больше других досталось Завиду – вражий клинок, скользнув по неудачно подставленному мечу, напрочь отсек ему два пальца на левой руке. Кровь удалось остановить. Голец с Жилой накручивают на поврежденную кисть Завида разорванную на полосы чью-то исподнюю рубаху. Стиснув зубы, Завид только морщится и на глазах бледнеет. Я советую им соорудить лямку и зафиксировать раненую руку на груди, чтобы поврежденное место оказалось как можно выше.
- Что ж вы наделали, племяннички, а? – хрипло заговорил Минай. – Паскудники, клин вам в пасть! На кого руку подняли, сучата? На кровь родную?!
Голос Миная насмешливый, без оттенка робости. Этот его тон и произнесенные издевательские слова подрывают с места обычно спокойного и молчаливого Завида. Я едва ли не впервые слышу его голос.
- Это ты на кого руку поднял!? Серебра захотел? Ты заработал его? Ты собрал? Пес ты паршивый, а не кровь родная!
Завид резко и звонко выкрикивает слова, словно швыряет камни в широкую фигуру дяди.
- Ты на меня не тявкай, сопляк кривоногий! – отрывисто смеется Минай. – Мне серебро это до одного места. У дружка, вон, своего спроси, он знает.
Минай поводит усами в мою сторону.
Ловлю тяжелый взгляд Бура. Неужели поверит? Не исключено, что настоящий Стяр был с Минаем заодно и принимал самое деятельное участие в многоходовой комбинации. На месте Бура, теперь, когда все закончилось, я бы усадил меня рядышком с этими двумя терпилами и провел тщательное расследование с применением подручных средств таких как острая сталь и огонь.
Бур отводит глаза. Не поверил дядюшке или не захотел поверить. Пока.
- Не серебро, говоришь, тебе надо? – спрашивает Бур. – Что тогда?
Минай корчит ехидную мину.
- Тебя не понять, тямы в голове не хватит! Только копьем орудовать и можешь, хрущ бестолковый.
Бур злорадно усмехается, когда Минай косится на свою рану и цедит сквозь зубы что-то ругательное.
- Думаю, он действительно шел не только за серебром, – быстро говорит сбоку Голец и на правую кисть мою кивает.
Девять пар глаз впиваются в поднятую пятерню с золотым перстнем на среднем пальце.
Не, ну а что? Годная гайка, такую и потаскать не западло! Боярской власти она мне не прибавит, а, вот, дядька Минай, по ходу, в курсе где смог бы сей перстенек с пользой применить. Золота в нем не больше, чем в одной из двух монет, найденных в мешке на дне схрона. Стало быть и впрямь, мал золотник да дорог...
- Отойдем, – говорю всем и ковыляю к лесу подальше от чужих ушей.
На мой вопрос как поступать дальше, Бур говорит, что следует послать в весь за людьми для помощи, чтобы не переть на горбу приобретенное добро. Пленных он намерен тащить с собой дабы явить пред светлые очи боярина Головача ради свершения над ними справедливого суда. Из его сугубо деловых решений я понимаю, что Бур целиком и полностью удовлетворен. Его не смущает даже двоякие итоги стычки. С одной стороны взят живьем Минай, ранен, правда, несильно. С другой стороны мы потеряли большую часть отряда и это очень удручающий факт. По крайней мере для меня, ведь большинство погибших, пусть недолго, были моими людьми. Буру же, полагаю, было бы только лучше, окочурься мы всем скопом, кроме его родных.
