Новая эпоха (СИ) - Безбашенный Аноним "Безбашенный" (книги онлайн полностью .txt) 📗

Я как-то даже и внимания на рыбных блюдах не заострял, пока Велия осетром небольшим на рынке не отоварилась и не спросила меня, отварить его или пожарить — я аж дар речи потерял, млять, от такого кощунства. А потом супружница в осадок выпала, когда я велел его закоптить, но античный мир — мир патриархальный, и воля мужа в нём — закон для жены, так что возражение у неё нашлось только одно и вполне конструктивное — ну не знает она, как это делается. Я тоже всех тонкостей копчения рыбы не знал, зато знал другое — что скифы прекрасно понимают толк в копчении мяса, а скиф у нас, хоть и в количестве одной штуки, таки имелся — мой вольноотпущенник Фарзой. Вызвал я скифа, поставил ему задачу, велел всем неукоснительно исполнять все его указания, и закоптили осетра в лучшем виде. Велия на нас как на дикарей глядела, но когда вся наша компания, собравшись, с урчанием набросилась на "испорченную" рыбу, то и сама попробовать решилась, после чего и её было от блюда уже не оторвать. Детей — тем более. В общем, я замшелым античным придуркам не указ, и со своей осетриной они могут делать всё, что им только вздумается, но мы её теперь — исключительно коптим.

Брута же я копчёной осетриной решил побаловать не просто так и вовсе не за то, что он — возможный предок Брута Того Самого, который "и ты, Брут". Во-первых, Цезаря Того Самого означенный Брут Тот Самый и без моей осетрины в реале зарежет, да и не один он там будет, всё-таки двадцать три лишних дырки — многовато для одного, а во-вторых — есть версия, что настоящий отец Брута Того Самого — как раз сам Цезарь, в молодости жеребец ещё тот. Так что вовсе не за это у меня нынешний Брут абсолютно эксклюзивный для античного мира деликатес трескал, а совсем по другому поводу. На нормальном русском языке это называется взятка натурой. Нам ведь пополнение людьми очередное нужно — турдетанами, бастетанами и прибрежными бастулонами, и все они живут в Бетике, с некоторых пор — римской Дальней Испании. А наместник провинции, во власти которого отпустить или не отпустить завербованных нами переселенцев — вот он, пропретор Публий Юний Брут, весной ждущий сменщика, если таковой будет, а пока — полновластный владыка Бетики. И при этом — плебей-народник из числа долбодятлов катоновской закваски, к которому ещё и не на всякой хромой козе подъедешь. Явно, то бишь с увесистым кошелём звонкой серебряной монеты, к нему подкатываться дружески не рекомендуется — честные мы, типа, и принципиальные, интересами Рима не торгуем и взяток у варваров не берём, а только бюджетное бабло пилим, как и принято у честных и принципмальных. Подарки же и угощения — это дело совсем другое, это — знак уважения, гы-гы! И чем плебеистее деятель, чем чмарнее, тем сильнее он на подобное "уважение" падок, и если означенное "уважение" выглядит весомо, то и сделает он за него куда больше, чем сделал бы за тот увесистый кошель. Хороший кусок моего "косского" шёлка, достаточный на нижнюю тунику-безрукавку и на бельё, оказался для этого "вышедшего родом из народа" достаточно весомым, а осётр — достаточно аппетитным для утоления его жажды уважения, так что "добро" на увод людей в количестве полутора примерно тысяч со всем их движимым скарбом мы получили. Ради такого дела я бы и хоть пятиметрового осетра — говорят, бывают и крупнее, но мне на глаза таких не попадалось — закоптить для него не пожалел, а уж этот в два с небольшим метра — сущий пустяк…

Дообедали, вышли из палатки Авла, послонялись по лагерю, понаблюдали за учениями легионеров, я показал пацанам характерные моменты.

— Папа, а почему ты согласился с дядей Авлом в том, что наши солдаты не так хорошо обучены, как римские? — спросил меня по-русски Волний, — Я вот смотрю на этих увальней — и дядя Бенат, и дядя Тарх, и даже дядя Лисимах легко справились бы хоть с двумя, хоть с тремя. Дядя Бенат, наверное, справился бы и с четырьмя.

— Если вон с теми малоопытными гастатами, то дядя Бенат, пожалуй, справился бы с ними и с пятью, — прикинул я, — Но во-первых, дядя Авл — римлянин, а человек он в целом неплохой, и зачем же мы будем его обижать, отзываясь плохо о его соплеменниках? Мы ведь тоже римские граждане, и он бы нас не понял. А во-вторых, мы ведь говорили не о наёмниках, а о призывниках-легионерах.

— Мне кажется, и дядя Курий справился бы даже с этим их центурионом.

— Может быть. Но дядя Курий — опытный боец, настоящий ветеран, и пока у нас таких гораздо меньше, чем хотелось бы.

— Да с этими увальнями многие наши солдаты справились бы, даже молодые.

— В поединках — да, справились бы. Но легионеры не вступают в поединки, а сражаются строем. А в строю — взгляни-ка вон на ту центурию, которая отрабатывает "черепаху" — римляне действуют чётче и слаженнее наших турдетан. Очень хотелось бы надеяться, что это только ПОКА. Но и в этом случае мы не будем показывать римлянам наших лучших солдат — зачем нам расстраивать и огорчать друзей и союзников? Пусть видят худших, смеются над их неумелостью и считают, что таковы у нас все. Понимаешь?

— Да, понимаю, — серьёзно кивнул мой наследник.

— А ты, Икер?

— Понимаю, папа.

На самом деле, конечно, ни хрена они ещё толком не понимают — даже Волний, который постарше. Какого в звизду понимания можно требовать от школяра-первоклашки на зимних каникулах? Даже окончив школу, он будет понимать ещё не всё, а только часть, а всё поймёт лишь тогда, когда окончит ВУЗ, которого пока ещё не существует в природе. Сейчас они ещё оба не столько понимают, сколько ощущают мой настрой, угадывая не высказанное вслух и сопоставляя с услышанным, увиденным, а сегодня — с ещё и на вкус опробованным. Смех смехом, но сегодня мне удалось показать обоим моим спиногрызам главный секрет римской военной машины, которым и определяется её мощь, отвага и напористость. И теперь всё это, вместе взятое, прописывается у них напрямую в подкорке, формируя менталитет. Именно это мне сейчас от них и нужно — внутреннее убеждение в том, что хорошо и правильно — именно так, а не иначе. Рим — наш самый большой союзник и друг. Слишком большой, чтобы откровенничать с ним обо всём подряд. Нам, маленьким и слабым, позарез нужно быть умнее, хитрее и предусмотрительнее этого гиганта…

Выходим за ворота римского лагеря. Можно было бы легко пройти до старой турдетанской Кордубы улицей нового римского города, но нам не хотелось этой уличной толчеи, и мы пошли напрямик, вдоль поля, а точнее — вдоль нескольких полей, которые располагались одно за другим.

— Вот здесь, судя по сухой ботве, они выращивали свою свеклу, — я показал пацанам свекольную ботву, — Из неё они варят эту свою похлёбку, которая делает их солдат такими бесстрашными, — на сей раз я говорил по-турдетански, и тут уж не только детвора, но и Трай расхохотался:

— Нужно немалое мужество, чтобы питаться этим изо дня в день и год за годом.

— А вот на этом поле они выращивали капусту, которую тоже добавляют в свою похлёбку, — я указал на остатки капустных листьев, обрезки кочерыжек и мелкие кочаны, — Лучше бы они её квасили или солянку из неё делали — это было бы намного вкуснее. И кстати, капусту ведь любят не только люди…

— Кролики? — угадал кордубец ход моих мыслей.

— Ага, они самые, — подтвердил я его догадку, — А ну-ка, оболтусы, где ваши луки? Надеюсь, вы не разучились ещё ими пользоваться? — у обоих спиногрызов были луки маленького детского размера и по их силёнкам, но вполне роговые, такого же типа, как и те, которыми мы вооружали наших лучников, и на застигнутого врасплох кролика их бы вполне хватило — ну, с близкого расстояния, конечно.

— Ты думаешь, кролик подпустит их на убойную дистанцию? — усомнился турдетан, заценив слабенькие детские луки и соответствующие стрелы.

— Пусть они его хотя бы подранят — для тренировки этого достаточно, а добрать их подранка у меня найдётся кому, — в числе сопровождавших нас бодигардов имелся и лучник — естественно, с полноценным взрослым луком, — Ну, не сразу, конечно, сперва дадим попробовать им самим…