Лишь бы не было войны - Булат Владимир (бесплатные полные книги .txt) 📗
– А перегибы в коллективизации? – спросил Малиновский.
– Она также происходила на фоне борьбы сталинистов и троцкистов… (Опять я увлекаюсь и говорю многое из того, что им неизвестно или имеет иную терминологию).
– «Репрессии» тридцатых годов, – сказал на это бригадир, – закономерный этап между разбродом двадцатых и державностью сороковых. Впервые советская страна почувствовала себя великой державой около 40-го года.
– В сущности, – сказал Андрей Титомиров, – все, или почти все русские писатели были, по современным меркам, фашистами. Державин проповедовал великодержавный шовинизм, русифицированный арапчонок Пушкин руки бы не подал Бабелю, даже разумный эгоист Чернышевский предсказывал завоевание Ближнего Востока…
– Что читаешь? – спросил я Малиновского, держащего в руках небольшого формата книжку в зелёном переплёте.
– «Драматургия Петера Визе» – на сюжеты германской мифологии. Такая шутка есть: «Русские витязи побеждали своих врагов боевым духом, ибо, заслышав этот дух, неприятель бежал со всех ног. Однако по мере развития бань на Руси этот дух стал исчезать, и уже татаро-монголы имели боевой дух сильнее русского»…
Появился газетчик и совершенно бесплатно снабдил нас вчерашними «Известиями».
– Что пишут?
– Разное. «По приглашению Всесоюзного общества ветеранов Дальневосточной войны нашу страну посетила делегация Союза ветеранов второй мировой войны „Стальной Шлем“ из Германии… Принята новая конституция Демократической Республики Афганистан… Ожесточённые бои сапатистов с правительственными войсками в штате Чиапас в Мексике… Европейский спортивный комитет принял решение о проведении очередной зимней Олимпиады в немецком городе Инсбрук… Еврейский погром в Бостоне…»
– Странно, – протянул бригадир. – Американцы сами наполовину евреи…
– Не скажи, – возразил Титомиров. – В тридцатые годы в США назревала национал-социалистическая революция по типу германской, ведь эти две страны…
– Так то в тридцатые! А сейчас… Слыхали новый анекдот: как будет по-американски «на…»?
– «Янки гоу хоум», – первым отозвался я (поживешь в демократической России, и не такое узнаешь).
– Вы читали недавно в «Комсомолке»? оказывается, что американки предпочитают своих собак мужьям!
– Как это?!! – встрепенулись все, кроме меня.
– Да, провели социологический опрос, и на вопрос «Что вы сделаете, если ваш жених не любит собак?», сорок процентов американских женщин ответили, что выберут собаку.
– Господи! – для Титомирова это была новость. – Хорошо, что мы не янки. Хотя… у нас тоже в последнее время какая-то мания собаководства: весь город засран. Я бы этих собачников!.. заставил бы собственноручно убирать улицы.
(Недавно в Калининском райсуде Ленинграда рассматривалось дело: собака загрызла новорожденного; у нас всякие правозащитники тут же стали бы оплакивать несчастную собаку, но здесь владельца приговорили к тюремному заключению, а собака была истреблена в присутствии хозяина.)
Малиновский, у которого была собака, поморщился, но тут раздался возглас Бориса:
– Вот новость так новость! Умер Гайдар.
– Как?! Что?!
– Да – вот: «1 сентября советская литература понесла невосполнимую утрату: на девяносто третьем году жизни скоропостижно скончался почетный председатель Союза писателей СССР, дважды герой социалистического, лауреат Ленинской премии и премии „Штурм унд Дранг“ Веймарской Литературной Академии им. фон Гете, депутат Верховного Совета СССР 3, 4 и 5-го созывов, член Президиума Всесоюзной культурно-патриотической организации „Память“, великий русский писатель Аркадий Петрович Гайдар… Имя Гайдара присвоено его родному городу Арзамас, новой монументальной площади в Красносельском районе Ленинграда и малой планете № 60 019…»
– Да, это конец целой эпохи!
– Нет, целой эры!
– А его сын – этот самый Тимур – он работает в каких-то ветеранских организациях?
– Да, он второй секретарь ветеранов Дальневосточной войны.
– Слушайте, – спросил после некоторого молчания я, – а стипендия за сентябрь нам полагается?
– Руслан мне сказал по секрету, что будут выдавать уже в Благовещенске.
– А вообще сколько это продлится? Нас часом не мобилизуют?
– Пустяки! Пугнем желтопузых хорошенько – и по домам.
– А вот ты, Андрей, что возьмешь в качестве трофея, когда мы завоюем Маньчжурию?
– Я возьму дочь маньчжурского императора в жены, – ответил Титомиров.
– Постой, если маньчжурскому императору шестьдесят лет, то его дочери по самым оптимистическим расчетам…
– Нет-нет, она наша ровесница. Как же: единственная наследница харбинского престола!
– Так бы и говорил: «Мне нужен маньчжурский престол».
– Да бросьте вы это, – поморщился бригадир. – Гарнее наших европейских девчонок во всем свете нет. Скажу вам по секрету (мой дядя работал в нашем торгпредстве в Тебризе, так он говорил), что ото всех этих азиаток ужасно пахнет, и вовсе не гормонально.
(Плохо, что я никак не могу узнать имени нашего бригадира. А как его спросить, если я – то есть Вальдемар – знаком с ним уже пять лет, и он, по своей всегдашней рассеянности, забыл мне его представить.)
– Ну, это с непривычки, – возразил Титомиров.
– Нет, правы немцы: нет прекраснее белого человека.
– Да ты сам наполовину немец.
– И очень горжусь этим! Германия – столп мировой цивилизации, исчезни она, и мир деградирует за пятьдесят лет.
– Что это за станция? – прервал его Борис. За окном уже мелькали кирпичные строения.
– Должно быть, Канск.
Миниатюрная станция была забита народом. Станционный служащий в темно-вишневом мундире повез на автокаре длинный выводок вагонеток с почтой. Я и Борис купили у перронщиц несколько крупных кедровых шишек и миниатюрный бочонок с медом. Ветер веял холодом ранней зимы.
– Кстати, – спросил меня Борис, – тебе никогда не казалось, что за несколько недель можно прожить несколько лет, в смысле растяжения времени?
– Кстати, о времени! Мой дядя, не тот, который командует крейсером, а тот, что заведует кафедрой генетики в Кенигсберге, рассказывал мне удивительную вещь.
Меня прервал отрывисто рявкнувший где-то впереди тепловоз, и мы заторопились к трапу вагона. В купе недоставало Титомирова, и он появился, уже когда поезд тронулся. В руках он держал трехлитровую банку с пенистой жидкостью квасного цвета.
– Что есть сие?.. – поинтересовался я.
– «Ист даз бер», – в тон мне отчеканил Андрей. – Местное пиво домашней выделки… Пахнет вполне прилично, – добавил он.
– А я уж думал, это квас.
– М-да, – резюмировал бригадир, – знаете анекдот о квасном патриотизме и сивушной космополитизме?
Ему никто не ответил.
– Вы читали Ремарка? – осведомился я после некоторой паузы.
– Ремарка? – переспросил бригадир.
– Я читал его «Триумфальную арку», – ответил Титомиров.
– О ней я и говорю. Ты посчитал, сколько они там выдули водки, выкурили сиганет и вылакали кальвадоса (французский вариант бормотухи)? Теперь, если поделить это количество на душу медленно растущего французского населения, становится ясно, почему французы всегда проигрывают войны с Германией?
– Ладно, раз уж мы собрались завоевывать Китай, то и пить это пиво будем по-китайски.
– Это как?
– Очень похоже на грузинские тосты. Каждый должен рассказать какую-нибудь достопамятную историю, и все, как только он закончит, залпом осушают бокалы. Опоздавший рассказывает следующую историю.
Пиво было разлито в «бокалы» – картонажные стаканчики, и я вызвался первым (это вполне соответствовало темпераменту моего двойника, который в это время уже любовался Южным Крестом на бурском небе).
– Директор Эрмитажа академик Орбели (дело происходило в середине тридцатых), – я рискнул открыть, скорее всего, неизвестную для них страницу советской истории, – открыл в Эрмитаже роскошную выставку на грузинские темы, а сам уехал за границу…
– Насовсем?
– Нет! Когда он вернулся, как раз убили Кирова, и его вызывает инструктор ленинградского обкома и спрашивает: дошло до нас…
