На пути Орды - Горюнов Андрей (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
– Вот так новость! Это какая же работа! Объем! – Филин был потрясен. – А рядовые? И на них? А сержантский состав?
– О, этим общая плита!.. – махнул рукой Михалыч, успокаивая. – С гранитным обелиском. Не беспокойся. Братскими могилами округ сам начал заниматься. Взял на себя. И это хорошо, нам забот меньше: мы только место захоронения укажем! А плита и обелиск – за ними. Всего делов-то!
– Разрешите вопрос, товарищ полковник? – спросил Филин. – Вы сейчас много выпили?
– А что? – осторожно поинтересовался Михалыч.
– Околесицу чудовищную несете.
– Согласен! – кивнул Боков, подумав. – Так всегда бывает, когда начинаешь юлить, выворачиваться, что-то там сочинять. Все это я наврал, конечно. Поэтому слушай правду, Алешка, как бы горька она ни была. Первое. Твой отец, батя твой, – жив. Жив и здоров! На памятнике даты смерти нет, – все, значит, жив и здоров. Возникает следующий вопрос: а если он жив, то где он? Все разговоры о командировке, о том, что его направили на сложное, долгое и опасное задание, – вранье. На самом деле люди Медведева по пьяни отправили его к праотцам. То есть к далеким нашим предкам, что то же самое. Только я предполагаю, что он жив-здоров. Но и ты пойми: отца теперь уж не вернешь! Хочешь не хочешь, а отныне ты, Алексей, – безотцовщина, хоть и не сирота, но все равно, тут уж как ни крути! Я не сомневаюсь, что Медведев сумеет оформить бумаги, и твой отец официально, законно будет признан умершим, но в детский дом мы тебя все равно не отдадим! Будешь сын полка! Не ты первый, не ты последний. И в заключение скажу: лично я в твоего батю крепко верю. Хоть он и ушел из нашей жизни и никакими силами его теперь уж не вернешь, я твердо убежден, что он к нам сам вернется, своими силами, как бы трудно это не было. Наши всегда из дерьма своих вытаскивать были слабы в коленках, я на власти не надеюсь совершенно. Спасение утопающих на Руси всегда было делом рук самих утопающих. Твой отец возвращался со всех заданий. Вернется он и из этого, так сказать, царства мертвых. Это не просто, согласен, но он легких путей никогда и не выбирал. Жизнь штука сложная, жестокая, но даже в самых тяжелых, безвыходных ситуациях есть шанс на выход, на внезапный поворот. Лично я в это верил всю жизнь и никогда не обманывался. Надо надеяться и не сдаваться. Откроется второе дыхание, распахнется даже у мертвого, надейся только, бейся как рыба об лед, головой и хвостом, – и переломишь, ну, это как два пальца об асфальт – и будет поворот! Он будет, потому что он бывает всегда! А что касается сегодняшнего вечера, то приходи, Алексей, к нам ужинать. Дома-то жрать, как всегда, нечего, наверно? А теперь еще так сложилось, что и отец пельменей среди ночи не принесет, ты и не жди!
Михалыч остановился, переводя дыхание.
– Прямо и откровенно! Честная речь! – смахнул скупую слезу Филин, успевший уже во время монолога полковника несколько раз хлебнуть из заварочного чайничка, стоящего перед ним на верстаке. – Славная речь!
Алексей молчал, оцепенев.
Психика, эмоциональный аппарат едва дышали где-то внутри у него, притушенные. То, что говорил Михалыч, было похоже и на правду и на сказку одновременно.
В его приказе Филину сделать памятник отцу было нечто обнадеживающее: погибший требует, в первую очередь, погребения; памятник появляется на свет уже гораздо позже. Но памятники живым не делают, – кощунство и очень дурная примета.
Алексей сразу, после первых же слов Михалыча, почти перестал его слушать, впал как бы в забытье: все слышал, все понимал, но ощущал себя отстраненно, в третьем лице.
Он лихорадочно соображал. Надо было как-то выкрутиться, объяснить происшедшее лучшим образом, доказать самому себе, что отец жив. Тогда все так и будет, ведь каждому дается по вере его.
Если отец жив, но пропал без вести, то зачем полковник Боков заказал памятник? Да так просто, чтобы что-то предпринять. Ну, как же! Как в старом анекдоте: «Чего сидим? Трясти надо!»
Была и вторая причина – защитная реакция. Упадет сверху на голову комиссия высокая, первый же вопрос: «Что вы предприняли по горячим следам события?» Быстрый, четкий, бодрый ответ: «Приказал сделать памятник!» Ну, сразу видно – дурачок этот полковник. Какой с него спрос? Улыбнутся, потом процитируют сей идиотский ответ раз пятнадцать в разных компаниях и при разных обстоятельствах. Прослывешь дурачком – да, но большая неприятность пройдет стороной. Напишут несоответствие, и только-то. Под трибунал сунут других. Как говорит отец: «Дураков в больнице лечат, а умных об забор калечат»… Естественно, Михалыч предпочитал больницу.
Алексей понял главное. А главное состояло в том, что Михалыч сам не очень понимает суть происшедшего, но не хочет в этом признаться. Расспрашивать его бесполезно: он просто родит новую волну чуши. И только. Надо узнавать по своим каналам, стороной.
Однако ясно, что отец не погиб. Смерть кого-то из своих в полку чувствовали очень многие офицерские жены, – непонятный, необъяснимой наукой, но четко выраженный эффект. Еще, бывало, не успевала с горячей точки прийти скорбная радиограмма, а двор перед ДОСом, домом офицерского состава, темнел, словно накрывался вуалью, душой чувствуя уже нависший над кем-то груз-200… Разговоры становились тише и сдержаннее, дети в песочнице начинали играть как-то сосредоточенно, мужики принимались здороваться несколько раз на дню, словно забыв к вечеру, что утром уже виделись. Никто не включал громогласно музыку, резко падал интерес к трансляциям футбольно-хоккейных матчей и КВНу…
Ничего этого сейчас не было. И это был, хоть и совершенно иррациональный, но очень серьезный, верный показатель.
– Придешь ужинать-то? – услышал он вдруг, включившись.
– А что у вас на ужин?
– Борщ! – гордо сообщил Михалыч.
– Нет, спасибо. Я суп на ночь не ем.
– Правильно! – одобрил Михалыч. – Так держать!
Что он этим хотел сказать, он и сам бы не ответил, но чувство законченного на оптимистичной ноте разговора грело полковничью душу.
– Дай глянуть, – попросил Жбан, указывая на Колин пистолет.
– На, – Аверьянов протянул пистолет, – рукоятью вперед.
– Так?
– Ага.
– Можно?
– Нажимай.
– И ничего? – растерялся Жбан.
– Да не заряжен. Без патронов. Смотри. Как лук без стрел.
– Понятно. …А заряди? На пробу?
Коля отрицательно мотнул головой…
– Нет больше «стрел»? То есть патронов? – догадался Жбан.
– Есть. Но… Беречь надо.
– Согласен. Жалко.
– У них большая банда?
– Татары-то? Как саранчи.
– Чего – под сотню? Больше?… Дюжина дюжин?
– Какой там! …Море! Окиян. Их там без счета.
В бездонном небе тихо плывут облака.
Вид из Берестихи открывается на многие версты. Куда ни глянь вдаль – сколь хватает глаз, во все стороны – синие зазубренные ленты: далекие, неподвижные леса.
Обессиленные пережитым жители и защитники Берестихи не спеша стекались на «площадь» – затоптанную пыльную площадку перед «княжескими палатами» – просторной, по сути, избой, с высоким крыльцом, красиво украшенной резьбой…
Бог знает откуда на свет божий стали выползать и ребятишки…
– Люди! – сказал Афанасич сверху, поднявшись на крыльцо княжеских хором. – Поблагодарим князя иноземного, спасителя животов наших!
Все молча земно поклонились.
– Дай Бог тебе!
– Такой колдун большая редкость…
– В летах столь юных!
– Сердце доброе: главного убил!…
– Молоньей с громом!
– Только шапка отлетела!
– Дай тебе Бог к старости летать выучиться!
– Будешь к нам прилетать…
– Спасибо тебе!
– Кланяемся низко!
Коля, растроганный, только кивал головой…
– Люди! – обратился тем временем Афанасич к народу. – Нам надо уходить отсюда.
– Сегодня же! – согласились берестихинцы.
– Скарб собирайте. Уйдем в ночь, на закате. В медвежье урочище в темноте Жбан с Шилом проведут, а рассветет, уйдем подале, в рютинские топи. Я знаю куда. – Афанасич повернулся к Коле. – А ты, князь, – с нами?
