Господин следователь. Книга 3 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич (лучшие книги без регистрации txt, fb2) 📗
Поэтому, на вопрос — как оно, я только мычал. Как по мне — все хорошо, даже если оно и не очень.
Потихоньку зверел, но помалкивал. Нет, ну не могла до Нелазского подождать? Приехала бы в свое село, позвала Литтенбранта, да и мерила перед ним свои платья, сколько влезет. Пусть бы жених страдал. Мне-то за что? Так нет, приспичило квартиранта помучить.
Счастье, что платьев в берестяном коробе поменьше, нежели в магазине. Наталья Никифоровна провела первичную сортировку — вот это точно возьмет — подошьет, отгладит, с этим — надо подумать, а это — отправит в Устюжну. Бальное платье всего одно, зато, к моему удивлению, хозяйке подошло идеально. Но, к еще большему удивлению, Наталья Никифоровна решила не посылать какой-нибудь племяннице, а оставить себе. А кто говорил, что в селе нет балов? Женщины, кто их поймет?
— Ваня, а ты на исповеди был? — неожиданно спросила Наталья.
Я скривился. Вот о чем не хотел вспоминать, так это об исповеди. В Новгороде родители настояли, чтобы сынок сходил. И пошел, куда денешься? Молодой, чуть постарше меня, попик (простите, священником такого дурака язык не повернется назвать), помощник настоятеля нашего храма — не знаю, как эта должность правильно называется, довольно умело «раскрутил» меня на признании в прелюбодеянии. С другой стороны — а чего крутить? Видит, что перед ним человек молодой и, явно не евнух. Спросил — а не вступал ли ты, сын мой, в незаконную телесную связь с женщиной? А я, по простоте души, брякнул— мол, да, батюшка, было такое. Не стал говорить, что со вдовицей, но это неважно.
Думал, священник вздохнет, скажет — нехорошо, отпустит грехи, наложит какую-нибудь епитимью — типа, десять раз читать «Отче наш» перед сном, да и отпустит.
Но из попика такое полезло! Вытаращив глаза, минут пять вещал о том, что за такие грехи я прямым ходом отправлюсь в геенну огненную! И за прелюбодеяние станут меня черти за причинное место подвешивать! Хотел спросить — а откуда у батюшки такое знание загробной жизни, но промолчал. Слушал о том, что Евины дочки — сосуды греха, радости плоти — великий грех, что в телесную связь с женщиной, пусть и с законной супругой, нужно вступать лишь для зачатия детей, по строго установленным дням. Не надо получать удовольствия от соития! Плоть человеческая слаба, нужно усмирять ее позывы молитвами. Из-за таких как я и весь человеческий род идет к своей гибели, потому что главный грех — грех совокуплений ради удовольствия.
Хотел спросить — а не стоит ли тогда вообще всех мужчин кастрировать поголовно? Отрезать причинное место — позывов плоти не будет, греха не будет.
Интересно, что ему жена говорит? Если он и дома себя так ведет, то следует матушку пожалеть. Хорошо, если супруга разделяет его взгляды, а если нет? Жены священников — тоже женщины и ничто человеческое им не чуждо.
Грехи-то батюшка мне отпустил, но назначил такую епитимью, что я охренел — в течение месяца, во время заутрени и вечерни стоять на коленях впереди всех молящихся и отбивать земные поклоны! Как это будет со стороны выглядеть? Нет уж, пусть возьму еще один грех, но спектакль для прихожан Воскресенского собора устраивать не стану.
— А я сходила на исповедь, — сообщила Наталья. Глубоко вздохнув, добавила. — Только про нас с тобой не стала ничего говорить. Не знаю, может и зря?
— Бог простит, — предположил я, хотя и не был в этом уверен. И не мне такое решать.
Наталья ничего не ответила, принялась убирать в короб платья. Не сомневаюсь, что она еще раз все померяет, еще раз прикинет — что брать, а что нет.
— А ты невесте-то что-нибудь подарил? — поинтересовалась хозяйка.
Елки-палки. У меня же золотой браслетик лежит, которые матушки послала, и сережки. И почему из головы вылетело? Ну, ничего страшного, попозже подарю.
— Ты от кого о невесте узнала? — спросил я, хотя и знал, что мое сватовство для города уже не тайна. Просто интересен источник информации.
— От тех же, кому ты мой ликер выпоил, — усмехнулась хозяйка.
Информаторы — бабульки-соседки. А вот за выпитый ликер стало неловко. Вдруг Наталья Никифоровна приехала, увидела весь бардак (ну, на ее взгляд) и решила выпить рюмашку, нервы поправить? А пустая бутылка стоит в сенях, рядом с такой же пустой из-под водки. Надеюсь, про нее не станет спрашивать?
— Прости, но ликер бабульки честно заслужили, — сказал я. — Они меня от бешеной барышни спасли.
— Наслышана, — усмехнулась Наталья. — Только, прости Иван Александрович, не верю, что Татьяна до тебя домогалась. Если бы домогалась, ты бы ее во дворе не держал, домой впустил. Потом, конечно, за голову бы схватился, но уже поздно.
— А во что бы ты поверила? — спросил я.
— Хм… — призадумалась хозяйка. — Поверила бы, если бы Татьяна пришла гадость тебе какую-то сказать. Я же не слепая — видела, что барышня в тебя влюблена, но подруге своей мешать не хотела.
Про гадость — здесь Наталья Никифоровна угадала. А влюблена — в этом сомневаюсь. Разве влюбленная девушка будет прибегать с пистолетом к человеку, в которого влюблена?
— Давай не будем о грустном, — предложил я. — Расскажи-ка лучше — как там Тишка?
Услышав про Тишку, женщина оживилась.
— Тишка сейчас у Петра Генриховича живет, вместе с собаками. У него их две — Зинка и Динка. Я, поначалу, не понимала — как это собаки в доме? Шерсть от них, вонь. Но эти очень чистоплотные, все дела бегают на улицу делать, истопник выводит. Петр Генрихович говорит — давай, котеночка с легавыми познакомим. Все равно, если переедешь, котенка придется с собой брать. Боялась я поначалу — собаки охотничьи, не придавили бы, а господин Литтенбрант — нет, маленького не обидят. Принесла я Тишку, поставила на пол, он зашипел, шерсть дыбом. А собаки подошли, да и давай его вылизывать с двух сторон! Теперь он и спит вместе с ними, боюсь, чего доброго, на охоту с легавыми ходить начнет.
— А как Нелазское? Все-таки, село, это не город.
— Невелика разница, — усмехнулась Наталья. — Череповец, такое же село, только побольше. Сколько в Череповце народа живет?
— С приезжими, с учащимися если считать, так тысячи четыре. Без них, три или три с половиной, — отозвался я. Переписи населения не было, примерную численность я знал.
— В Нелазском — почти семьсот человек. Это я у Петра Генриховича спрашивала. Немногим и меньше. Зато жить дешевле.
— И мясом семью супруг обеспечит! — воскликнул я, припомнив зайцев и уток.
— Далось тебе это мясо, — усмехнулась Наталья. — Но самое главное — дом мне нравится. У нас под Устюжной, у родителей, точно такой же. Но наш-то, старый уже, а этому лет пять всего.
А ведь писала, что непривычно, коли дом большой. Но к хорошему быстро привыкаешь.
— А еще, Иван Александрович, я там хозяйкой буду. И с мужем. Знаешь, как надоело одной жить? И, вот еще что…
— Что?
— Вспомнилось вдруг, что я, все-таки дворянка. Раньше-то себя утешала — мол, так и должно быть, что сама печь топлю, воду таскаю, овощи на огороде выращиваю. Дескать, по бедности-то, и так сойдет. А здесь, если с кухаркой, с истопником, барыней стану! Девку еще молоденькую наймем, чтобы полы мыла и пыль протирала. А пироги испечь, редисочку посадить, траву на огороде пополоть — все это сделаю, но для собственного удовольствия.
Я ж говорю — к хорошему быстро привыкаешь. Наталья еще и замуж не вышла, в дом мужа не переехала, а уже рассуждает, как лучше. Что ж, все правильно. Не осуждаю.
— Наташ… Наталья Никифоровна… Дело, разумеется, не мое. Петр Генрихович тебя содержать сможет? Прислуга, пусть и дешевая, но платить надо. У него жалованье шестьсот рублей в год, не разорится? Одному-то ему хватало, а вместе с тобой?
— У господина Литтенбранта в Старой Руссе от отца маслозавод остался. Раньше-то он про это не говорил, а как я в Нелазское приехала, сказал. У старшего брата две трети завода, у жениха моего одна. Он сам-то управлять не очень желает, старший брат всем заправляет. У них уговор— каждое полугодие брат посылает треть прибыли. Раз на раз не приходится, но триста-четыреста рублей в год выходит.
