Всемирная выставка в Петербурге (СИ) - Конфитюр Марципана (полные книги TXT, FB2) 📗
Золотой крестик, который он на всякий случай не стал показывать даже Варе, по-прежнему висел на его шее вместе с собственным, привычным.
***
Стройка сильно изменилась с тех пор, как Миша был здесь последний раз. Если сильно не присматриваться, можно было бы сказать, что всё готово. «Обратно уже не возьмут, – печально подумал Коржов. – До открытия осталось десять дней. Впрочем, и так было ясно, что в конце июля надо будет подыскивать новое место...».
Недалеко от конторы начальства попался Сапожников.
– Мишка! Привет! – крикнул он. – Раскусил я тебя в прошлый раз-то!
– Что значит — раскусил?
– Да то и значит. Под арестом ты был всё-таки. Признайся! Убежал?
– Да не был я вовсе ни под каким арестом, – ответил Миша. – И с чего ты это взял-то?
– Вчера к нам жандармы нагрянули почти сразу после твоего ухода.
– Да ну? Кого искали?
– Да тебя же и искали, бестолковый! Других нигилистов у Скороходовой отродясь не квартировало. Она-то им как на духу сразу и выдала: был, мол, тут такой подрыватель общественного спокойствия, похититель дирижаблей и кружковец. Но я, говорит, как узнала, кто он такой есть, так и выгнала сразу же...
– Да что вы все повторяете одни и те же глупости, – пробормотал Миша, беспокойно оглядываясь. – Никакой не нигилист я. Это выдумки.
– А мне нравятся нигилисты, – вдруг выдал Коля.
– Да ну?
– Ага, нравятся. Они за законного царя Николая, Богом, а не людьми предназначенного на царство! Ты слыхал про такого?
– Николая? В смысле, Палыча?
– Да нет же! Николая Александровича! Вот ты, Мишка, тёмный! Пропустил в арестном доме столько важного! Да про этого царя теперь все только и болтают! – Ответил Сапожников с какой-то безосновательной залихватской весёлостью. А потом пустился в объяснения: – Николай Александрович это внук Александра II и сын Александра III, процарствовавшего всего один день! Добрые люди предупредили его, что в Петропавловской крепости на Романовых произойдёт нападение, и в последний момент один героический отрок заменил Николая собою. Так он выжил. И скоро вернётся!
– Не болтал бы ты про политику прямо тут, при честном народе, – ответил Миша, про себя гадая, превратилась ли легенда о нём в легенду о его старшем брате или великих князей правда выжило несколько. – Лучше расскажи мне про вчерашнее.
– А что ещё рассказывать? Явились к нам жандармы. Сказали, что разыскивают опасного преступника по фамилии Коржов. Когда оказалось, что искать тебя в этой квартире нет смысла, они перерыли все вещи, оставшиеся от тебя и от твоей матери. Тулуп тот трясли, за который ты с Лапиной торговался... Похоже, искали там что-то... За что ты под арестом был? За кражу?
– Я что, похож, на вора? – Попытался обидеться Миша.
– А что тут такого? Неправедно нажитое бедному человеку украсть не грех. У меня дед тоже, когда ещё при крепостном праве служил лакеем, так тоже у барина крал помаленьку. Подумаешь!
– В общем, я не воровал и вообще не совершал ничего преступного, – подытожил Коржов. – Передай это и Лапиной, и Скороходовой, и вообще всем, кто будет интересоваться. А если будут обвинять меня в каких-нибудь преступления — не верь никому.
– А сидел ты за что? – Спросил Коля.
– Да я не сидел, говорю же! Меня в плен взяли. А после отпустили.
– Что ты мелешь? Я к тебе со всей душой, а ты мне чушь городишь! За дурака, что ли держишь?! – Обиделся Коля.
– Да правда! Вот те крест!
– Кому другому ври... Правду говорят, что вас, сидельцев, что горбатых, до могилы не исправишь!
И Сапожников ушёл.
Миша не стал догонять и переубеждать его. Можно сказать, что он даже выдохнул с облегчением, избавившись от Колькиной компании: уж слишком опасные речи водил тут посредь бела дня, среди кучи народу. Раньше Коржов не особенно задумывался о таких вещах, считая, что жандармы забирают только нигилистов, врагов рода человеческого, а ему как честному рабочему и подданному царя беспокоиться не о чем. Теперь всё стало выглядеть иначе... Сначала этот филёр, пытавшийся выхватить крестик и поехавший с ним вместе на «метро», теперь жандармы... Кое в чём энэмы не соврали: они ведь говорили, что Сергеевым ищейкам хватит и суток, чтобы выследить и схватить Михаила в столице. Кстати, суток ещё не прошло...
Ситуация для Коржова обрисовалась, конечно, очень неприятная, но что с нею делать, он всё равно не имел понятия. Так что решил сделать то, зачем пришёл: потребовать своё жалование за последнюю неделю работы.
***
Дежурный приказчик в конторе, услышав фамилию Михаила, посмотрел на него так, словно увидел привидения. Впрочем, через несколько секунд он успокоился и спросил причину двухнедельного прогула.
– Запой, – сказал Миша.
– Мы вообще-то увольняем за запой, – сказал приказчик. – А последнюю зарплату удерживаем в качестве штрафа.
– Ладно вам, – сказал Коржов. – Я пошутил. Это один мой товарищ сказал, я в запое. Хотел поддержать его байку. Вы же видите моё лицо. Разве это лицо пьющего человека? Я болел на самом деле.
– За болезни то же самое.
– А если я скажу, что у меня были неотложные семейные дела? – полюбопытствовал Миша.
– Всё одно. За прогул увольняем, зарплата — в счёт штрафа.
Слова приказчика по самому их содержанию должны были звучать неумолимо и сурово, но произносил он их, напротив, как-то робко, неуверенно. Это придало Коржову наглости:
– Да как-так получается?! Я на вас, стало быть, горбатился, столько дней, а стоило несчастью приключиться в моей жизни, что не смог прийти на стройку, так вы, стало быть, и рады обокрасть меня?! Где это видано, чтоб человека зарплаты лишать?! За честно отработанные дни!
Вообще-то Михаил неплохо знал, какие порядки в отношении рабочих царят и на заводах, и на фабриках, и на стройках, так что на успех особенно не рассчитывал — просто думал душу отвести, хоть поскандалить. Тем сильнее было его удивление, когда приказчик ещё более испуганным и вялым, чем прежде, тоном, сказал, что сейчас посоветуется с начальством. Он велел Мише ждать и ушёл.
«Неужто выплатят?»
Нет, как-то подозрительно.
Повинуясь некому инстинкту, Коржов замер и прислушался. Под потолком жужжала муха. Из окон доносились звук пилы и пыхтение парового крана. В соседнем помещении, дверь в которое была приоткрыта, кто-то скрипел пером о бумагу. А потом донёсся шёпот того самого приказчика:
– Там этот... о котором говорили... ну, Коржов... Фимка, срочно пошли за жандармами!
Миша пулей вылетел из конторы.
Жандармы! В этот раз он точно ничего не объяснит им! Ни паромобиля, ни дирижабля не отберёт! Бежать некуда! Территория стройки большая, но на неё есть всего два входа. Пока он будет бежать до одного из них, оба, скорее всего, уже будут перекрыты голубыми мундирами! Значит, надо спрятаться на стройке... Только где? Ни в одном павильоне нет такого места, где поместился бы целый мужик незаметно.
А если...
Единственный шанс!
Михаил бросился к колесу обозрения.
Он давно хотел прокатиться на этой штуковине. Знал, что её смотритель дядя Яша пускает работников стройки бесплатно... Да всё недосуг было. Может быть теперь самая большая, самая заметная конструкция на всём Голодае поможет ему скрыться? Ведь где ещё прятаться, как не у жандармов под носом?
– Дядя Яша! Помогите ради Бога!
– Что случилось?
– Меня оговорили! Обвиняют в воровстве и в том что я будто бы не тот, за кого выдаю себя! Полицию вызвали!
– Батюшки!
– Дядя Яша, вы же знаете: я честный человек!
– Да что ж сделаю?..
– А спрячьте меня в колесе!
– Что же, ежели так... Полезай!
Миша бросился в ближайшую кабинку и залёг там на живот. Ему так хотелось скорее скрыться, что он даже не полюбопытствовал оглядеться вокруг, когда его убежище начало подниматься. Лишь оказавшись на самом верху и почувствовав остановку, Коржов собрался встать оглядеться.
Ух ты! Правду говорили! Голодай как на ладони! Вон царскую ложу на стадионе сооружают! А вон на арке входа с чем-то возятся: скамьи, вроде, красят для зрителей... Вон он, злосчастный павильон Голландской Ост-Индии, утыканный идолами. Вон Павильон Хлопка с белым куполом — как будто бы игрушечный!
