СССР: вернуться в детство 2 (СИ) - Войлошников Владимир (книги регистрация онлайн .txt, .fb2) 📗
Прошлись по квартире, познакомились, так сказать, с реальными условиями. Больше всего их, по-моему, впечатлила Наилькина комната. Ещё бы, на шести метрах вчетвером, я такое только на фотках микроквартир из юго-восточной Азии видела*. Хорошо, у них хоть раковины и унитаза в углу нет, а то бы получился полный фэн-шуй.
Ушли, обещавшись жёстко поставить вопрос на заседании райкома.
Посмотрим, посмотрим…
*Гонконгские дома-муравейники.
Если не видели, гляньте —
полу́ чите массу
неизгладимых впечатлений.
После обеда внезапно принесли телеграмму из «Восточки». Сильно просили завтра в двенадцать быть дома меня и бабушку. Дамы наши снова запаниковали, начали метаться, наводить порядок… Ну, надо — значит будем. Чего суетиться-то…
30 апреля 1984, понедельник
В понедельник с утра я всё-таки пошла в школу. Если по каждому поводу прогуливать — это, извините, не работа, а сплошной расслабон получится. Пришла из школы без пятнадцати двенадцать. Мама с Дашей, причепурённые, во дворе гуляют с колясками. Увидели меня, замахали руками:
— Иди домой скорее, уже приехали!
Стремительные товарищи, однако! Зато автоматически отпадает вопрос: во что наряжаться. Как пришла в школьной форме, так и буду. Пионерка, все дела.
Дверь оказалась не заперта — просто прикрыта. Видать, меня ждали. Квартира ощущалась непривычно пустой, только с кухни доносился негромкий разговор.
— Баба, я пришла! — крикнула я и скинула ботинки, заглянула в кухню: — Здравствуйте!
«Товарищи» оказались в единственном числе.
Бабушка чаёвничала со среднестатистической, похожей на шпионку женщиной. Над вазочками со стряпнёй возвышался довольно крупный микрофон. Значит, где-то есть и записывающее устройство.
— А вот наша писательница пришла! — воскликнула бабушка.
— Вас-то мы и ждём, — заулыбалась «шпионка».
— Меня? Я думала, вас интересует тема героев тыла.
— И это, конечно, тоже, но с бабушкой мы уже поговорили, и даже ваших молодых мам я сфотографировала. Мне бы хотелось поговорить с вами, именно как с молодым писателем.
— Как я докатилась до жизни такой? — я села на свободную табуретку и чинно сложила руки на коленях. — Однако, у меня будет одно условие. Вы не изменяете мои фразы. Терпеть не могу, когда выпавшее — или, того хуже, добавленное — слово меняет весь смысл. Оттенки смыслов — великая вещь, и перед публикацией я хотела бы ознакомиться с финальным текстом.
Девушка нахмурилась:
— Ознакомиться, наверное, не получится. Мы хотели, чтобы интервью с вашей семьёй пошло именно в первомайский номер, я сейчас поеду, переведу запись в текст — и сразу в вёрстку. Но могу обещать ответов не искажать.
— Тогда — поехали. Что вас интересует?
Интересовало девушку то же самое, что и школьников, с которыми я беседовала половину апреля: как решила стать писателем да почему? С чего начинала? И отвечала я ей примерно всё то же самое.
Под конец как-то даже расслабилась, хотя и старалась лишнего не наболтать.
— Я знаю, что есть уникальные люди, которые могут писа́ть сразу на́бело. Но я так не могу. У меня всегда много черновиков, возвраты, правки, вставки. Написанное должно отлежаться хотя бы месяца три-четыре, тогда, прочитывая заново, ты уже воспринимаешь текст как новый для себя и лучше видишь просочившиеся несогласованности, повторы или наоборот — белые пятна, которые нужно заполнить. После тщательной вычитки можно начинать перепечатывать текст на́чисто… А хотите я вам покажу свою зверюгу, на которой работаю?
— Хочу, конечно! — оживилась журналистка. — Только магнитофон надо взять.
Глянь-ка, магнитофон у неё небольшой, кассетный. У меня первый такой появился классе, не соврать, в шестом.
Мы прошли в зал, и я выволокла из-под стола своего железного монстра.
— Вот. Эту машину мне подарили тётя с дядей. Тут даже дата изготовления есть: тысяча девятьсот тридцать девятый.
— Ещё довоенная! — удивлённо воскликнула девушка.
— Да, но год — это ничего, работает она отлично, хоть и выглядит как старинная швейная машина, — мы посмеялись. — Жалко, что с собой её никуда не возьмёшь. Я мечтаю о маленькой и лёгкой портативной машинке. Говорят, есть такие, которые можно переносить в чемоданчике. Но у нас в городе мне они не встречались, а те, которые в магазине стояли, почти такие же большие, как эта. Та большая — эта большая; эта нормально работает, я и подумала, что смысла нет менять. Секунду!
Я открыла шкафчик, стенки в котором сейчас хранились мои писательские вещички, и вытащила «Всем грозам вопреки»:
— Вот, возможно вам будет интересно. Это, — я слегка прихлопнула пачку из двадцати двух тетрадок, из которых торчали во множестве вложенные листочки, — черновики новой книги. Тоже о войне. О людях. О лучших и худших человеческих проявлениях. А это, — я бережно передала журналистке сшитую распечатку, — готовая рукопись.
Она с удивлением отметила для себя нотариальные марки, но ничего не спросила. Аккуратно полистала.
— Копия этой рукописи направлена для ознакомления в один из центральных журналов, — заговорщицки поделилась я. — В какой — не скажу, секрет. Всей семьёй ждём результата. Родственники меня понимают и поддерживают, спасибо им за это огромное.
— Вас действительно проживает девять человек? — с некоторым опасением уточнила журналистка.
— Конечно. Маму с Дашей вы видели. Мужья сейчас на работе, вечером придут, тут будет муравейник. А ночью… Семеро по комнаткам спят, ну и мы с бабушкой в зале.
— Как же вы в такой тесноте пишете? — посочувствовала она.
— Тут спасибо моей родной восемнадцатой школе. Мне пошли навстречу, дали возможность работать в небольшом кабинете, когда он не занят. Во время уроков обстановка близка к идеальной, такая тишина… А перемены можно пережить, зарядку как раз сделать, например, — мы снова посмеялись. — А чтобы печатать, конечно, приходится выгадывать такое вот время, когда малыши уходят на прогулку — это если хорошая погода. Тогда у меня есть часа два-три. Так потихонечку и идёт работа. Я читала, в новом законе есть такой пункт, что писателям, когда предоставляют жильё, выделяют отдельную небольшую комнатку под рабочий кабинет. Но это, как вы понимаете, всё мечты. Да и потом, я же в союзе писателей не состою, и мне тут добрые люди сказали, раньше восемнадцати лет даже не надеяться… Так что, как раз, наверное, к моим восемнадцати годам что-то решится с расширением нашей жилплощади, тогда и пойду просить, — я грустно усмехнулась и хотела убрать в шкаф тетрадки.
— Ой, погодите! — попросила девушка. — давайте я вас сфотографирую вот так, на фоне машинки. И черновики пусть будут. А готовую рукопись в руки возьмите…
Она немножко подвигала меня, выставляя кадр, несколько раз щёлкнула фотоаппаратом.
— Бабушку-то сфотографировали?
— Конечно!
— Я думаю, для статьи уже достаточно, а то все разумные объёмы будут превышены.
— Да, — согласилась дама, — возможно, редактор даже скажет поделить на два выпуска. Посмотрим.
На этом мы распрощались, я пообедала — и пошла обратно в школу! Время детское. Впереди куча праздничных «выпадов», так что: работать, работать!
1 МАЯ
Первого мая после демонстрации снова традиционно собирались у нас.
Я на демонстрацию не ходила, зато три раза бегала вниз, к почтовым ящикам, проверять газеты — но их всё никак не несли. Кто знает, может почтальонов тоже на демонстрацию отправили? А мне до́ смерти интересно было: напечатали про нас? Всё ли? И не переврали ли?
Первым пришёл Наиль (рабочие предприятия в первую очередь проходят). С красным бантом, приколотыми к одежде и с двумя шариками, привязанными к горлышку «Столичной» в кармане — гостей же ждём. Шарики он хотел выдать пацанам, но Даша заволновалась, что Лёнька с Димкой эти шарики немедленно лопнут и получат испуг.
И тут пришли Саша с Кларой, с семьями — с одной школы же в колонне прошли — тоже нарядные, с бантами. И с газетой! Нет, с пачкой газет!
