Невыразимый эфир (СИ) - Альбан Ориак (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Микаевич прибыл ближе к ужину. Товарищи не виделись почти семь месяцев. Техник нашел работу на морской базе во Владивостоке, а теперь ненадолго приехал в Санкт-Петербург, чтобы уладить административные вопросы, связанные с обучением его младшего брата. На следующий день ему предстояло вновь отправиться в путь длиной в десять тысяч километров, чтобы уже больше никогда не вернуться. Он не возмущался этими ограничениями. Казалось, он смирился. Одной рукой он с удовольствием гладил кота, развалившегося на диване, а другой добавлял сахар в свою чашку с чаем. Ударяясь о стенки, ложечка мягко позвякивала — как колокольчик.
— Этот город необыкновенно красив зимой, — сказал Соколов.
— Как и все советские города.
— Как и все города на земле.
— Как прошло заседание комитета? — спросил Микаевич.
— Как я и предполагал: кромешно. Научный институт пытался вменить мне совершение террористического акта, или, по крайней мере, преступную халатность, а комитет настаивал, что я действовал во вред партии в интересах некой преступной организации.
— Ну и ну! Все это просто смешно. Они хоть читали отчеты?
— Да плевать им на отчеты. Им надо найти козла отпущения в этой аварии. А судя по новостям и сообщениям в прессе, американцы и французы обычно поступают также. Завтра я превращусь во врага народа. Все уже решено.
— Но это дико! — воскликнул Микаевич.
— Вам нечего бояться, друг мой. А я остаток своей жизни буду ограничен в перемещении. Тридцать лет назад я уже прошел через лагеря.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Ничего. Вы же видите, какой оборот приняли события. Мы оказались на грани конфликта мирового масштаба. Сильные мира сего зыркают друг на друга, как волки, и пытаются переложить на другого ответственность за этот инцидент. Еще одна искра — и пороховая бочка взорвется. Ничего. Ничего нельзя сделать.
Инженер наконец оторвал взгляд от заиндевевшего окна и подошел к чайнику в форме самовара. Он ждал этой встречи много месяцев. Дружеское чувство, которое он испытывал к технику, было единственным, что осталось у него от прошлой жизни — в то время как нападки начальства только выводили его из равновесия. За время многолетней работы бок о бок этих людей связали невидимые нити; серьезные происшествия, которые им пришлось вместе пережить, лишь упрочили эту связь. Молчание не тяготило их; напротив, каждому из них в тишине явственнее припоминались лихорадочные ощущения той весенней ночи. Если они и спрашивали друг друга о чем-то, то только о тогдашнем событии, уточняя детали и подтверждая для себя то, о чем они и без того знали или догадывались уже давно. Из двух мужчин инженер выглядел более спокойным, почти отрешенным. Они разговаривали вполголоса, опасаясь, что в комнате могут быть подслушивающие устройства. Чтобы заглушить их разговор, Соколов включил приемник, стоящий на маленьком столике. Передавали «Пиковою даму» Чайковского.
— Я хотел бы вам задать еще один вопрос, последний, — сказал он. — Вы помните ваши ощущения, когда мы бежали по лестнице?
— Нет… Мне жаль, — ответил Микаевич. — Мы торопились уйти, вот и все.
— В те секунды я испытал странное чувство: я ощутил себя маленьким ребенком, который стал случайным свидетелем родительской ссоры, и отец с матерью ждут, чтобы я ушел, не желая смущать детское сознание. Как только мы покинули здание, все сразу утихомирилось.
— Я ничего такого не помню, товарищ инженер. Помню, было страшно… Вот.
— Простите, мой друг, что донимаю вас своими старыми воспоминаниями и нелепыми ощущениями. Конечно, просто болтовня.
— Да нет, все в порядке. Знаете, когда мы в спешном порядке покидали центр управления, я споткнулся и упал на пол, и в тот момент я заметил, что главный экран вновь ожил. Тогда я подумал, что, вероятно, электрическое питание возобновилось. Вам я ничего не сказал: я боялся, что вы опять повернете назад. И я увидел нечто очень странное…
— Говорите.
— Вы подумаете, что я сошел с ума…
— Говорите, прошу вас.
— Хорошо. На экране возникло изображение с шестой камеры.
— Из реактора?
— Именно так.
— Что же вы видели?
— Мне показалось, что я заметил зеленый росток.
— Растение? В реакторе?
— Да! Зеленый стебелек среди стержней тепловыделяющих элементов, на дне резервуара. Пол пошел трещинами, и в провале я увидел что-то вроде извилистого корневища, а вокруг него — множество маленьких побегов. Под бетонным фундаментом пряталась жизнь. Полагаю, она была там всегда, и именно это вызвало катастрофу. Растение стало причиной инцидента, я в этом уверен.
— Не понимаю.
— Я тоже. Но вы ведь мне верите, правда?
— Да, конечно. Вы рассказывали об этом еще кому-нибудь?
— Шутите? Да меня бы сразу отправили в психбольницу.
— Да, это уж несомненно. Держите ваши воспоминания при себе, старина. Так будет лучше для всех.
Соколов подошел к радио и, воскликнув, что следующий отрывок вызывает у него особый восторг, сделал звук погромче. Он высоко ценил талант этого композитора, безоговорочно восхищался им и утверждал, что за последние два века не было музыканта лучше. Звуки скрипок заполнили комнату, и мелодия оперы влилась в их разговор, как вода в вино. Инженер дружески положил руку на плечо техника. На его лице не читалось ни сомнения, ни фальши. Он вновь заговорил — просто чтобы высказаться, почти не ожидая ответа.
— Я все спрашиваю себя: что сталось с теми тысячами, которые пропали без вести?
— Это не ваша вина. Не надо себя терзать. Ведь я был с вами, и я знаю, что вы сделали все возможное, и эти люди…
— Нет, я не о том. Они не погибли. После нашего поспешного ухода эти люди скрылись в лесах и среди холмов.
— Это то же самое. В округе никто не мог бы выжить.
— И все же я убежден в обратном. Как я уже сказал: родители заботятся о своих детях. Возможно, те люди нашли какое-то убежище, или совместными усилиями выстроили себе защиту, временный лагерь. Вообразите-ка их будущее. Этот вопрос не дает мне покоя ни днем, ни ночью. Как бы я хотел побывать там!
— Но ведь вы всерьез туда не собираетесь?
— Нет. Я слишком труслив. Раб системы!..
— Я понимаю вашу боль. Помоги им Бог!
— Аминь, — ответил Соколов. — Аминь.
Микаевич поднялся, чтобы уходить. Он надел свое широкое пальто, взял шапку, но пока держал ее под мышкой. Инженер проводил его до дверей. Когда он на прощание протянул гостю руку, в его пальцах оказался маленький свернутый конверт. Соколов вопросительно посмотрел на техника. Тот казался смущенным.
— Это на свадьбу вашей дочери. Конечно, лучше подарить подарок, но я ничего не понимаю в обзаведении дома. Молодые найдут этим деньгам более удачное применение. Если мой жест кажется бестактным — я прошу прощения.
— Все в порядке, мой друг. Я передам ваши наилучшие пожелания. Спасибо, что не забыли.
— Хорошо. Время; я должен идти. Прощайте.
Но Соколов настойчиво попросил его остаться еще немного. Он поспешно скрылся в большой комнате и вернулся, держа в руках блестящий поднос, на котором стояли две рюмки водки. Мужчины взяли по рюмке, и инженер, вздохнув, поднял свою вверх, к высокому потолку гостиничного номера. Микаевичу показалось, что на глазах инженера выступили слезы, — если, конечно, это не был отблеск от чересчур яркого освещения, — подумал он, — или и то, и другое вместе. Соколов видимо искал слова. Из кармана его брюк выглядывал край конверта. Кончиками пальцев он засунул его поглубже.
— В конце концов начинаешь понимать, что ничто не стоит усилий — кроме любви. Так выпьем за любовь! За вечную любовь!
— За любовь, и за дружбу!
«Туполев» снижался, пронзая широкое полотно облаков. В иллюминатор Микаевич видел белоснежные вершины Урала. Чувство было такое, словно душа прикасается к вечности. Он не переставал думать о словах Соколова — о жизни вне бетонных стен, среди царства дикой природы. Что, если пропавшие в самом деле обретаются там? Макушки сосен, голубые артерии рек, скалистые громады, а между ними островки нежной зелени — все это в отсутствии человека хранило редкий отпечаток первозданности, а с высоты красота открывающихся картин казалась еще более величественной. Микаевич мысленно благословил будущие поколения. Его сердце исполнилось надежды. Теперь он точно знал: ни здесь, ни где-нибудь еще на земле нет такого места, где жизнь прекратилась бы навсегда.
