Трудовые будни барышни-попаданки 2 (СИ) - Лебедева Ива (книга бесплатный формат txt, fb2) 📗
Одно успокаивало: Лизонька ни на секунду не оставалась одна. Поскольку с нами поехал наш уважаемый кумысодеятель с женой и старшей дочкой, в няньки к молодой барышне было кого определить. Баяр с ходу приставила собственную дочь развлекать малышку и присматривать за ней. А Гульнуз и не возражала, поскольку в свои двенадцать лет привыкла возиться с остальными братиками и сестричками, пока мать занята. Конечно, с одной Лизой ей было гораздо проще.
А для пущего спокойствия я отрядила дюжего и довольно сообразительного парня из Демьяновой родни осуществлять общую охрану «женского батальона».
Глава 36
Интерлюдия 5
— Егорыч, опять дежурство с приключением да с добычей?
— Да уж, Михалыч, у меня иначе не бывает. Ну, обычных-то купчишек-рублишек было вдоволь. И диковинок тоже. Вот, Браминогад, например…
— Откуда такой?
— Человек земли индийской, с дудкой и гадами учеными, чтоб под эту дудку кривляться. Один сразу из корзины полез со мной знакомиться, шею раздул, язык высунул. Этот индиец его обратно в лукошко загнал, а все равно боязно.
— Ты гадов-то сосчитал ли? А то еще по ярмарке расползутся.
— Сам таких считай. У него кроме малого лукошка большой короб был, а уж там гад шевелился — всем гадам гадский папа. Я сперва хотел с индийца мытное взять как с торговца курами — гады, как и куры, яйца несут. Потом того гада углядел, рукой махнул — проходи, человече.
— Вот прибыль у человека — гадов казать. А что за дворянин был, без товара?
— Ктот Какоевич Импогнутов. Так и велел себя записать. Говорит, мой товар — надежда людская и веселье. Вынул карточную колоду да перекинул в пальцах, от пояса до плеча.
— Это веселье до кулаков и ножей доводит.
— А что с ним делать прикажешь? Преступления нет, дашь ему поворот — все равно пролезет, в твою смену. Так хоть рожу запомнил этого Импогнутова…
— Ну и красненькой разжился небось за то, что записал, пачпорта не потребовав. Что, и правда Импогнутов?
— Ну, или Инкогнутов — неважно. А чудней всех барыня была, что под вечер прикатила.
— Тоже Сильфида Гризельдовна?
— Нет, все чин по чину, вдова капитана гвардии Эмма Марковна Шторм. На шести груженых возах пожаловала.
— Ух ты, небось поместье выгребла до последней холстины.
— Не, если б так, ничего диковинного не было бы. Товар у нее странный. Холсты тоже были, только крашеные — таких и у французов не видел. Не будь она капитанша, да еще гвардейская, не пропустил бы, пока штуку, а то и две таких холстов не отдаст, Маше на сарафан. А так только облизнулся.
— Как же она, дворянка, торговать станет?
— От Никитиных, верно, не она сама, а ейный приказчик. Никитины — большой корабль, не нашим челнам у него на пути вертеться. Еще лампы у этой капитанши диковинные, на земляное масло. Если совсем лень не поборет, прогуляюсь, когда стемнеет, посмотрю, как горят эти лампы.
— Да уж, самому забавно. А еще чего?
— Ты не поверишь — машины малые сахар крутить. Да ты не смейся, сам не поверил бы, когда бы не угостила. Дала коробку, там нити сахарные. Сейчас, на закуску к чаю поставлю.
— Может, она и чай верченый привезла?
— Не смейся, и его. Тоже чай забавный — с особой отдушкой. Я не заваривал еще, а и через мешочек чую: такого еще не пивал.
— Вот такой махонький мешочек дала? Экая скареда!
— Не, мешочков с десяток. Его на раз заварить, ну, на два-три. А еще мыла духмяного кусок дала да притирку щёчную, вроде французской. Но тут и не спрашивай — сама делала. Будто муженек не офицером был — фабрикантом. И завод оставил в наследство, да не один. Я притирку эту на свою рожу тратить не буду, а его благородию подарю, чтобы нашу службу ценил-уважал.
— Ты, Егорыч, смотри, какому благородию. Если Дмитрию Лексеичу, то, конечно, кланяйся, дари. А вот если тот самый Михаил Федорович опять явится, что недавно начальству услужил, тут держи ухо востро. Возьмет подарок или не возьмет… скорей не возьмет, а уж вызнавать, с чего мы раздарились, будет точно.
— Знаю я таких, Михалыч. Воротит нос от склянок, сукна да балыков, честнягу корчит, а на самом-то деле барашка в бумажке ждет. Или тельца.
— Ох, не знаю я, Егорыч, стоит ли к нему и с бумажками подкатываться. Начальство таких чудаков, что служат якобы за страх и совесть, терпит до поры. Как бы нам самим от него не потерпеть. Сейчас чай заварим, отведаем сахар крученый.
* * *
— Сергеич, ты за мальчишками-то присматривай.
— А что такое, Тит Иванович, на карусель повадились или в паучий балаган?
— Новая беда — сахар, на палке верченый. В балаган-то они мастаки за так пробраться, так что тут без убытка, разве хватишься — сбегай, Петька, а его нет. Вот сахар этот без копейки не получишь. Ну, дадут куснуть на пробу, чтоб приохотить. Если же побольше, на палочке, — тогда плати. Парнишки и лыняют от дела, ищут, где копейку раздобыть, и сразу на сахар.
— Кто же эту сладость привез? Персияне?
— Слыхал, что барыня. И не привезла, а велела своим людям крутить да торговать. Сходи-ка, Сергеич, ее люди ближе к пристани стоят. Не ошибешься, там народу — как мух на пролитом меду. Торговцев порасспроси, что за барыня. Нам сахара к чаю отведать принеси, не на копейку, на пятак. Увидишь там Ваньку — предупреди. А Петьку — сразу за ухи, он уже предупрежденный.
* * *
— Бархам, ты узнал тайну удивительно яркого фонаря и его масла?
— Да, мирза Амид. Ты был прав — в нем горит измененная нефть.
— А узнал ли ты истинную тайну торговки?
— Мой господин, все мои труды и вопросы приводили к одному-единственному ответу — удивительные светильники продает ханума-вдова, и неведомо, кто стоит за ее спиной. Если некий купец по непостижимой мудрости и доверил ей торговлю, то умело прячется за ней, как скорпион за ковром. Но я услышал имя этого купца — его зовут Патент.
— Как ты это узнал?
— Я дождался, когда ханума-торговка посетит свою лавку, и пытался вызнать, за сколько денег она отдаст секрет удивительного масла. Я не понял все ее слова, но она несколько раз произнесла имя Патент.
— Бархам, продолжай следить за ханумой-торговкой. Ищи подходы к ней и как к женщине, и как к купцу — ведь она ведет себя как купец. Предложи ей со скидкой мускат, шафран и другие пряности. Ты должен узнать имя ее мужчины-покровителя. После этого я решу, что необходимо сделать.
* * *
Дорогой мистер Дэниэлс, продолжаю присылать вам отчеты о путешествии по русскому Дунаю. После Нижнего Новгорода, где Волга приняла в себя воды Оки, это сравнение не кажется мне чрезмерным, а после впадения Камы единственным достойным сравнением станет Нил.
Вчера я наблюдал коммерческий, а не гидрологический феномен — Макариавская ярмарка, рандеву европейских, западных и русских торговцев. Немало глупо романтичных колбасников и болтунов-лягушатников посвятили бы страницы восторженных описаний шелкам, жемчугам, фарфору, змеям и обезьянам, но меня, видевшего базары Калькутты и Бомбея, непросто очаровать блеском подобной мишуры. Меня по-настоящему удивили цены на древесину и зерно, а также несколько забавных чудес. Например, невиданное даже в Индии восточное лакомство, произведенное из сахара, — облако, взбитое из сиропа и намотанное на очищенную деревяшку. Утверждение, что этот оригинальный, но простой деликатес изобретен даже не русским купцом, а некоей мисс Шторм, вряд ли может быть принято к рассмотрению. Не могла эта достойная юная дама одновременно производить удивительные лампы с жидким газом и ярко окрашенные зеленые и пурпурные холсты. При мне торговец-лягушатник (удивляюсь наглости этого народа, обратившего Москву в пепел, а ныне опять бродящего по России) приобрел несколько отрезов этой удивительной ткани. Он еще ворчал из-за якобы дорогой цены, но не сомневаюсь: уже скоро новинка сия будет продана втрое дороже, с клеймом Лионской мануфактуры, в Санкт-Петербурге, а то и в Германии.
